Если отбросить всю ту словесную шелуху, которой Николай Александрович Кротов обильно уснащал свою многосложную речь, то его ограбление произошло следующим образом. На Кротова напали трое. Стандартная фраза — «Нет ли закурить?» Удар кулаком в лицо. Железная хватка за шею. Блестящее лезвие ножа у подбородка. И все это в одиннадцать часов вечера, буквально в ста метрах от ярко освещенного кинотеатра. Когда все уже было кончено и грабители один за другим исчезли в густой липовой аллее районного парка, а Кротов пытался осмыслить, что же с ним все-таки произошло, — из кинотеатра с последнего сеанса хлынула толпа зрителей.
— Обычно я прохожу расстояние от работы до дома минут за двадцать. Но на этот раз мне потребовалось больше времени, — сказал Кротов с горькой усмешкой.
Он плохо запомнил преступников, даже тех двоих, которых ему как-то удалось разглядеть. Третьего же, схватившего его сзади за шею, он почти не видел.
Я старательно записывал замеченные им детали и, чтобы помочь ему, стал задавать наводящие вопросы, уточняя необходимые для розыска подробности, на которые, как правило, люди не обращают внимания.
На вопросы Кротов отвечал не сразу, надолго задумывался, прежде чем дать ответ, в сомнении качал головой, смотрел в рассеянности по сторонам.
Я не мог не отметить, что он очень точен и аккуратен не только в ответах, но даже в своей одежде: всего восемь-девять часов прошло со времени нападения на него, а Кротов не забыл перед приходом в милицию надеть отутюженный костюм и ослепительно чистую сорочку.
Почти час я выполнял все необходимые формальности, тщательнейшим образом заполнил протокол, выуживая из пострадавшего инженера всё новые и новые подробности, от которых теперь только и зависел успех предстоявшей нам операции.
В конце концов мои бесконечные вопросы начали его утомлять. Он стал меньше улыбаться, морщился, с неприязнью поглядывал на меня и на лежавшую передо мной толстую пачку бумаги, которую, как ему казалось, я собирался всю исписать его показаниями. Резко увеличились паузы между ответами.
Меня не удивляло его поведение. Я уже хорошо знал этот тип людей, в тяжелую минуту обращающихся за помощью к милиции. Ему хотелось, чтобы я, отбросив ручку и кинув протокол в корзину, нахлобучил на себя еще не просохшие пальто и шляпу и бросился искать его обидчиков и исчезнувшие вместе с ними документы.
Впрочем, Кротова можно было понять. После всех пережитых им волнений, унижений, наконец просто физических страданий ему еще предстояло улаживать кучу неприятностей, связанных с потерей паспорта, военного билета и служебного пропуска.
И все-таки я обязан был соблюдать все необходимые формальности. Таков порядок, и он еще никому не приносил вреда.
После того как был закопчен протокол, заявление Кротова осмотрел судебно-медицинский эксперт, которому он, несмотря на усталость, со своей обычной застенчивой улыбкой уже в шестой раз за утро поведал свою печальную историю: перед этим Кротов успел рассказать ее дежурному по угрозыску, Кунгурцеву, мне, кому-то (он даже не знал кому) из утренних посетителей ну и, само собой разумеется, дома. От многократного повторения у него появились эффектные паузы, почти театральные ударения, гладкие, закругленные обороты речи. Когда же приехал заместитель начальника уголовного розыска города, Кротов рассказал ему про свое ограбление в седьмой раз.
— Почему же вы не пришли в милицию вчера ночью, сразу же после нападения? Теперь преступников может уже и не быть в городе, — спросил его заместитель начальника.
— Но я только утром обнаружил потерю документов, — возразил Кротов. — Если бы не это, я вообще бы к вам не пришел.
— И плохо бы сделали, — сердито сказал заместитель начальника. — Ловить преступников — наша общая с вами обязанность.
Итак, нам предстояло решить задачу, знакомую всем работникам уголовного розыска. Суть ее сводилась к несложной формуле — грабеж был, грабителей нет. Но их нужно было найти, невзирая на все трудности дела и почти полное отсутствие сведений о преступниках. Притом сделать это нужно было в самые кратчайшие сроки.
