- Несносный Гай! – протянул, безнадёжно качая головой, Феликс.
- Что ж ты так? – слегка приподнял верхнюю губу Николас, не от удивления, не от досады.
-Что я, дурак что ли, в первый же день идти все деньги отдавать. Во-первых. Так легче меня вычислить будет, а во-вторых, уж больно хорошая внешность для запоминания у меня…
- А разве полиция всё ещё не знает о твоём местонахождении?
Гай усмехнулся, подошёл к окну и одним решительным движением отодвинул в сторону занавеску. Не понимая этого шага, Николас нерешительно подошёл к окну, куда его так подзывал взглядом Гезенфорд. Из окна открылся не очень хороший пейзаж: три здания, стоящих рядом друг с другом, и таким образом, создающим нечто вроде кривой буквы «Т». Николас не понял намёка и с вопросительным взглядом посмотрел на Гая, после чего тот указал рукой на ближайший дом:
- Ну вас к чёрту, петухи! Здесь располагается здание полиции. Прямо под моими окнами. Сидя на подоконнике, я запросто могу закидывать его помидорами, - усмехнулся Гай. – Главное, за десять лет моей жизни в Праге они так и не догадались о таком чересчур опасном соседстве двух противоположностей.
Петухами называли полицейских Австро-Венгрии за то, что они носили каску с петушиными перьями. Николас в ответ лишь улыбнулся, после чего снова вернулся к своему найденному сокровищу и забыл уже обо всём на свете. Николас долго перебирал свои вещи, не веря своему счастью. От размышлений его оторвал Гезенфорд, как всегда. Он подошёл осторожно сзади, со спины, как всегда любил делать. Николас даже слегка опешил от неожиданности, когда обнаружил его за своей спиной.
- Милейший, соизволишь ли ты увидеть своё новое место пребывания?
- Так ты не солгал, говоря о том, что дашь мне кров?
- Что поделаешь, раз ты нуждаешься в крове и пище? Чтоб заполучить работника, мне надо его сначала одеть, обуть и накормить…
- Неужели ты рассчитываешь, что я пойду в вашу компанию работать?
- А почему бы и нет? У меня ведь имеется масса доводов и оснований так полагать…
Затем Гай поднял Николаса со стула, и тот вместе с заветным чемоданчиком пошёл вслед за своим проводником, как послушная собака, разве что, не виляя хвостом. Гезенфорд не спеша провёл его по широкому коридору, затем свернул за угол, и серб поспешил сделать то же самое. Они оказались в небольшой комнате, предположительно гостиной, но последнее название не очень подходило этому помещению с таким интерьером. Вдоль стены располагался большущий шкаф, забитый книгами – лежачими, стоячими, но было видно, что достать одну очень трудно, настолько тесно они были приставлены одна к другой. Рядом же располагался небольшой прямоугольный стол, заваленный бумагами, книгами, чертежами. В общем-то, бардак. Гай, слегка устыдившись своего ежедневного распорядка дня, из-за которого и появился хаос, смущённо произнёс:
- Понимаешь, дураки царствуют над порядком, а гении предпочитают хаос. Я тут не причём – жизнь заставляет делать такие беспорядки… Мне надо всегда, чтобы вещи находились под рукой, а не чёрти как. Вот, отсюда и следует.
- Не надо оправданий! – усмехнулся Николас, прижимая к себе чемодан.
- Кто бы говорил! – фыркнул Гай, после чего приступил к делу.
У стены стоял большой диван, единственный в этой комнате, который избежал завалов, и на котором не имелось ни одной лишней вещи. Это создавало резкий контраст в комнате. Гай подошёл к нему, отодвинул в сторону подушки, и мягко упал на него, довольно улыбнувшись. Несколько минут Николас осматривал комнату, пытаясь сообразить, для чего его сюда привели. И тихим голосом спросил:
- Здесь я буду спать?
- Да. На этом мягком диване. Так уж и быть, уступлю место. Но давай заранее договоримся, что ты не за дарма будешь работать на мою компанию. За проживание у меня, я буду вычитать часть твоей зарплаты - выгода будет и тебе, и мне. Мне – что почти даром ты обойдёшься нашей компании. Тебе – что не надо снимать жилья. И не упрямься. Знаю, что звучит всё наивно и быстро, но прибыль мне нужна не плавная, а резкая, быстрая. Легче жить в ускоренном темпе. Располагайся, как дома. Да не парься ты. Всё устаканится потом. Ты ещё благодарен останешься этому прекрасному дню за нашу случайную встречу.
