А она даже не узнает. Ну и пусть.
Он улегся на диванчик, поставил бутылку рядом с собой и принялся уговаривать себя, что вовсе больше не ждет свою пропащую незнакомку. Он просто устал. Хочет уснуть побыстрее – и все. Ему просто неохота переться куда-то, чтобы снова смотреть на одни и те же опротивевшие рыла. Лучше побудет дома для разнообразия. Выспится. Целей будет.
Трезвей уж, во всяком случае, точно.
Таким она и обнаружила его, спящим, свернувшись калачиком, с почти пустой бутылкой виски в руке. Всю дорогу обратно Ирина раздумывала над тем, как ей объяснить свое долгое отсутствие, но объяснять никому ничего не пришлось – товарищ художник спал глубоким сном праведника, которому так и не удалось остаться трезвым. Рядом с ним громко кричал о мировых катастрофах ящик. Америка завозит в Европу ядерные бомбы. Мэра какого-то города поймали на взятках. Цена на нефть падает. Ирина усмехнулась, разглядывая спящего мужчину. Он уснул на диване, прямо в одежде, уложив длинные ноги поверх диванного подлокотника – иначе он никак не помещался – прямо в ботинках. Рядом красовалась опустошенная бутылка.
Он что, врубил новости, потому что Ирина сказала, что ненавидит их?
Беспечный и пьяный ребенок – оставил открытой входную дверь. Ирина все же стучала, исключительно ради соблюдения приличий, но Чемезов даже и ухом не повел, и крепкий сон его даже не прервался.
Ирина оглядела небольшую комнату, так же сверх всякой меры захламленную, и только после тщательного осмотра ей удалось обнаружить клетчатый шерстяной плед.
Пледу явно не помешала бы стирка, но сейчас это было неважно. Оставалось только надеяться, что алкогольный бунт Чемезова никак не был связан с опозданием Ирины. Это было бы очень нехорошо. Она не собиралась задерживаться так надолго. Ей просто необходимо было убедиться… нужно было съездить туда, к старому дому в Пожарском переулке.
Ради этого она и приехала в Москву – второй раз в жизни. До этого была тут только с Сашей. Она тогда запомнила этаж, вид из окон, обшарпанный лифт, с грохотом перемещавшийся по лифтовой шахте. Саша смеялся и говорил, что каждый раз, садясь в этот лифт, он боится за свою жизнь.
Вчера рано утром, как только Ирина сошла с поезда, она сразу поехала туда, на Пожарский. Она простояла около дома в переулке, набирая снова и снова знакомый номер телефона.
Дом очень старый, но место престижное. Все дело в районе.
На звонки никто не отвечал. Окна тоже казались безжизненными, хотя днем это трудно узнать наверняка. Консьерж не пустил ее внутрь, а после попытки вторжения стал наблюдать за ней – с подозрением. Ирина простояла там почти десять часов на своих шпильках, будь они прокляты, прежде чем ушла – сама не зная, куда теперь идти и что делать.
Если в квартире никого нет, это тупик. Это конец.
Ирина не могла не поехать туда снова – вечером, уже после того, как начало темнеть, – чтобы удостовериться, что в квартире никого нет. Она понимала, конечно, что нужно было предупредить Ивана, что он может волноваться за нее. С другой стороны, с какой это стати ему волноваться относительно совершенно незнакомой женщины?
Ира была уверена в том, что Иван Чемезов будет за нее волноваться. Потому что, хотя она и знала его всего ничего, уже стало совершенно ясно, что она познакомилась с очень даже хорошим человеком. Достаточно редкое везение. Она хотела вернуться очень быстро. Не будет же она снова торчать там десять часов! Посмотрит и уйдет. А то консьерж и правда вызовет полицию.
Но когда Ирина оказалась там, в Пожарском переулке, она просто не могла заставить себя уйти. Стояла и стояла, глядя на три темных квадрата окон: одно с тонкой светлой занавеской, три – с тяжелыми гардинами.
Темнело не слишком быстро, но в конечном итоге сумерки сменила красивая синь, подсвеченная желтым светом от уличных фонарей. В большом городе никогда не бывает совсем темно. Ира устала, это было очень неудобно – стоять так долго без движения в туфлях на высоком каблуке, но, к сожалению, в переулке не было лавочки, на которую можно было бы присесть.
Ира не знала, чего именно она ждет. Ведь ясно уже, что в квартире никого нет. Если бы кто-то был, давно бы включил свет.
Наверное, она просто хотела убедиться в том, что ей сказали правду, что московская квартира пуста.