И я приступил к составлению плана поимки грабителей, который на практике часто помогает нам, оперативникам, решать самые сложные, казалось бы даже неразрешимые задачи. По крайней мере, без такого предварительного плана мы в милиции не приступаем ни к какому более или менее серьезному делу. При составлении плана нельзя схалтурить даже в самой мелочи, — это очень быстро потом отражается на результатах. О том же, какое значение придавалось плану поимки преступников, ограбивших инженера Кротова, можно судить по тому, что его должен был лично проверить и утвердить заместитель начальника угрозыска города.
Трудность составления данного конкретного плана заключалась в том, что преступление было одновременно и очень дерзким, и обычным, заурядным. Ограбление произошло в освещенном месте, возле кинотеатра. В то же время был использован стандартный, давно известный арсенал приемов. В этом смысле заявление о грабеже мало чем отличалось от подобного рода заявлений, сделанных до и после случая с Кротовым. Короче говоря, при составлении плана поимки грабителей я обнаружил, что в деле отсутствуют отличительные, только ему присущие особенности, на которые я и мои сотрудники могли бы опереться. И все же была во всем этом одна деталь, над которой следовало призадуматься. Кто-то знал, когда инженер Кротов получает зарплату, и вряд ли это могло быть случайностью.
Согласно разработанному плану, один из оперативников должен был установить, кто и когда грабил подобным образом в нашем районе или другом районе города. Для этого ему предстояло покопаться в своей памяти, побеседовать с другими работниками уголовного розыска, полистать архивы. Другому оперативному работнику отводилось более сложное а трудоемкое дело: опросить всех сторожей и дворников, а может быть даже и кое-кого из жильцов, того микрорайона, в котором произошло ограбление Кротова. Наконец, группе сотрудников предстояло просто «погулять» в вечерние и ночные часы по улицам, на которых можно было бы случайно встретить преступников. Мне же было поручено получить еще кое-какие сведения у Кротова. Телефона у него не было. Вызывать его в милицию мне не хотелось, — не стоило лишний раз беспокоить и без того травмированного человека. В результате я решил отправиться к нему сам.
Дверь мне открыла жена Кротова, худенькая, миловидная женщина. Вера Викторовна была намного сдержаннее своего мужа, и все же в ее порывистых движениях, в той излишней суетливости, с которой она взяла у меня пальто и шляпу, в двух-трех отрывистых фразах, которые она произнесла, идя со мной по длинному, заставленному старомодной, обветшалой мебелью коридору, угадывались тревога и беспокойство за душевное состояние мужа.
— Постарайтесь успокоить его, — попросила она меня шепотом, открывая дверь своей комнаты. — Коля так изменился за последнее время. На работе его совсем заездили. Неделями его не видим. Приходит поздно, на всех злится. А тут еще это несчастье. С ума можно сойти.
Даже лицо сына Кротовых, очень красивого мальчика лет четырнадцати-пятнадцати, отражало неблагополучие и неприятности, свалившиеся на семью. Когда я вошел в комнату, он делал уроки, низко согнувшись над заваленным книгами столом. На бледном лице младшего Кротова, больше знакомого с книгами и телевизором, чем со своими сверстниками, не промелькнуло за все время, что я находился в комнате, и тени улыбки.
В полумраке комнаты я не сразу заметил самого Кротова. Он лежал на диване и, хотя это было так непохоже на него, не сделал даже попытки встать, чтобы поздороваться со мной. Уже успев привыкнуть к его вежливости, я не сумел скрыть удивления. Лишь подойдя поближе, я разглядел, что на голове у него лежит холодный компресс.
— Это у Коли на нервной почве мигрень разыгралась, — извиняющимся тоном сказала Вера Викторовна, с нежностью глядя на мужа.
— Да что ты, Веруша! — запротестовал Кротов слабым голосом, продолжая, однако, лежать на диване. — Пустяки. Стоит ли об этом говорить?
Я извинился за позднее вторжение и попросил разрешения перейти к делу.
От самого Кротова, правда, толку было мало. Он только тихо постанывал и время от времени менял на лбу мокрое полотенце. На мои вопросы в основном отвечала Вера Викторовна. Она подтвердила, что муж ее ушел с работы около половины одиннадцатого, по дороге никуда не заходил и домой вернулся уже без денег и документов примерно в четверть двенадцатого.
— Впрочем, — сказала она, — пропажу документов мы обнаружили только утром.
Но это мне тоже уже было известно со слов самого Николая Александровича.
— И все из-за того, — в сердцах сказала Вера Викторовна, — что ему так много приходится работать и допоздна задерживаться на заводе.