После этих слов Гай куда-то вышел, оставив Николаса одного с вещами. Он ещё раз просмотрел бегло свой чемодан, вынул книги, одежду, и прочие мелкие, но важные вещи, которые расположил на находящихся в его распоряжении полках, столе и стульях. Серб положил книги на стол, слегка отодвинув к краю те, что принадлежали Гаю, и задумался. В душе всё клокотало, бурлило, переливалось разными красками. День был перенасыщен событиями, душе нужен был хоть какой-то отдых. Начав просматривать книгу, он так и оставил её открытой на первой странице, пустившись в свои странствия. В них реальные мысли пересеклись с воображаемыми, и стёрли грань между фантастикой и действительностью.
- Т-с-с! – прошептал Феликс. – Он спит. Не будем ему мешать в этом занятии… Устал, бедняга.
И они ушли, оставив дверь приоткрытой.
… А в Праге начинали цвести астры, делая переход от лета к осени столь красочным и ярким, как и музыка, идущая откуда-то с улицы и пронизывающая души людей новыми чувствами перемен.
Глава шестая
Когда Николас проснулся, первое, что он услышал, это звуки какой-то песни, раздававшейся издалека. Он медленно стал выходить из сна, картины потихоньку стали растворяться в сознании, уступая место вращающимся цветным кругам. Несколько секунд Николас пытался просто отойти от сновидения. Открыть глаза. На это ушло несколько минут, сон оказалось отогнать не так уж просто– тело всячески сопротивлялось этому, а внутренний голос изнывал, что надо ещё спать. Всё-таки Николас пробудился. В глаза ударил свет, но постепенно они привыкли к нему, как и уши, которые уловили, что звуки песни раздавались не так уж и далеко – максимум, из соседней комнаты.
Взгляд серба упал на лежащую в раскрытом виде книгу, в которой он узнал один из своих учебников. Экзамены – их сдавать надо не с бухты-барахты. Поднявшись со стула, и, движимый любопытством, Николас поспешил посмотреть, откуда и кто поёт эту песню. Голос был уж очень незнакомый на слух. А мелодия была какая-то сказочная, затрагивающая душу – с этой песней у Николаса потом всегда стала ассоциироваться Прага. Да, она ещё и исполнялась на истинном чешском языке и была полна лирики. В конце – концов, мотив так захватил сознание, что казалось, серб готов слушать её вечно – настолько она была хороша. Осторожно он вошёл в кухню, из которой и доносились эти чудесные звуки и обомлел от удивления.
Глаза стали искать исполнителя песни, но обшарив всё помещение, наткнулись в упор на худого, но ловкого человека с соломенными волосами и кожаной кепкой, сидящим на подоконнике с гитарой. Гай и не замечал, казалось ничего, кроме своего музыкального инструмента. Окно было открыто настежь, в кухню шёл сквозняк, слегка приподнимая шторы от неподвижного состояния. А вместе с ветерком шли и уличные звуки – отчётливо были слышны разговоры, шаги кого-то там, внизу.
Мелодия медленно угасала, пока совсем не растворилась в этом ветре и шумах снизу. А Николас всё стоял у входа, как зачарованный – настолько была велика сила музыки. Лишь затем он понял, что куда-то делся Феликс, но в голове всё никак не укладывалось такое сочетание талантов у своего соседа по квартире– музыкального и воровского, и Феликс ушёл из головы так же неожиданно, как и пришёл. Рука Гая резко прошлась по гитаре, оставив какой-то тяжёлый, металлический звук, затем голос исполнителя резко изменился, погрубел и словами, полного тяжести жизненных событий, начал петь другую песню:
Только улицами правит закон другой, Пистолеты, амулеты стерегут покой. Вот и бьём мы зеркала с плеча, Вот и пьём мы вино как чай…
Гай резко прервался, и не стал дальше уже петь. Николас словно вышел из забытья, после чего несколько минут уделил приходу в себя после услышанного только что. Последнее четверостишие очень удивило его, благо после той прекрасной песни не ожидалось услышать нечто подобное. Гезенфорд резко повернул голову и по выражению, застывшему на лице, Николас вдруг понял, что последняя песня скорее пелась про него самого. Про вора. Стало как-то не по себе, особенно, когда глаза Гая стали прожигать насквозь Николаса. Медленно Гезенфорд слез с подоконника, и держа в руках гитару, замер у стены, смотря в упор на серба. Эта перестрелка взглядами продолжалась до тех пор, пока Николас не моргнул.
- Ну что, выспался? – спросил, явно не интересуясь этим, Гай.
