Томасу будто дали пощечину.
— Но… почему ты продолжаешь обвинять…
— Потому что совпадения быть не может, балда стебанутая! Сначала появляешься ты, на следующий день — эта девчонка с непонятным посланием, потом на тебя набрасывается Бен, а теперь еще гриверы дохнуть стали! Что-то здесь не так, и я не успокоюсь, пока не разберусь, что именно!
— Я ничего не знаю, Алби, — твердо сказал Томас. Кажется, сейчас был удачный момент для того, чтобы проявить характер. — Я даже не знаю, чем занимался три дня назад, и тем более не в курсе, почему Минхо наткнулся на труп существа, которое вы называете гривером! Так что отвали!
Алби отпрянул назад и несколько секунд оторопело глядел на него. Затем сказал:
— Не кипятись, Шнурок. Взрослей и начинай соображать. Никто никого ни в чем не обвиняет. Но если что-то вспомнишь, если что-то тебе покажется знакомым, сразу скажи. Пообещай.
Не раньше, чем ко мне вернутся воспоминания, — подумал Томас. — И не раньше, чем я сам захочу делиться ими.
— Я думаю… Ладно, но…
— Просто пообещай!
Томас замолчал. Алби и нажим, с каким он действовал, ему порядком опротивели.
— Обещаю, — наконец ответил он. — Если что вспомню, сообщу.
Алби кивнул, развернулся и, не произнеся более ни слова, пошел прочь.
Томас выискал самое раскидистое дерево на опушке леса около Могильника — оно давало наибольшую тень. Возвращаться назад на ферму к Мяснику Уинстону он побаивался. Томас понимал, что необходимо поесть, но ему не хотелось никого ни видеть, ни слышать, поэтому он предпочел остаться в одиночестве до тех пор, пока его не хватятся. Он сидел, опершись на толстый ствол дерева, и мечтал хотя бы о слабом ветерке, но ветра не было.
Томас уже почти задремал, когда тишину и покой нарушил Чак.
— Томас! Томас!.. — кричал мальчишка, на ходу размахивая руками. На лице его читалось сильнейшее возбуждение.
Томас потер глаза и недовольно застонал; больше всего на свете ему сейчас хотелось немного поспать. Он поднял глаза на Чака только тогда, когда услышал прямо перед собой его учащенное дыхание.
— Чего тебе?
— Бен… Бен… он… не умер, — с трудом выдавил Чак, пытаясь отдышаться.
Услышав это, Томас подскочил как ужаленный. От усталости ни осталось и следа.
— Что?!
— Он… не умер. За ним пошли чистильщики… стрела не задела мозг… Медаки его кое-как залатали.
Томас оглянулся на лес, где прошлым вечером на него напал обезумевший глэйдер.
— Ты что, издеваешься? Я сам его видел…
Он не умер? Томас не мог бы сейчас ответить, что сейчас чувствовал сильнее: смятение, облегчение или страх оттого, что на него снова могут напасть…
— Ага, и я его видел. Со здоровенной повязкой на голове, — ответил Чак. — Его заперли в Кутузке.
Томас снова повернулся к нему.
— Кутузке?.. В каком смысле?
— Да, в Кутузке. У нас с северной стороны Хомстеда устроена тюрьма. — Чак ткнул пальцем в сторону дома. — Его упекли так быстро, что медакам пришлось оказывать ему помощь прямо в камере.
Томас потер глаза. Он понял, что на самом деле чувствовал, и от этого стало стыдно, — он испытал облегчение, решив, что Бен погиб и больше не придется его бояться.
— И что теперь с ним будет?
— Утром был Совет кураторов на эту тему. Принято единогласное решение. Теперь, думаю, этот шанк очень сильно жалеет, что стрела сразу не проткнула ему гнилые мозги.
Томас искоса посмотрел на Чака.
— О чем ты говоришь?
— Сегодня вечером его ждет Изгнание. За то, что пытался тебя убить.
— Изгнание? А это еще что такое? — спросил Томас, хотя он и догадывался, что ничего хорошего за этим словом не кроется, раз Чак считал его чем-то похуже смерти.
Но тут Томас увидел, пожалуй, самое страшное из всего, чему стал свидетелем с момента прибытия в Глэйд: Чак улыбался. Улыбался, несмотря на весь ужас новости, которую принес.
Ничего не ответив, Чак развернулся и побежал прочь — видимо, чтобы поделиться потрясающим известием с кем-нибудь еще.
Вечером, когда над Глэйдом начали сгущаться сумерки — примерно за полчаса до закрытия проходов, — Ньют и Алби собрали всех глэйдеров у Восточных Ворот. Бегуны вернулись совсем недавно и тут же скрылись в таинственном Картохранилище, задраив за собой тяжелую стальную дверь. Минхо уже находился там. Алби попросил бегунов закончить свои дела как можно скорее и выделил им на все про все двадцать минут.
