Император задумался, меряя шагами кабинет, затем повернулся к главе правительства:
– И что же, по-вашему, мог бы сделать я? Какое вы предлагаете взыскание?
Столыпин, не задумываясь, ответил:
– Трепову и Дурново следует предложить выехать из Петербурга и на некоторое время приостановить работу в Государственном совете.
– Неплохо. Вижу, вас сильно задело голосование.
– Не голосование, ваше величество. Вы, конечно же, правы. Каждый имеет право высказать свою точку зрения, но не в вопросах, касающихся судьбы реформ. Не голосование меня задело, а понимание последствий того раскола в управлении государством, к которому вольно или невольно подталкивают названные политики.
– Здесь, Петр Аркадьевич, я ничего обещать не могу. Мне необходимо очень хорошо все обдумать.
На этом аудиенция у государя была закончена.
6 марта Столыпин созвал министров и доложил им о разговоре с государем. Почти все чиновники выслушали доклад молча, лишь двое попытались указать на желательность другого, мягкого подхода к вопросу о Трепове и Дурново.
Столыпин резко ответил на это:
– Примирения пусть ищет тот, кто весьма дорожит своим местом и положением. Я же считаю необходимым поступать честно и достойно.
На этом совещание, собственно, и было закончено. Все ушли, остался министр финансов.
Коковцев высказал собственное мнение по поводу намерений председателя Совета министров:
– Я думаю, Петр Аркадьевич, что предложенные вами меры нежелательны. Дума вряд ли спокойно проглотит это, в прямом смысле слова, насилие. Такое не прощается. Следует ли требовать от государя, чтобы он карал тех, кого принимал во дворце? Я убежден, закон надо проводить нормальным путем, для чего вторично внести его в Государственный совет.
Столыпин ответил:
– У меня, Владимир Николаевич, нет ни времени, ни желания заниматься подобной бюрократией. Я буду рубить клубок противоречий разом, а не разматывать его месяцами.
– Но это неправильно, Петр Аркадьевич.
– Вот когда вы, Владимир Николаевич, станете на мое место, тогда и поступайте как захотите, посчитаете нужным. Пока же председатель правительства я, значит, будет по-моему. Не смею задерживать.
Коковцев удалился ни с чем.
Столыпин твердо стоял на своем. Это не являлось самодурством, упрямством. Нет, просто Петр Столыпин, в отличие от министров, четко знал, что надо государству, а без чего можно и даже нужно обойтись.
Император обдумывал ответ председателю Совета министров четыре дня. 10 марта Петр Аркадьевич был вызван в Царское Село.
В рабочем кабинете Александровского дворца Николай подписал указ о перерыве сессии с 12 по 14 марта и поручил председателю Государственного совета объявить П. Н. Дурново и В. Ф. Трепову высочайшее повеление выехать из столицы и до конца 1911 года не посещать заседания совета.
Как только указ был опубликован, в обществе начались волнения. Ситуацию усугубило издание закона о западном земстве в обход Думы.
Премьер-министра критиковали все, кто только мог, и лишь националисты высказывались за Столыпина. Ближайшие соратники Петра Аркадьевича предложили распустить и эту Думу, внеся новые изменения в избирательный закон. И все же, несмотря ни на что, дело о западном земстве было доведено до конца. Закон остался в силе.
Реакция партий, фракций, отдельных депутатов и членов Государственного совета, осознание того, что в противостояние был втянут император, и ощущение вины за это не могли не повлиять на Столыпина. Он ощущал себя в одиночестве, хотя ни о какой отставке Николай Второй до сих пор не желал даже слышать.
Дождливым сентябрьским вечером у небольшого дома в Париже остановился молодой человек, на вид лет двадцати трех. Он встал под козырек винной лавки, сложил зонт, посмотрел на номер дома. Да, тот самый, на нужной улице.
Молодой человек зашел в подъезд между магазинчиками, поднялся по лестнице на второй этаж. Справа и слева две двери.
Он подошел к квартире слева, аккуратно постучал и почти сразу же услышал мужской голос:
– Кто?
– Аленский Егор Егорович.
Дверь открылась.
– Входите.
В прихожей Аленский, он же Дмитрий Богров, снял дождевик.
– Добрый вечер. Ну и погодка сегодня. Прямо как в Петербурге.
Мужчина лет пятидесяти пяти кивнул:
– Да, погода действительно препаршивая. Проходите в гостиную.
Богров разделся и прошел в довольно большую комнату.
Егор Егорович Лазарев, известный член партии социалистов-революционеров, указал гостю на кресло:
– Здесь будет удобно, но прошу учесть, у меня не так много свободного времени.
