– Максим! – выставив руки вперед, убаюкивающе говорил ему Денис. – Ты переутомился. Ты устал. Тебе надо успокоиться, отдохнуть. Причина не в капитализме, причина в твоей нервной системе и богатом воображении. Нельзя делить весь мир на черное и белое, на добро и зло.
– Можно, – процедил сквозь зубы Максим. – Я – добро, а ты – зло. Добро всегда побеждает зло.
Он прицелился и нажал на спусковой крючок. Очередь прошила Дениса от паха до лба. Пули ложились последовательно, аккуратно.
Покачнувшись, Денис рухнул на пол. Конец капитализма Максим сидел на стуле и отрешенно вглядывался в зрачок телекамеры. Рядом лежал мертвый Денис, чуть поодаль – мертвый охранник. Эфир продолжался, но слов у него не осталось. Он смотрел в камеру и молчал. Странное шевеление происходило за дверями.
«Видимо, готовятся к штурму, – думал он. – Скоро ворвутся. Скоро все закончится. Я сделал все правильно, я вырвал из груди капитализм. Жаль, что не удастся помочь другим людям».
Режиссер Никонова тронула его за плечо.
– Вас вызывает на связь Кемерово.
– Кемерово? – изумился он. – Я никогда не был в Кемерово, кто может меня вызывать?
– Мы дадим на монитор сигнал.
На экране возникла картинка студии Кемеровского телевидения. Перед камерой сидел молодой человек с автоматом.
– Друг! – кричал он. – Ты слышишь меня, товарищ! Как тебя зовут?
Что-то светлое, радостное вошло с изображением этого парня. Такая прочная, основательная радость. Глубинная.
– Максим! – отозвался он. – Что такое, в чем дело?
– Я видел трансляцию из Новосибирска. Поздравляю. Черт, как я рад! – глаза у парня были полны слез. – Я же думал, что я один. Представляешь, один в целом свете! Что весь мир продался капитализму, и только я выступаю против.
Он справился с волнением и, стараясь быть спокойным, добавил:
– Докладываю: меня зовут Иван. Я захватил Кемеровское телевидение. Объявил на территории области конец капитализма. Ждал нападения спецслужб – и тут ты. Черт возьми, Максим, это настоящее счастье – знать, что ты не один!
– Иван! – от восторга потемнело в глазах. – Иван, камрад, я счастлив. Я безмерно счастлив! Поборемся еще, как ты думаешь?
– Поборемся, Максимка! Само собой, поборемся!
Режиссер Никонова снова приблизилась к нему.
– На связь просится Омск. Включить?
– Кто там?
– Тоже какой-то с автоматом.
– Включайте.
Новая картинка. Парень. В руках автомат. На губах – радость.
– Новосибирск? Слышите меня, Новосибирск?
– Слышу вас, Омск.
– Меня звать Алексеем. Это ты захватил телевидение, брат?
– Я, брат. Что там у тебя?
– Я в студии Омского телевидения. Ворвался, пострелял немного. Заявил жителям, что капитализма больше нет. Думал, всё – секир башка мне, а тут ты.
– Я не один. Есть еще Кемерово.
– Кемерово? Ох ты, здорово! Держитесь, камрады! Победа за нами!
Тут же новый вызов. По телефону.
– Новосибирск? – девичий голос.
– Новосибирск.
– Говорит Тюмень. Меня зовут Людмила. Я захватила здание администрации Тюменской области. Объявила о крахе капитализма. Местное телевидение это передало. Прошу сообщить о моих действиях жителям Новосибирской области.
– Молодец, сестренка! Держись, ты не одна!
А сообщения не прекращаются. Лавиной несутся.
– Я – Салават. Захватил банк в Уфе.
– Я – Зульфия. С боем прорвалась на Казанское телевидение. Нет капитализму!
– Николай. Уничтожаю частную собственность в Нижегородской области.
– Федя я. Захватил телевидение в Ростове. Прошу информационной поддержки.
Центральные каналы включили. Программа «Время». В студии вместо привычных ведущих – вооруженные ребята.
– Мы члены революционного комитета. Объявляем о захвате нашими силами Кремля и свержении ненавистного капиталистического президента. Подобные выступления проходят во всех регионах нашей Родины. Капитализму в России пришел полный кирдык, с чем вас, товарищи, и поздравляем! Все выступления капиталистических отбросов будут жестоко подавляться. Потому что нет оправдания капитализму и чужд он человеческой природе.
А ночью вообще кураж начался запредельный. На всех мировых каналах – сообщения о революциях.
– Япония.
– Саудовская Аравия.
– Южно-Африканская Республика.
– Аргентина.
– Германия.
– Франция.
– Соединенное Королевство.
Под утро пришли новости из Штатов:
– По всей территории страны проходят выступления революционной молодежи. Правительство низложено, президент арестован. Капиталистические порядки в стране отменены. Да здравствует свобода!
– Да здравствует! – кричат все в Новосибирской студии.
И режиссер Никонова радуется, и журналист Огнев, и операторы, и осветители.