Тот факт, что Чак улыбался, сообщая весть об Изгнании Бена, все еще тревожил Томаса. Он понятия не имел, что скрывается за наказанием, но был уверен — нечто страшное. Особенно если учесть, что все они собрались прямо у выхода в Лабиринт. Неужели они хотят выдворить его наружу? — размышлял он. — Прямо к гриверам?
Гнетущая атмосфера ожидания чего-то зловещего нависла над толпой, словно грозовая туча. Глэйдеры напряженно перешептывались. Томас молча стоял, скрестив на груди руки, и терпеливо ожидал представления. Наконец бегуны покинули будку. Выглядели они очень уставшими, на лицах по-прежнему оставалось напряженное выражение глубокой задумчивости. Минхо вышел первым: это навело Томаса на мысль о том, что он был их куратором.
— Давайте его сюда! — скомандовал Алби, заставив Томаса вздрогнуть и очнуться от дум.
Томас опустил руки, повернулся и стал выискивать глазами Бена, с беспокойством думая, как поведет себя обезумевший юноша, когда его увидит.
Из-за дальнего угла Хомстеда показались три крепких парня, которые буквально волокли Бена по земле — тот отказывался идти самостоятельно. Одежда на мальчике была изорвана настолько, что едва держалась, а голову и лицо прикрывала толстая, мокрая от крови повязка. Он походил на мертвеца — таким же Томас видел его последний раз на кладбище. За исключением одной детали: теперь его глаза были открыты и полны страха.
— Ньют, — сказал Алби очень тихо. Не находись Томас всего в нескольких футах рядом, он бы не расслышал слов. — Неси шест.
Ньют, очевидно, ожидал приказа, поэтому кивнул, уже направляясь к небольшому сараю с садовым инвентарем, стоявшему на Плантации.
Томас снова перевел взгляд на Бена и его конвоиров. Несчастный по-прежнему не пытался сопротивляться, позволяя волочить себя по пыльным камням. Поравнявшись с толпой, конвоиры поставили Бена прямо перед Алби, и пленник лишь безвольно свесил голову, не решаясь глядеть никому в глаза.
— Ты сам виноват, Бен, — бросил Алби, покачав головой, и посмотрел на сарай, к которому пошел Ньют.
Томас проследил за его взглядом: Ньют как раз вышел из перекошенного дверного проема с несколькими алюминиевыми трубами в руках и принялся соединять их в единый шест, футов двадцати в длину. Закончив, он закрепил на одном из концов какой-то странный предмет и потащил готовую конструкцию к толпе. У Томаса мурашки побежали по спине, когда он услышал жуткий скрежет, с которым труба волочилась по камням.
Он был ужасно напуган всей этой процедурой и почему-то никак не мог отделаться от чувства ответственности за случившееся, хотя и понимал, что ничем Бена не провоцировал. Несмотря на это, Томас сильно переживал. Что он сделал не так? Ответа не было, но угрызения совести все равно продолжали грызть его изнутри, словно язва.
Наконец Ньют подошел к Алби и передал тому конец шеста. Только теперь Томас смог рассмотреть странный предмет, который прикрепил Ньют к противоположному краю: к железной трубе толстой проволокой была прикручена петля из грубой кожи. Большая застежка в виде кнопки указывала на то, что петля могла открываться и закрываться. Назначение механизма стало очевидным.
Это был ошейник.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Томас наблюдал, как Алби расстегнул ошейник и надел его на шею Бену. Когда кожаная петля с громким шлепком сомкнулась, Бен поднял голову. Его глаза застилали слезы, а из носа бахромой свисали сопли. Глэйдеры взирали на него в молчаливом ожидании.
— Алби, пожалуйста, — начал умолять Бен таким жалостливым голосом, что Томас засомневался, а тот ли это парень, который днем ранее попытался перерезать ему глотку. — Я клянусь, у меня просто помутилось в голове. Это было секундное помешательство из-за Метаморфозы. Я бы никогда его не убил. Пожалуйста, Алби. Пожалуйста!
Каждое слово, слетающее с уст мальчика, было для Томаса словно удар кулаком в живот; он ощущал себя виноватым все сильнее и сильнее.
Алби не удостоил Бена ответом. Вместо этого он дернул за ошейник, чтобы убедиться, что и на шесте, и на шее Бена тот закреплен как надо. Затем прошел вдоль шеста, оторвав его от земли и проведя ладонью по всей длине. Когда достиг конца шеста, крепко обхватил его и повернулся к толпе. Глаза Алби были налиты кровью, он тяжело дышал, а лицо перекосила злобная гримаса. Внезапно вожак глэйдеров показался Томасу олицетворением зла.
