И надо стараться так пользоваться, в случае нужды, искусством, чтобы не в нем одном поставлять причину здоровья или болезненного состояния, но принимать предлагаемые им пособия во славу Божию и в образец попечения о душе. При недостатке же врачебных пособий в этом искусстве не должно заключать всю надежду на облегчение скорбей, а напротив, знать, что Господь или не попустит нам быть искушаемыми больше, чем можем понести (см. 1 Кор. 10.13), или, как в тогдашнее время, то сотворив брение, помазал очи и велел умыться в Силоаме (см. Ин. 9,6–7), то ограничился одним изволением, сказав: хочу, очистись (Мф. 8,3), иным же попускал бороться с трудными болезнями, чтобы через испытание сделать их искуснейшими, так и к нам иногда прикасается невидимо и неощутительно, как скоро находит это полезным для душ наших, а иногда благоволит, чтобы мы пользовались вещественными пособиями в наших немощах, продолжительностью врачевания укореняя в нас памятование о благодати или, как сказал я, указывая некоторый образец для попечения о душе.
Ибо как для плоти необходимо и удаление чуждого и восполнение недостающего, так и в душе нашей надо устранять чуждое ей и принимать в нее приличное ее природе, потому что Бог сотворил человека правым (Еккл. 7,29) и создал нас на добрые дела, которые Бог предназначил нам исполнять (Еф. 2,10). И как там для уврачевания тела переносим сечения, прижигания и принятие горьких лекарств, так и здесь для душевного уврачевания надобно принимать резкость обличительного слова и горькие врачевства наказаний. А невразумившимся и этим пророческое слово с укоризной говорит: Разве нет бальзама в Галааде? разве нет там врача? Отчегоже нет исцеления дщери народа моего? (Иер. 8, 22). И если в застарелых болезнях выжидаем исцеления долгое время от пособий мучительных и разнородных, то это знак, что и грехи в душе надо исправлять трудолюбной молитвой, долговременным покаянием и строгим поведением, достаточность которого к уврачеванию показало нам уже слово.
Итак, на том основании, что некоторые не хорошо пользуются врачебным искусством, не должно нам избегать всякого им пользования. Ибо на том основании, что неумеренные в наслаждениях к примышлению роскоши употребляют поваренное, или хлебопекарное, или ткацкое искусства, переступая пределы необходимости, не должно уже нам отвергать всех вообще искусств, а напротив, правильным их употреблением надо обличить, что ими повреждено. Так и в рассуждении врачебного искусства нет основания порицать дар Божий по причине лукавого употребления. Скотское было бы несмыслие надеяться себе здоровья единственно от рук врача, чему, как видим, подвергаются иные жалкие люди, которые не стыдятся именовать врачей своими спасителями. Но и то будет упорством, если во всяком случае избегать пользования врачебным искусством. Напротив, как Езекия пласт смокв (4 Цар. 20, 7) не почел первой причиной своего здоровья и не этому приписал исцеление своего тела, но к прославлению Бога присовокупил благодарение за создание смокв, так и мы, приемля удары от Бога, Который с благостью и премудростью устрояет жизнь нашу, будем просить у Него сперва познания тех причин, по которым поражает Он нас, а потом избавления от скорбей, то есть чтобы и Он при искушении даровал облегчение, так чтобы мы могли перенести (1 Кор. 10–13). Дарованную же нам благодать исцеления или через вино с маслом, как было с тем, кто попался разбойникам (Лк. 10, 30), или через смоквы, как было с Езекией, примем с благодарностью. И не будем поставлять в том разности, невидимым ли образом оказалось на нас Божие попечение или через что-нибудь телесное, хотя последнее нередко сильнее приводит нас в сознание милости Господней.
Нередко же, впадая в болезни, служащие для нас наказанием, осуждены бываем терпеть врачевание мучительными средствами как часть наказания. Поэтому здравый разум внушает не отказываться ни от сечений, ни от прижиганий, ни от неприятного принятия острых и трудных лекарств, ни от пребывания без пищи, ни от точного исполнения всех строгих предписаний, ни от воздержания во всем расстраивающем здоровье, впрочем (повторяю опять), не упуская из виду цели – душевной пользы, то есть чтобы душа во всем этом, как в примере, обучалась иметь попечение о себе самой.
Но немалая опасность впасть умом в эту ложную мысль, будто бы всякая болезнь требует врачебных пособий, потому что не все недуги происходят естественно и приключаются нам или от неправильного образа жизни, или от других каких-либо вещественных начал, в каких случаях, как видим, иногда полезно бывает врачебное искусство, но часто болезни суть наказания за грехи, налагаемые на нас, чтобы побудить к обращению. Сказано: кого любит Господь, того наказывает (Притч. 3,12); и: оттого многие из вас немощны и больны и немало умирает. Ибо если бы мы судили сами себя, то не были бы судимы. Будучи же судимы, наказываемся от Господа, чтобы не быть осужденными с миром (1 Кор. 11, 30–32). Таковым надобно в безмолвии, оставив врачебные попечения, терпеть насланную на них болезнь, пока не познают своих прегрешений, по примеру сказавшего: гнев Господень я буду нести, потому что согрешил пред Ним (Мих. 7, 9). Им должно показать свое исправление, принеся плоды, достойные покаяния, и помнить Господа, сказавшего: вот, ты выздоровел; не греши больше, чтобы не случилось с тобою чего хуже (Ин. 5,14).
