София почувствовала, что у нее пересохло во рту, встала и пошла на кухню. Наполнила стакан водой и выпила.
Что-то в рассказе Виктории показалось ей знакомым.
Он ей что-то напоминал.
Может быть, сон? Да, наверное, так и есть. Сон.
Она вернулась в кабинет. Магнитофон продолжал работать – она его не выключила.
Голос Виктории Бергман казался зловеще скрипучим. Сухим.
Когда пленка закончилась, София вздрогнула. Полусонно огляделась. Время уже перевалило за полночь.
За окном все стихло, Эландсгатан опустела. Дождь прекратился, но мостовая по-прежнему оставалась мокрой и поблескивала в свете уличных фонарей.
София выключила компьютер и вышла в гостиную. Микаэль уже отправился спать, и она осторожно улеглась у него за спиной. Она долго не смыкала глаз и думала о Виктории Бергман.
Самое удивительное, что после монологов Виктория незамедлительно возвращалась к своему обычному, собранному “я”.
Будто переключалась на другую программу. Одно нажатие кнопки на пульте – и опять новый канал.
Другой голос.
Так же ли происходит с Самуэлем Баи? Разные голоса, сменяющие друг друга? Вероятно.
София заметила, что Микаэль еще не уснул, и поцеловала его в плечо.
– Я не хотел тебя будить, – сказал он. – Ты там так замечательно смотрелась. Даже разговаривала во сне.
Около трех часов она встала с кровати, достала одну из кассет, включила магнитофон, откинулась на спинку кресла и отдалась во власть голоса.
Фрагменты личности Виктории Бергман стали распределяться по своим местам, и Софии показалось, что она начинает понимать. Может испытывать симпатию.
Видит картины, которые Виктория Бергман рисует словами, столь же отчетливо, как если бы смотрела фильм.
Однако беспросветное горе Виктории ее пугало.
Было слишком велико для понимания.
Бездонная боль, с годами все глубже проникающая в ее плоть.
Вероятно, она день за днем прокручивала в голове воспоминания, создав собственный внутренний мир, где она то утешала себя, то корила за случившееся.
София содрогнулась при звуке рокочущего голоса Виктории Бергман.
Временами шепчущего, временами настолько возбужденного, что брызгала слюна.
София уснула и проснулась, только когда Микаэль постучал в дверь и сказал, что уже утро. – Ты просидела здесь всю ночь?
– Ну почти. Я сегодня встречаюсь с клиенткой и должна понять, как мне с ней себя вести.
– О’кей. Мне надо бежать. Вечером увидимся?
– Да, я позвоню.
Он закрыл дверь, а София решила послушать дальше и перевернула кассету. Она услышала собственное дыхание, когда Виктория сделала паузу. Когда та вновь заговорила, ее голос звучал уравновешенно.
…он покрылся потом и хотел, чтобы мы обнимались, хотя было очень жарко, а он еще продолжал поливать агрегат водой. Когда он наклонялся, чтобы зачерпнуть из деревянной лохани воды, мне был виден мешочек у него между ног, и мне хотелось толкнуть его так, чтобы он упал на раскаленные камни. На камни, которые никогда не остывали, а каждую среду грели теплом, все равно не прогревавшим до костей. Я просто сидела, не говоря ни слова, тихо, как мышка, и все время видела, как он на меня смотрит. Как глаза у него делались странными и он начинал тяжело дышать, а потом мне позволялось пойти в душ и отмыться после игры. Хотя я знала, что никогда не смогу стать чистой. Мне следовало быть благодарной за то, что он показал мне так много тайн, подготовив к тому дню, когда мне предстояло встретить парней, которые, возможно, окажутся ужасно неловкими и торопливыми, каковым он уж точно не был, поскольку всю жизнь упражнялся и впитал науку бабушки и ее брата, причем это ему нисколечки не повредило, а, напротив, сделало его сильным и выносливым. Он сотню раз, не пикнув, бегал Васалоппет[22] со сломанными ребрами и выбитыми коленями, хотя на середине дистанции его рвало. Остававшиеся у меня внизу царапины, после того как он вдоволь наигрывался на банной скамье и вытаскивал пальцы, не считались поводом для нытья. Когда он, закончив со мной, запирал дверь бани, я думала о самке паука, которая после спаривания съедает маленьких самцов…
София вздрогнула. Почувствовала приступ дурноты.
Она явно опять уснула, и ей снилось множество отвратительных вещей, наверняка из-за работавшего магнитофона. Ее мыслями и снами управлял монотонный голос.
Бормотание Виктории Бергман проникло ей в подсознание.