Богров заметил кипу бумаг на канцелярском столе и сказал:
– Я не задержу вас.
Лазарев присел в кресло напротив.
– Слушаю вас, господин Аленский.
– Можно просто Дмитрий.
– Хорошо, слушаю вас, Дмитрий.
Богров устроился поудобнее и заявил:
– Я намерен убить Столыпина.
Лазарев рассмеялся:
– И всего-то? Почему сразу не императора? Молодой человек, мне не до шуток. Если…
Богров прервал его:
– Извините, Егор Егорович, но это не шутка. Я действительно намерен убить Столыпина.
– Ну, если это не шутка, то, значит, вы сумасшедший.
– Я в здравом уме, и у меня есть план. На следующий год…
– Вы заглядываете слишком далеко.
– Все же прошу выслушать меня.
Лазарев вздохнул:
– Что ж, выкладывайте свой план.
Богров говорил минут десять и закончил монолог такими словами:
– У меня все получится.
– Допустим, но что вам нужно от меня?
– Не от вас лично, от партии.
– Что конкретно?
– Без сомнения, шансов избежать ареста у меня практически нет. Я буду приговорен к смертной казни. Так вот, я хочу, чтобы после моей смерти партия объявила, что убийство совершено с ведома лиц, руководящих ею. Это начало новой фазы революционного террора.
Лазарев покачал головой:
– План, признаюсь, неплох, но почему, имея возможность попытаться убить императора, вы нацелены на председателя Совета министров?
– Я еврей. Если убью царя, то это обернется трагедией для всего моего народа. Неизбежны погромы. Мне не хотелось бы, чтобы это произошло.
– Не буду вам ничего обещать, Дмитрий. Вы планируете покушение на год вперед. За это время очень многое может измениться. Честно говоря, я не верю, что вам удастся даже приблизиться к такой фигуре, как Столыпин.
– Я сделаю это, – уверенно заявил Богров.
– Давайте договоримся так. Вы когда собираетесь вернуться в Россию?
– В начале следующего года.
– В Петербург?
– Нет, в Киев. Ведь именно там должны развернуться основные события.
– Что вас связывает с Киевом?
– Там я рос, учился. В этом городе живут мои родители.
– Хорошо, как только будете в Киеве, с вами свяжется наш человек. Он представится господином Муравьевым, запомните?
– Да. У меня хорошая память.
– Тогда же с ним и решите вопрос, касающийся вашего намерения.
– Я вас понял. Позвольте откланяться?
– Один вопрос, Дмитрий.
– Да, конечно, я к вашим услугам.
– Сколько вам лет?
– Двадцать три.
– И вы готовы пожертвовать собой ради революции?
– Это уже второй вопрос, но я отвечу. Да, готов. Вы, старый революционер, приверженец беспощадной борьбы с самодержавием, находите это странным?
Лазарев улыбнулся:
– Не такой уж я и старый. Просто меня всегда интересовало, что же служит побудительной причиной самопожертвования. Покушения большей частью не удаются. Их участников ждет суровое наказание, как правило, смертная казнь. Откуда у вас эта ненависть, сжигающая до такой степени, что сама жизнь отходит на второй план? Ведь вы же еще очень молоды.
– Позвольте мне не отвечать на этот вопрос. Не потому, что я не смогу найти слов. Просто мне до сих пор казалось, что уж вы-то должны сами знать ответ на заданный вопрос.
– Хорошо. В принципе, на таких, как вы, и держится революционное движение. Я провожу вас.
Богров вернулся в Россию в феврале 1911 года и тут же наладил контакты с начальником Киевского охранного отделения подполковником Николаем Николаевичем Кулябко, прерванные из-за отсутствия в стране. Вот уже четыре года Дмитрий Богров являлся секретным агентом охранки.
По крайней мере, так считал Кулябко. У него были на это основания. Богров активно помогал полиции. Им были сданы охранке участники заговора против генерал-губернатора Киевской, Подольской и Волынской губерний Федора Федоровича Трепова-младшего. Не важно, что покушение не состоялось, а заговорщиков не удалось найти. Главное в том, что охранка отчиталась о своей работе.
Богров втерся в такое доверие Кулябко, что тот и предположить не мог, что с ним играют. Слишком уж молод был Богров. Вот агент Аленский и пользовался этим в полной мере.
На 30 августа в Киеве были запланированы большие торжества по случаю открытия памятника Александру Второму в связи с пятидесятилетием отмены им крепостного права. На праздник должны были прибыть император, члены царской семьи, глава правительства, зарубежные гости.
