числа членов команды, погибших в плавании, но можем оценить убыль по сохранившимся данным о рейсе, который Ogden совершил годом позже.[74] В ходе более долгого плавания из Ливерпуля в Бонни и на Ямайку судно проделало от Африки больший путь за меньшее время, чем в 1754 году, причем, что важнее, на стоянке у африканского берега корабль провел меньше времени, чем в первом рейсе. В 1755 году переход в Кингстон пережили 280 из 343 покинувших Бонни порабощенных африканцев. И лишь 23 из 32 членов команды добрались до Ямайки.
В протяженной дуге Карибских островов ближе всех к Африке расположен Барбадос. Хотя в восемнадцатом веке Ямайка обошла его по производству сахара, став главным конечным пунктом доставки рабов, но, будучи первой сушей на пути через океан, Барбадос сделался основным перевалочным пунктом работорговли между Африкой, Британской Вест-Индией и североамериканскими колониями. Невольничьи корабли бросали якорь в гавани Бриджтауна, столицы Барбадоса, и покупщики рабов могли проинспектировать груз до того, как он будет перемещен на берег, где рабов продавали примерно втрое дороже покупной цены в Африке. Ogden достиг Барбадоса к концу продолжавшегося с ноября по май сахарного сезона, когда спрос на рабов бывал особенно велик. Эквиано и его товарищей подвергли унизительному разделению на «партии» и заставили «попрыгать», дабы продемонстрировать здоровье и силу торговцам, которые так их напугали, что их пришлось успокаивать в отношении будущего: «Из этого мы заключили, что нам предстоит быть съеденными этими уродливыми людьми, каковыми они показались; и когда нас вскоре снова загнали под палубу, всех обуял страх и трепет, и лишь горькие рыдания из-за жутких предчувствий раздавались в ночи, так что в конце концов белые привезли с суши старых рабов, чтобы те нас успокоили. Они объяснили, что нас не съедят, но заставят работать, и что скоро мы попадем туда, где встретим много людей из своих краев» (89).
Карибские острова в восемнадцатом веке
На берегу, где они встретили «африканцев, говоривших на самых разных языках», их «сразу отвели на торговый двор и поместили в загон, как овец, без разбора пола и возраста». Юный раб сперва оказался больше озадачен впервые увиденной лошадью, нежели ближайшей судьбой своей и «товарищей по неволе», которых он мог понимать, хотя «они прибыли из отдаленной части Африки» (89). Но больше всего, конечно, его занимало происходящее вокруг:
После недолгого пребывания в торговом дворе нас распродали обычным для тех мест способом, а именно: по определенному сигналу (как то барабанный бой) покупатели сходятся во двор, куда приведены рабы, и отбирают партию товара, которую желали бы приобрести. Шум и гам, сопровождающий отбор, и алчность, нарисованная на лицах покупщиков, немало добавляют к дурным предчувствиям запуганных африканцев, и они вполне могут видеть в них посланников смерти, на которую, по их мнению, обречены. (90)
Эквиано говорит о так называемой «свалке», более полно описанной врачом Александром Фолконбриджем:
В назначенный день негров выгрузили и поместили в большой загон, принадлежавший купцам, снарядившим корабль. Как только пробил назначенный час, двери загона распахнулись и внутрь ворвалась толпа покупателей со зверским выражением на лицах. Одни хватали столько негров, сколько могли обнять руками. Другие охватывали негров несколькими связанными шейными платками. Третьи делали то же самое с помощью веревки. Трудно описать неразбериху, царившую при таком способе продажи. Среди покупателей часто возникали споры, перераставшие в стычки. Несчастные, ничего не понимающие негры так пугались происходящего, что некоторые от страха перебиралась через ограду и в исступлении бегали по городу, но их быстро ловили и водворяли обратно.[75]
«Свалка» на Барбадосе привела к очередному, но далеко не последнему в череде расставаний, пережитых Эквиано после похищения в Африке: «Вот так, без малейших колебаний, разлучают родных и друзей, и мало кому из них суждено увидеться вновь… Несколько братьев [угодили] при продаже в разные партии, и было невыносимо видеть и слышать, как они кричат, когда их разлучали». Эквиано, которого «оказалось невозможно продать вместе с остальными», тоже ощутил горечь разлуки: «Теперь я утратил и то скромное утешение, что черпал в общении с соотечественниками. Женщин, которые мыли меня и заботились обо мне, тоже распродали в разные места, и мы больше никогда не встречались». Он стал одним из примерно 5-10 процентов африканских рабов, которых отправляли дальше в Северную Америку, в его случае – в качестве «отказного» раба, отвергнутого вест-индскими покупателями.
21 мая принадлежавший Александру Уотсону из Виргинии шлюп Nancy под командованием Ричарда Уоллиса покинул Барбадос с тридцатью одним рабом на борту и 13 июня 1754 года доставил их вверх по реке Йорк в Виргинии.[76] Эквиано попал туда менее, чем через две недели после прибытия на Барбадос. В пути ему «вдоволь давали риса и жирной свинины», без сомнения с целью улучшить товарный вид для следующего рынка. В область Чесапик[77] он прибыл в период наивысшего спроса на африканских рабов, продолжавшийся с мая по август. К 1750 году 60 процентов рабов в тринадцати североамериканских колониях концентрировалось на табачных плантациях Мэриленда и Виргинии. Около 70 процентов попадали в Чесапикские колонии в летнее время, когда спрос на них был столь велик, что сбывать удавалось даже самых негодных рабов из залива Биафра.[78]
Оттуда поступало почти 40 процентов африканцев, ввезенных виргинскими плантаторами с 1710 по 1760 годы.[79] Однако, как ни странно, впервые после похищения Эквиано попал туда, где «где едва ли имелся хоть один соотечественник-африканец, с кем я мог бы перемолвиться словом». Он оказался отбракован даже из отбракованных и в конце концов его приобрел плантатор мистер Кэмпбелл. Приставленный к самой простой работе – полоть грядки и собирать камни на плантации своего нового хозяина, – маленький Эквиано наблюдал, как распродали всех его спутников, «оставив лишь его одного». Не стало никого, кто мог его понимать, и он остался «горевать и томиться, не желая ничего, кроме смерти» (92).
Несколько проведенных на прополке и сборе камней недель оказались единственным периодом в его жизни, когда он работал в поле, где проводило всю свою жизнь подавляющее большинство рабов. Судьба его переменилась к лучшему, когда его перевели в дом, чтобы обмахивать опахалом занемогшего хозяина. Там он испугался вида кухарки, принужденной носить железный намордник, не дававший пробовать приготавливаемую пищу. Еще удивительнее оказались технические чудеса, которые он рассмотрел, пока хозяин спал: он решил, что и часы, висевшие на дымоходе, и портрет на стене предназначались для наблюдения за ним. А про картину на стене подумал, что «таким образом белые сохраняют знатных людей после смерти». У Кэмпбелла Эквиано подвергся обычному
