Донимал гнус. Настырно лез в глаза, в нос и рот. Костас провел ладонью по безволосой макушке, лбу и лицу. Рука черна от раздавленных тварей. Чтобы уберечься от болезненных укусов, плотнее завернулся в плащ.
Огибая болото, нарвал молодых побегов дягеля. Съедобно, но не ахти! В лесу на проплешине попался дудник. Тоже не отказался. Очистил кожицу и с хрустом сжевал сочную поросль. Пересек гарь, заросшую кипреем, не желая взбираться в крутой холм, продрался сквозь бурелом и пожалел. На многострадальном плаще живого места не осталось. Не плащ, а рванина.
Вышел к кедрачу. Лесные красавцы усеяны шишками. Рано им. Не выспели.
Краем глаза заприметил бельчонка. Несмышленыш, забыв осторожность, спускался по стволу, широко расставив лапки и мотая пушистым хвостиком. Костас с замахом метнул баллок. Сталь пришпилила зверушку к дереву - только пискнула. Тут же ободрал. Мясо бельчонка нежное, теплое, почти отварное. Жевалось легко. Кровь зверька противно скапливалась во рту. Раз или два он сплевывал, понимая − зря. Кровь, еда еще получше, чем мясо.
Вышел к речушке. Ленивая вода перекатывалась между корней. В потоке мелькали листья и упавшие веточки. Зачерпнув мутной воды, умылся, остужая, саднившей от укусов кожу. Из пригоршни сделал несколько больших глотков.
Двинулся вверх, к истоку. На мелководье, где солнце грело воду, шныряли стайки мальков. Снял с себя рубаху, стянул узлами рукава. Протянул ,,бредень" по течению. Рыбья мелочь серебрилась на самом дне импровизированной снасти. Обед скуден, но какой никакой, а обед. Повторил заход. Улов не стал богаче, но и то, что попалось не лишнее.
Два раза Костас обнаруживал тропки проторенные зверьем. Судя по следам, попить водицы приходили олени. В одном месте он различил четкий след вепря. Подальше виделась колода, о которую зверь чухал морду, клыками развалив трухлявое дерево.
Поднявшись по осиннику в пригорок, наткнулся на вырубку. Торчали пни, ветки свалены отдельно, в кучи. Бревна сложены по три четыре штуки. Еще дальше, под елью, примостился шалашик с кружком кострища. Кострище зарастало. Им не пользовались уже давно. Покрытие шалаша дыряво и желто. Листья с веток облетели, обнажив ребра тощих лаг. В шалаше он переждал дождь. Небесная хлябь вывернула на землю недельный запас вод. Дождь падал сплошным потоком. Худое укрытие и защитило худо, промок и продрог. Согрелся на ходу.
За очередным поворотом увидел мосток. Попрыгав по береговым камням, выбрался на дорогу. Оглядел сапоги. Барская обувка не выдержала перехода. Раскисла, потеряла форму и норовила расползтись. Дотянет ли до замены? И когда она еще будет, замена эта!
Сделав короткий выдох-вдох, Костас побежал попобочь дороги. Бежал, не теряя контроля над окружением. Лес закончился полем, поле скатилось дальним краем в овражек. За овражком березовая рощица. Затем опять поле и околок боярышника. Костас высматривал прежде всего людей. Заставу, засаду, разъезд, путников − тех, кто мог увидеть его и запомнить. Но вокруг безлюдье, а след тележных колес достаточно стар.
На солнце снова нашла тучка и пролилась на этот раз теплым дождичком, не успев ничего толком намочить.
Через час бега появились первые признаки жилья. Черное пятно пепелища выделялось на лугу. Из прогоревших углей высоко торчала печная труба. Судя по всему, горело строение не так давно. Сгорело не само по себе. Человеческие кости в золе свидетельствовали, обитателей из дома не выпустили. Посреди пепелища в землю забит дубовый кол. Забит глубоко и грубо. Верхний край превращен в мочало. К колу рваной тряпицей примотана перекладина. Крест не крест?
Костас свернул к колодцу. На длинном журавле болталась деревянное ведерко. Но напиться не получилось, из колодца воняло разложением. В воде утоплена выпотрошенная овца. В ведерке вышиблено дно. Чуть дальше, на развилке, рядом с указателем, установлена виселица. Свободных мест на перекладине нет. Три тела, одно принадлежало совсем юнцу, кормили ворон. Таблички привешенные к груди каждого висельника, скорее всего оповещали, что казненные пробавлялись не праведным ремеслом разбоя. Дальше Костас набрел на брошенные огороды. Заглушенная молочаем и осотом картошка, изничтоженные капустные рядки, истоптанные конскими копытами морковные и свекольные гряды. На поле по соседству, проволокли бревно, потравив гречиху, разбили выставленные ульи и пытались сжечь. Костас при помощи дирка накопал морковин. Загнув полу плаща, сложил добычу.
За огородами пустырь. За пустырем насыпной курган. Древний. Покосившийся менгир доглядывает за краем. Плохо доглядывает. Дальше, в балке, полно человеческих останков. Ратное дело без мертвых не обходится.
Курган огибала дорога. Не дорога, одно прозвание. Ухаб на ухабе, колдобина на колдобине. Из-за кургана появилась карета. Запряженная четверка, разбрызгивая воду луж, бодро тащила черный дутый короб. На лакированной дверце блестит золотой герб, серебрится мельница спиц больших колес. Позади кареты шестерка всадников. На задранных пиках ветер треплет разноцветные флажки. Костас повернул и, хоронясь за кустами бузины и редкими осинками, двинулся к оплывшему оврагу. Собирая на сапоги липкую грязь, съехал на самое дно. В родничке, напился и тщательно перемыл морковь. Потом полез вверх. Выбираясь на другую сторону, поскользнулся.
В конце заросшего сорняком поля заметил сарай. Словно подгоняя искать защиты, зарядил дождь. Рассудив, мокнуть веских причин нет, Костас быстро добрался до укрытия.
Вся конструкция сарая − стены и крыша. Костас с трудом открыл половинку просевших двухстворчатых дверей. Вошел. Пусто. Сверху сквозь дыры, где капала, где сбегала тонкими струйками дождевой вода. В дальнем углу ворох прелой соломы. Он обошел убежище по периметру, заглянул в каждую щель. С запада к полю подступал острый клин леса. Среди темных елей видны белые стволы берез и буро-зеленые свечки осин. Костас поворошил солому. Притихшие мыши зашуршали во все стороны. Присел. Поскоблив морковину, съел. Одну, потом вторую. Выглянул за дверь. Никого. Только поникшее серое поле и дождь, стучащий по крыше и шлепающий по листьям лопуха у самой стены.
Костас прикрыл створину. Покачал рукой. Ветру не открыть. Снял плащ, с силой стряхнул. Забросил наверх на стропила. Залез сам. Оставшаяся от мостков доска, не убрали, окончив стелить дранкой крышу, достаточно широка, чтобы на ней лежать. Если не крутиться с бока на бок можно и выспаться. Костас свернул плащ под голову и лег.
Дождь зачастил. С крыши побежало, что с лейки. Костасу пришлось немного сползти вниз по доске. Суше и не так сквозит.
Потихоньку непогода утихла. Просеивающийся свет налился закатом, посерел и угас в сумерках ночи.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
