австро-венгерским гражданином, он отнюдь не отгораживался от окружающего мира — в отличие от живших в царской России Лилиенблюма и Пинскера. В Австро-Венгрии общество было плюралистичным, здесь не вызывало удивления стремление этнических и национальных меньшинств добиться власти в более широких имперских рамках. Так, например, многие юристы, защищавшие интересы представителей своих народов — чехов, хорватов или словенцев, — сами были полностью германизированы и в языковом, и в культурном отношении. Поэтому не было ничего странного в том, что говорящий по-немецки еврей вроде Герцля, не имеющий глубоких познаний ни в еврейском языке, ни в еврейской исторической традиции, тем не менее выступал за самобытность евреев. Впрочем, если в австро-венгерской традиции и имелись подобные прецеденты, они начисто отсутствовали у евреев. Предшествующие доктрины их национализма, даже “научный” подход Пинскера, прямо восходили к значительно более глубокому пониманию и связи с еврейской традицией. Герцль же, ничего не зная о Смоленскине и Пинскере, не придавал того значения культурному пробуждению как главной задаче возрождения еврейской нации, которое придавали ему ориентированные на иудаизм восточноевропейские евреи. Напротив, Герцль не делал никакого различия между “настоящими” евреями России и ассимилированными евреями Западной Европы. Его знаменитая фраза “Мы народ — единый народ” отражала универсализм, который мог возникнуть скорее на почве западного гуманизма, чем в изоляции, присущей религиозному традиционализму российского еврейства.
Сионизм Герцля и в других отношениях был явлением уникальным. Впервые сионистская идея была высказана человеком с широким мировоззрением, талантливым политическим обозревателем и журналистом. “Еврейское государство”, благодаря своей стройной композиции и блестящему стилю автора, сделало сионизм темой, доступной для европейских читателей, университетских профессоров, государственных деятелей — всех тех, кто формировал общественное мнение. Еще важнее то, что Герцль рассматривал возможность решения еврейского вопроса, основываясь не только на принципиальной и перспективной идее еврейской государственности, но и на обращении за содействием к ведущим европейским державам. С самого начала он ввел сионизм в русло международной политики.
От теории к практике. Сионистский конгресс
Несмотря на все перечисленные достоинства, “Еврейское государство” поначалу не вызвало большого восторга. Пресса Центральной Европы, шокированная экстравагантностью идей одного из самых известных ее представителей, посмеивалась над Герцлем, называя его “еврейским Жюлем Верном”. Типичной была реакция газеты “Мюнхенер альгемайне цайтунг”, охарактеризовавшей брошюру Герцля как “фантастическую химеру фельетониста, разум которого помутился от еврейского энтузиазма”. Стефан Цвейг позже вспоминал:
“Когда эта короткая брошюра вышла в свет, я еще учился в гимназии. Но я хорошо помню, как зажиточных еврейских горожан Вены охватило удивление и раздражение. “Что случилось, — брюзжали они, — с этим некогда проницательным, остроумным и культурным автором? Что за глупость он выдумал и написал? С какой стати нам отправляться в Палестину? Мы говорим по-немецки, а не на иврите. Прекрасная Австрия — наша родина. Разве плохо нам при добром императоре Франце-Иосифе? Разве мы недостаточно зажиточны? Разве нам грозит опасность?.. Почему же он, говоря от имени евреев и поддерживая иудаизм, подбрасывает доводы нашим злейшим врагам и пытается нас изолировать, хотя мы с каждым днем все прочнее сливаемся с миром немецкой культуры?””
Даже главный раввин Гюдеман, в сочувствии которого Герцль не сомневался, теперь изменил точку зрения и опубликовал статью, в которой осуждал происки еврейского национализма.
Однако реакция читателей не сводилась лишь к презрению и возмущению. “Еврейское государство” было горячо воспринято в Кадиме — сионистском студенческом обществе Вены, осыпавшем Герцля похвалами и пригласившем его в качестве лектора. Давид Вольфсон[90], ведущий кельнский сионист, был настолько потрясен брошюрой, что немедленно отправился в Вену, чтобы встретиться с автором. Через Вольфсона Герцль познакомился затем с лидерами немецкой организации Ховевей Цион: Хантке, Лёве[91], Бамбусом и другими. От них он впервые узнал о работах Пинскера и Гесса, а также о мощном процессе сионистского возрождения в Восточной Европе.
Одним из тех, кто весной 1896 г. поспешил познакомиться с Герцлем, был протестантский священник Уильям Хехлер[92], капеллан британского посольства в Вене. Хехлер принадлежал к той удивительной когорте идеалистов и мистиков, которые были одержимы идеей возвращения мирового еврейства в Сион. Этому он посвятил книгу “Возрождение евреев в Палестине, заповеданное пророками”. Появление “Еврейского государства” привело англичанина к выводу, что Герцль — новый пророк, посланный Господом, “чтобы исполнить заповеданное”. Впоследствии Хехлер помог Герцлю получить аудиенцию у великого герцога Баденского, дяди германского кайзера. Один из самых либеральных членов императорской семьи, великий герцог сочувственно отнесся к мечте Герцля о еврейском государстве и пообещал обсудить этот вопрос со своим племянником. Герцль вступил в контакт с еще одним представителем христианского мира — погрязшим в долгах польским эмигрантом графом Филиппом Михалем Невлинским, у которого были обширные связи в европейских светских кругах и даже среди членов царствующих домов. Заинтересовавшись сионистской идеей, а еще больше возможными еврейскими субсидиями, Невлинский вызвался на роль официального эмиссара Герцля, прежде всего при османском дворе. 15 июня 1896 г. Герцль и Невлинский отбыли в Стамбул, чтобы получить там аудиенцию у султана Абдул-Хамида II.
Благодаря связям Невлинского и щедрой раздаче подарков Герцль был принят великим визирем и министром иностранных дел. Оба чиновника с интересом отнеслись к неожиданному предложению гостя. План, намеченный в “Еврейском государстве”, заключался в том, что “влиятельные еврейские финансисты” помогут Османской империи избавиться от хронических недугов экономики, а Турция взамен разрешит евреям селиться в Палестине. Об этом предложении было сообщено султану, но оно не произвело на Абдул-Хамида должного впечатления. “Когда мою империю расчленят, — гласил его ответ, — им, может быть, удастся заполучить Палестину даром. Но расчленить можно только ее труп. Пока империя жива, я никогда на это не соглашусь”. Однако Герцль не отчаивался. Для него это означало лишь то, что исполнение его мечты откладывается на время.
После этого он отправился в Лондон — здесь он надеялся организовать “Еврейское общество”. Вновь выступая перед членами Макаби, Герцль довольно осторожно охарактеризовал задачу общества: “Получение территории, гарантированное международным правом… для тех евреев, которые не могут ассимилироваться”. Однако Герцля ожидал вежливый отпор — ассимилированные англо-еврейские джентльмены сочли его план слишком радикальным. Он вернулся в Париж. Там 18 июля 1896 г. он наконец добился встречи с бароном Эдмоном де Ротшильдом. Беседа была напряженной. Ротшильд произнес горячий монолог, направленный против идеи еврейской государственности. Когда Герцлю удалось вставить слово и он предложил самому Ротшильду возглавить политическое руководство “движением”, барон наотрез отказался от этой идеи: какой смысл переправлять 150 тысяч нищих в Палестину! “Весь план строился в расчете на вас, — печально заметил Герцль. — Если вы отказываетесь… придется мне пойти другим путем. Я разверну агитацию, и тогда контролировать массы станет