Прозябать в неизвестности долгие годы было выше ее сил. Это было как сидеть в полной темноте, не имея представления о том, в какой стороне находится выход. Так что она стояла там и смотрела на окна, чтобы просто чувствовать, что на свете есть еще хотя бы что-то, что она может сделать. Она совсем уже собралась уходить, чувствуя по тому, как сильно стемнело, что времени прошло недопустимо много, что нужно возвращаться, что это будет просто неприлично и что ей начнут задавать вопросы, на которые она не хотела и не собиралась отвечать. Вопросы, ответы на которые были только ее личным делом, посвящать в которое она никого не собиралась.
А потом в кухонном окне загорелся свет.
Ира даже не сразу заметила его. Говорят, после долгого наблюдения может глаз замылиться, но у нее, скорее, подкосились ноги. Единственное, о чем девушка могла думать в тот момент, – это о том, как сильно у нее отекли и гудят ступни, и еще о том, что, очень возможно, шестнадцатый троллейбус уже больше не ходит. И как ей добираться до Хитровки, непонятно. Ее взгляд скользнул по фасаду дома, и – опа! – в кухне на четвертом этаже горел свет.
Ирина осела, опершись спиной на стену дома, около которого стояла, и подождала несколько минут, пока ее дыхание придет в порядок, а сердце снова адаптируется к нормальному ритму.
У Иры не было никакого плана, прежде всего потому, что она совершенно не ожидала, что свет загорится. И теперь судорожно продумывала все возможности, пути, которыми может пойти. Может, стоит ничего не предпринимать, позвонить, попросить помощи, найти кого-то, на чьи плечи можно переложить часть груза? Но нет, это только может осложнить задачу. Что, если окна загорелись буквально на несколько минут? Что, если в квартиру просто вернулись за какими-нибудь забытыми вещами?
Одно стало известно с пугающей ясностью. Ей солгали. Обманули. В квартире кто-то есть. Ненависть снова оцарапала изнутри ядовитыми коготками.
Именно поэтому Ирина решила во что бы то ни стало попасть в квартиру. Именно прямо сейчас. Наплевать на то, что будет потом и к каким последствиям это все приведет. Будем решать проблемы по мере их поступления. Сейчас главный вопрос – как попасть в парадную, где, как она помнила, имелся полный подозрений консьерж.
Ирина сосредоточилась. Она пересекла переулок и прошла через арку во двор, к подъезду. Лампа над ним была разбита, там было значительно темнее, чем со стороны улицы. Потребовалось минут двадцать, чтобы дождаться возможности, на которую надеялась Ирина. Во двор заехала машина, из которой вышла группа из четырех человек. Двое мужчин, женщина и совсем юная девушка смеялись, доставали пакеты из багажника, а затем, открыв домофон собственным ключом, зашли в подъезд, не обратив особенного внимания на стройную, весьма приличного вида женщину в терракотовом платье.
Они зашли внутрь практически вместе, и для консьержа, дремавшего в своей остекленной кубышке, они смотрелись как единая компания. Вместе зашли, вместе встали на просторную площадку около лифта, вместе зашли в лифт.
– Вам какой? – спросила женщина, лицо которой еще сохраняло отсвет улыбки.
– Четвертый, – ответила Ирина, и больше ее присутствие никого в лифте не интересовало. Стандартное поведение всегда кажется безопасным. Ирина вышла на четвертом, а вся компания поехала дальше, на пятый. Ирина стояла на лестничной площадке, вслушиваясь в то, как лифт открылся этажом выше, как шумная компания вывалилась из него, как зазвенели ключи и как следом захлопнулась с грохотом железная дверь.
Только потом, когда наступила полная тишина, Ирина сделала два маленьких шага вперед, подняла руку и, чуть помедлив, нажала на звонок. Она встала так, чтобы ее не было видно в дверной глазок, прислонилась спиной к холодной крашеной поверхности стандартного зеленого цвета.
– Кто там? – раздался голос. Незнакомый женский голос. Молодой незнакомый чуть высоковатый женский голос. Ирина нахмурилась.
– Откройте, пожалуйста, – ответила Ирина самым твердым тоном, на который только была способна. Интересным образом этого ответа оказалось достаточно, чтобы дверь действительно открыли. В дверном проеме перед Ириной возникла худенькая женщина маленького роста, в тапочках, ярко-розовых лосинах и футболке с надписью «Болею за «Спартак».
– Вы к нам? – спросила девушка, не показывая ни тени беспокойства или узнавания. Ирина тоже видела девушку впервые. Что сказать? Что надо сказать? Да хоть что-то, а то дверь закроется!
– Здравствуйте, – пробормотала Ира, не придумав на ходу ничего лучше.
