Но в последнее время Мередит начала подозревать, что обманывала себя. Этим летом она предложила сопровождать Йейла в Европу, хотя не представляла, как это сделать, не вызвав подозрений у Расселла. Но Йейл тотчас отверг ее идею, сказав, что хочет побыть один после смерти брата.
Вчера вечером она предложила:
– Поскольку Джастин завтра занята, Йейл, я могла бы прийти и составить тебе компанию. Расселл должен произнести какую-то речь на обеде, посвященном борьбе с неграмотностью. – Потом лукаво добавила: – Буду рада исполнить любое твое желание, дорогой.
– Ты не можешь прийти ко мне, Мередит. Это слишком опасно.
– Ты знаешь, дорогой, я люблю рисковать и полагала, что ты тоже это любишь.
Он усмехнулся, взял кейс и торопливо ушел.
«Может, Йейл решил отправиться в галерею и поработать там, а не дома?» – подумала она. Вскоре Мередит снова набрала номер и услышала голос автоответчика. Возможно, он говорит по другой линии с клиентом, хотя это маловероятно в восемь часов в субботний вечер. Будь Йейл в галерее, он снял бы трубку. Преданный своему бизнесу, он не оставил бы звонок без внимания – вдруг кто-то хочет купить картину? Значит… Его нет ни в галерее, ни дома. Где же он?
«Возможно, у Джастин изменились планы, и сейчас они где-то обедают», – ревниво подумала Мередит.
Или Йейл пошел обедать один? Сомнительно. Тогда он позвонил бы ей.
Нет, он не совершил бы такой глупости, не стал бы злить ее. Йейл слишком расчетлив, чтобы не понимать, чем грозит ему гнев Мередит.
Она бросила телефон на алое сиденье дивана и обвела беспокойным взглядом кабинет. Из двенадцати комнат двухэтажной квартиры на Парк-авеню эта была самой просторной и одновременно уютной.
Мередит сама обставляла ее, а все другие – Линет, сестра Расселла, театральная художница, создавшая декорации для двух нью-йоркских «мыльных опер».
Поэтому остальные комнаты в резиденции Макфи были ультрасовременными, состояли из углов и прямых линий, стекла и мрамора, кожи и металла, черных и белых тонов. Но кабинету придавали уют мягкая мебель и теплые цвета интерьера, представленные разнообразными оттенками красного тона – от бледных роз персидского ковра до темно-бордовых корешков старинных книг на встроенных полках у камина.
По иронии судьбы Мередит более всего любила в этой комнате выбранную Расселлом картину, висевшую над камином.
Это произведение современного искусства казалось здесь неуместным – во всяком случае, в эстетическом отношении. Художник назвал свое полотно, написанное маслом в серо-голубых тонах, «Небо». Рассел считал это шедевром Девина Трембли, корифея поп-арта шестидесятых годов, умершего от передозировки героина.
Линет, увидев полотно в кабинете, спросила Мередит:
– Почему ты повесила его здесь? Оно не сочетается с цветовой гаммой.
– Правда? По-моему, совсем напротив, – невозмутимо возразила она.
Расселл обвел удивленным взглядом комнату, как всегда поглощенный своими делами. Если его и заинтриговало, что Мередит внезапно оценила картину, которую прежде не выносила, он ничем не выдал этого.
Сейчас полотно висело над камином в комнате, облюбованной Мередит. Расселл появлялся здесь, лишь готовясь к процессу, чтобы заглянуть в какую-нибудь старую юридическую книгу. Однако большую часть профессиональной литературы он хранил в офисе, последнее время редко бывал дома и еще реже вторгался в любимое убежище Мередит. Она подозревала, что его день наполнен не только работой и выполнением обязанностей одного из учредителей Фонда по борьбе с безграмотностью.
Вероятно, Расселл завел какую-то… интрижку.
Мередит радовалась этому, ибо это давало ей возможность лежать в одиночестве на бархатном диване, радоваться жизни и любоваться картиной, которую муж подарил ей на день рождения три года назад.
Расселл купил это полотно у того, кто когда-то был – и будет вновь – любовником его жены.
Глава 5
– Это «му гу гай пэн», или цыпленок под соусом? – спросил Йейл, заглянув в привезенную из ресторана коробку.
Лекси, достававшая тарелки из серванта, обернулась.
– «My гу гай пэн», – подтвердила она.
– Откуда ты знаешь?
– Я заказываю еду в «Изумрудном дворце» несколько раз в неделю и уже изучила их меню.
– Ты не готовишь?
– Сейчас – нет.
«Сейчас, когда Эммета нет рядом». Она отогнала воспоминания о прошлой зиме с ее чудесными вечерами, когда, внезапно соскучившись по итальянской кухне, готовила огромные кастрюли с соусом. Они с Эмметом с аппетитом уписывали спагетти… а затем выделывали акробатические номера в постели, несмотря на ее живот.
Ощутив, как ее захлестнуло тепло, Лекси упрекнула себя за то, что мысли о сексе так некстати пришли в голову в присутствии Йейла Брадигана.
Она поставила тарелки на маленький столик у окна, и перспектива разделить трапезу с Йейлом смутила ее. Аппетитный запах чеснока и китайских специй соединялся с мускусным ароматом туалетной воды Йейла. Небольшая лампа на потолке заливала комнату тусклым светом. На дворе гулял ветер, карнизы громыхали, отчего в доме казалось еще уютнее. Лекси вставила в проигрыватель компакт-диск, и в гостиной зазвучала песня Билли Джоэла о возрождающейся любви. Почему, когда Йейл пригласил ее пообедать, она отклонила его предложение поехать куда-нибудь? В ресторане они не были бы вдвоем в такой романтической обстановке.
Вообще-то Лекси пыталась избежать этого, сказав, что должна отвезти ребенка домой.
Но Йейл заявил, что умирает от голода. Они два часа ездили по округу Вестчестер в поисках открытого хозяйственного магазина. Когда они добрались до «Пергамента», у Лекси тоже заурчало в животе.
Не могла же она допустить, чтобы голодный Йейл потратил еще несколько часов на укрепление окон, а потом еще час на возвращение в город.
Но почему она так быстро уступила, когда он предложил захватить что-нибудь домой из китайского ресторана?
«Тебе понравилась эта идея. Ты обрадовалась возможности поесть с ним наедине дома. Ты позволила своим нелепым фантазиям вторгнуться в реальность», – сказал ей внутренний голос. Фантазиям, связанным с Йейлом, но не с едой.
Она так давно не была с мужчиной…
Так давно не была с ним.
Вопреки своему желанию Лекси никогда не забудет – не сможет забыть, – каким он был любовником.
В искусстве обольщения Йейл превосходил всех мужчин, включая Эммета.
С Эмметом они занимались любовью слишком страстно, и это захватывающее, неистовое действо было далеко от искусства.
Ставка была слишком высока для Лекси, чтобы она могла думать только о наслаждении – особенно в последнее время.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