Бывает же иногда и по настоянию лукавого, что человеколюбивый Владыка иного великого подвижника отдает ему для борения и низлагает его высоковыйность[29] высоким терпением рабов Своих, что, как знаем, было с Иовом. Или же в пример нетерпеливым Бог изводит людей, которые в состоянии переносить скорби даже до смерти, – таков был Лазарь, который был покрыт многими струпами и о котором не написано, чтобы просил чего-либо у богатого или был недоволен своим положением, за что и сподобился упокоения на лоне Авраамовом, как восприявший злое в жизни своей (см. Лк. 16,25). Находим же, что у святых бывает и другая причина недугов, как у апостола: чтобы не подумали, что он преступает пределы человеческого естества и чтобы не заключил кто-нибудь, что он в естественном устройстве имеет нечто особенное (как и поступили жители Ликаонии, принеся венцы и приведя волов (Деян. 14, 13)), в ознаменование человеческого естества имел он у себя продолжительный недуг. Какая же была бы польза таким людям от врачебного искусства? Не больше ли для них опасности уклониться от здравого разума к попечению о теле?
А те, которые худым образом жизни сами приобрели болезнь, должны, по сказанному прежде, пользоваться телесным врачеванием как некоторым образцом и примером для попечения о душе. Ибо и для нас полезно по врачебному закону воздержание от вредного, избрание служащего к пользе и соблюдение предписаний. И самый переход плоти из болезненного состояния в здоровое да служит для нас утешением, чтобы не отчаиваться нам и в рассуждении души, как будто бы она из греховного состояния не может через покаяние возвратиться опять в свойственное ей совершенство.
Поэтому как не должно вовсе бегать врачебного искусства, так не сообразно полагать в нем всю свою надежду. Но как пользуемся искусством земледелия, а плодов просим у Господа, или вверяем кормило кормчему, а молим Бога, чтобы спас нас от потопления, так, вводя к себе врача, когда дозволяет это разум, не отступаемся от упования на Бога.
А мне кажется, что искусство это немало способствует и воздержанию. Ибо вижу, что оно отсекает сластолюбие, не одобряет пресыщения, отвергает, как нечто не полезное, разнообразие в снедях и излишнюю изобретательность в приправах и вообще недостаточность именует матерью здравия. Почему и в этом отношении совет его для нас не бесполезен.
Итак, пользуемся ли когда предписаниями врачебного искусства, или отвергаем их по какой-либо из приведенных причин, да будет хранима цель – благоугождение Богу, да устрояется душевная польза и да исполняется заповедь апостола, сказавшего: едите ли, пьете ли, или иное что делаете, все делайте в славу Божию (1 Кор. 10, 31) (5)!
* * *
Как прекрасно любомудрие и в других отношениях, и в том, что питомцам своим не позволяет употреблять дорогих врачеваний, но одна и та же вещь служит у него и припасом для стола, и достаточным пособием для здоровья! (6)
* * *
У всех у вас, занимающихся врачебным искусством, одно в виду— человеколюбие. И мне кажется, кто вашу науку предпочитает всему, занимающему нас в жизни, тот рассуждает согласно с разумом и не уклоняется от своего долга, потому что драгоценнейшее всего благо – жизнь – делается ненавистной и мучительной, если невозможно иметь здоровья, а здоровье подается вашим искусством (6).
Время
Когда уже стало нужно присоединить к существующему и сей мир – главным образом училище и место образования душ человеческих, а потом и вообще место пребывание для всего, подлежащего рождению и разрушению, тогда произведено сродное миру и находящимся в нем животным и растениям преемство времени, всегда поспешающее и протекающее и нигде не прерывающее своего течения. Не таково ли время, что в нем прошедшее миновало, будущее еще не наступило, настоящее же ускользает от чувства прежде, нежели познано? А такова природа и бывающего в сем мире. Оно то непременно возрастает, то умаляется и явным образом не имеет ничего твердого и постоянного. Посему и телам животных и растений, которые необходимо соединены как бы с некоторым потоком и увлекаются движением, ведущим к рождению или разрушению, прилично было заключиться в природе времени, которое получило свойства, сродные вещам изменяемым. По сей-то причине премудро изъясняющий нам бытие мира, рассуждая о мире, весьма кстати присовокупил: в начале сотворил (Быт. 1, 1), то есть в этом начале, в начале временном. Ибо, конечно, не во свидетельство того, что мир по своей первобытности предшествует всему сотворенному, именует его происшедшим в начале, но говорит о начале происхождения сих видимых и чувством постигаемых вещей после невидимого и умосозерцаемого (2).