прошлое
Крылья мухи безнадежно прилипли к жевательной резинке. Трепыхайся не трепыхайся, думает Девочка-ворона, тебе больше не летать. Завтра солнце будет сиять, как всегда, но на тебя оно светить уже не будет.
Когда отец Мартина коснулся ее спины, она инстинктивно отпрянула. Он слез с велосипеда, и теперь они стоят рядышком на гравиевой дороге перед домом тети Эльсы.
– Мартин уже несколько раз спрашивал про тебя. Ему ведь не с кем играть.
Он протягивает руку и ласково прикасается к ее щеке.
– Хорошо бы ты как-нибудь пошла вместе с нами купаться.
Виктория отводит взгляд. Она привыкла к прикосновениям и точно знает, к чему они ведут.
Она видит это по его глазам, когда он кивает, прощается и едет дальше. В точности как она и подозревала, он останавливается и оборачивается:
– И кстати, нельзя ли у вас одолжить газонокосилку?
Он такой же, как другие, думает она.
– Она стоит возле сарая, – говорит Виктория, махая на прощание рукой.
Интересно, когда он вернется за косилкой?
При мысли об этом у нее в груди все сжимается, поскольку она знает, что тогда он снова коснется ее.
Знает, но тем не менее не может удержаться и не выйти на пляж.
Она не понимает почему, но ей все-таки приятно находиться в обществе этой семьи, особенно Мартина.
Разговаривает он еще плохо, но его немногословные и временами неразборчивые объяснения в любви все равно принадлежат к числу самого замечательного, что ей когда-либо говорили. При каждой новой встрече он подбегает к ней с блеском в глазах и крепко обнимает ее.
Они играли, купались и гуляли по лесу. Нетвердо ступая по труднопроходимой местности, Мартин указывал на разные предметы, и Виктория терпеливо объясняла ему, как они называются.
“Гриб”, говорила она, “сосна” или “мокрица”, и Мартин старался повторять за ней все звуки. Она знакомит его с лесом.
Первым делом Виктория сбрасывает обувь, чувствуя, как песок проникает между пальцами и осторожно щекочет. Она снимает футболку и чувствует, как солнце бережно прогревает кожу. Несущие свежесть и прохладу волны касаются ее ног, и она бросается в воду.
Она лежит в воде так долго, что кожа сморщивается, и ей хочется, чтобы кожа стала рыхлой или отслоилась, тогда у нее сможет появиться совершенно новая, никем не тронутая кожа.
Ей слышно, как на тропинке появляется семья. Увидев ее, Мартин издает радостный возглас. Он мчится к берегу, и Виктория бросается ему навстречу, чтобы он не успел добежать до воды и замочить одежду.
– Моя Пеппи, – произносит он, обнимая ее.
– Мартин, ты же знаешь, что мы решили остаться здесь до начала занятий в школе, – вставляет папа, глядя на Викторию. – Поэтому тебе незачем душить ее в объятиях именно сегодня.
Виктория, в свою очередь, обнимает Мартина, но внезапно до нее доходит.
Как мало времени.
– Если бы мы были только вдвоем, ты и я, – шепчет она Мартину на ушко.
– Ты и я, – повторяет он.
Он нуждается в ней, и она все больше нуждается в нем. Она решает во что бы то ни стало упросить отца разрешить ей остаться здесь как можно дольше.
Виктория надевает футболку прямо на мокрый купальник и залезает в босоножки. Потом берет Мартина за руку и ведет вдоль берега. Прямо под сверкающей гладью воды она видит ползущего по дну рака.
– Помнишь, как называется это растение? – спрашивает она, чтобы отвлечь внимание Мартина на папоротник, а сама тянется за раком. Крепко обхватывает его за жесткий покров и прячет за спиной.
– Папоротник? – Мартин смотрит на нее вопросительно.
Виктория смеется, Мартин тоже.
– Папоротник, – повторяет он.
Продолжая смеяться, Виктория достает из-за спины рака и сует малышу под нос. Она видит, как его лицо перекашивается от испуга и он разражается истерическим плачем. В качестве извинения она бросает рака на землю и топчет до тех пор, пока клешни не перестают сжиматься. Потом обнимает мальчика, но тот безутешен.
Виктория чувствует, что утратила над ним контроль, просто быть с ним самой собой уже недостаточно. Требуется нечто большее, но что именно, она не знает.
Утратить контроль над ним – это все равно что утратить контроль над собой.
Впервые его доверие к ней поколебалось. Он подумал, что она хочет ему зла, что она, оказывается, из тех, кто причиняет зло.