– Какое же счастье, – вопит Никонова, – что вы избавили нас от власти капитала!
А Максим пьян от счастья. Сил не хватает сдерживаться, и он плачет.
– Не будет больше на земле капитализма! – шепчет он. – Не будет больше эксплуатации! Новый мир будем строить! Свободный, справедливый! Господи, какая же жизнь сейчас начнется!
2007Дороги, которые нас выбирают
Повесть
Короче, так. Я эту историю один-единственный раз рассказываю, и то лишь для того, чтобы отделаться от нее. Понятно?
Нет никакого желания во все эти гадости еще раз погружаться, но чувствую, что надо отбрехаться – и отпустит. А то спится что-то в последнее время неважно. Кровь на руках мерещится. Я, кстати, сразу заявить хочу, что все тут не по моей воле делалось. Само так сложилось. Не я бы – так меня. Я и жалею порой кой-кого, да что сейчас поделаешь? А жалости вообще-то никто не заслуживает. Сволочь здесь на сволочи ездит и сволочью погоняет.
Из меня сволочь сделали…
Самое главное хочу донести: это вовсе не из-за денег. На фиг они мне не нужны. Мне бы и зарплаты ежемесячной на жизнь хватило. Но раз попали в кулак – расставаться с ними не собираюсь. И просить не думайте.
Ближе к делу. Началось все с того, что Сергеич уговорил меня поехать на шабашку в соседний район. Ну, впрочем, слишком уж долго уговаривать не пришлось: я тогда вообще без бабла сидел, а мать выла круглосуточно: «Куска в доме нет! Ка-ра-ул!!! Ленька, чего завтра жрать-то будем?» Так что на любое предложение был готов откликнуться.
Сергеич – он материн знакомый. Сосед типа. В вагончике, когда родаки только приехали в город на комсомольскую новостройку, через стенку с ним жили. Я вагончик не помню, три года было, когда оттуда съехали. А родители отношения с ним продолжали поддерживать. Он вроде в те времена женат был, потому что мать его бабу время от времени добрым матерным словом вспоминала. Чё у них там было – без понятия. У меня подозрение имеется, что матуха любовь крутила с Сергеичем в те годы. В последнее время-то точно – не просто ж так они спустя двадцать лет дружить продолжали. Не просто так он в гости к нам захаживал и после того, как батяня, спившись, копыта откинул.
Куда жена его делась, я не знаю. Сбежала, видно. Ну вот он типа с матухой дружбу водил, а она ему по ушам-то и ездила, чтоб он куда-нито меня пристроил. Сергеич – он сам тоже перекати-поле. Фигаро, блин. Сегодня – здесь, завтра – там. Нигде официально не работал, все по шабашкам мотался. Вот и уговорила она его меня с собой взять.
А, нет… Чё-то я не вполне последовательно передаю. Надо же, наверное, с самого детства начать, юность зацепить. Ну хотя бы вкратце. Чтобы, так сказать, понимание возникло, что я за фигура. Что за персонаж, если можно так выразиться.
Ну, короче, родился я в семье самой что ни на есть пролетарской. Отец – электрик, мать – формовщица на заводе железобетонных изделий. Батяня – тот раз десять место работы менял. Устроится, поработает год-два, потом забухает – его и увольняют. Он снова устраивается, снова держится какое-то время, а потом шышел вышел – другой кон пошел. Последние месяцы он в домоуправлении работал. Точнее сказать, числился. Зарплата там копеечная, на работу он через два дня на третий выходил, потому что пил беспробудно, но его все же терпели, потому что никто другой за такие деньги работать там не желал. А так хоть выйдет человек пару раз в неделю, где лампочку вкрутит, где розетку пришпандорит – все ж делает что-то.
Умер он то ли от инсульта, то ли от кровоизлияния в мозг. Хотя, вполне возможно, что это одно и то же. Бухал где-то с мужиками, шел домой, свалился по пути. Был бы день, может, и увидел кто, «скорую» бы вызвал. Но папашку угораздило свалиться в то самое время, когда стемнело: он провалялся всю ночь, а утром по нашу душу в дверь уже стучались добрые соседки-самаритянки. Кто-то из них заметил валяющегося в кустах мужика, узнал в нем моего родителя и посчитал своим долгом обрадовать нас радостным известием о его погибели.
Мы и в самом деле почти обрадовались. Отец достал и меня, и матуху. Бестолочь никчемная. Ни сам жизнь не мог нормально прожить, ни близким людям покой обеспечить. Мать в первые-то минуты вроде как тоже вместе со мной некую радость обозначила, но потом прикинула, в какую сумму обойдутся похороны, и предалась неподдельному и гнетущему отчаянию. Плавно перешедшему в краткосрочный и выразительный траур, сопровождавшийся потоками слез и надрывными воплями. Чтобы проводить батяню в лучший из миров, ей пришлось снимать с книжки половину от накопленных ей то ли десяти, то ли двенадцати тысяч. Можете представить, каким безгранично глубоким было ее отчаяние.
