Горизонт впереди розовел, словно край хрустального кубка, до краев наполненного искрящимся на усладу богам красным вином, розоватое сияние это отгоняло на запад последние звезды. Но не успело еще солнце пурпурным краем выглянуть из-за горизонта, как налетела черная буря — заплутавший во Внутреннем Море шквал ворвался на сушу. Вновь потемнело, как ночью, и мечи молний разили, а гром потрясал громадным железным щитом. Ветер нагнал с моря соленый воздух, к которому примешивался запах болотной гнили. Вихри гнули к земле длинные зеленые шпаги приморской травы и, запутавшись, все рвались из ветвей терновника и прибрежных зарослей соколиных деревьев. Ветер поднял на ярд черную воду с северной стороны Мощеной Дороги, узкой плоской змейкой протянувшейся по плоскому болоту. И забарабанил дождь.
Не говоря друг другу ни слова, оба мечника не переменили шага, лишь чуть подняли плечи и обращенные к северу лица, отдаваясь очистительному могуществу бури, жалам дождя, что легкими уколами своими хоть немного отвлекали разум и сердце от глубоких мук.
— Хо, Фафхрд! — глубокий голос покрыл и бормотанье грома, и рев ветра, и барабанную дробь капель.
— Хист, Серый Мышелов!
Высокий мечник резко обернулся к югу, куда уже было обращено лицо его низкорослого спутника.
Там, невдалеке от дороги, на пяти столбах высилась круглая хижина. Столбы, должно быть, были велики, ведь Мощеная Дорога повсеместно пролегала высоко над водой, а порог низкой округлой двери как раз был вровень с головой мечника, что повыше.
Странного в этом не было бы ничего, однако все знали, что в ядовитом Великом Соленом Болоте никто не живет, разве что гигантские черви, ядовитые угри, водяные кобры, бледные длинноногие болотные крысы да другая подобная живность.
Блеснула синяя молния, и в низкой двери как нельзя яснее обрисовала согбенную фигуру в плаще с капюшоном. Жесткие складки плаща были словно вычеканены на металле.
Но внутри капюшона молния не высветила ничего — только непроглядную тьму.
Обрушился гром.
И тогда из-под капюшона заскрежетал голос, отрывисто и жестко, будто из камня вырубая строки, и невзыскательные стишки в невидимых устах звучали грозным и мрачным пророчеством:
Хо, Фафхрд, Долгоногий!
Хист, Мышелов!
По дороге Зачем бредете, куда?
Покинете город-чудо —
Вас ожидает беда:
В пути вам придется худо,
Я же буду печалясь
Глядеть на ваши скитанья.
Ждет вас горькая доля
Голод, смерть и неволя,
Так что назад, скорее,
Иначе беда, беда!
Сие скорбное песнопение отзвучало уже почти на три четверти, когда оба мечника наконец сообразили, что, не сбавляя шага, двигаются вперед и хижина словно отступает перед ними. Словно бы шагает на своих длинных столбах, как на ходулях. А когда осознание этого дошло до них, оба вдруг заметили, как семенят сгибаясь деревянные опоры.
Когда голос отскрежетал последнюю “беду”, Фафхрд остановился.
А следом за ним и Серый Мышелов.
А следом за ними обоими — хижина.
Оба мечника повернулись к низкому входу и заглянули в него.
Тут же с оглушительным грохотом за их спинами в землю вонзилась ослепительная молния. Тела их содрогнулись, плоть скорчилась, болезненно и жестоко… но заодно молния осветила и хижину и ее обитателя ярче, чем в солнечный день, — и все-таки под капюшоном ничего не было видно.
Будь он пуст — виднелась бы ткань с изнаночной стороны. Нет, изнутри под капюшоном овалом чернела эбеновая тьма, которую не рассеяла и громовая стрела.
И вовсе не дрогнув, покрывая зычным криком рев бури, Фафхрд воззвал в сторону хижины, но голос комаром пищал в его собственных, оглушенных громом ушах:
— Внемли, ведьма, волшебник, ночное привидение, кто ты там! Никогда более не ступит моя нога в этот город злодеев, что лишил меня самой чистой и единственной любви, моей несравненной и незаменимой Вланы… Вечно суждено мне скорбеть о ней, сознавая свою вину в ее неожиданной смерти, — мерзкая Гильдия Воров покарала ее за нарушение воровских правил… Мы порешили убийц, только это не принесло нам утешения.
— И я даже шага не сделаю в сторону Ланхмара, — грозным голосом возгласил Серый Мышелов. — Презрения достойна столица, что грабит людей, она обобрала и меня тем же образом, что и Фафхрда, и обрушила на мои плечи столь же тяжкий гнет печали и скорби, что суждено мне носить вовеки, даже после смерти.
Подхваченный свирепым ветром, соляной паук пронесся рядом с его ухом, отчаянно брыкая жирными мертвенно-бледными ногами, и исчез во тьме за хижиной, во Мышелов не вздрогнул, не запнулся, а ровным голосом продолжал:
— Знай же, о порождение мрака, таящееся во тьме, мы убили гнусного колдуна, погубившего наших возлюбленных, и этих двух крыс, его прихвостней, а потом перекалечили и до смерти напугали его нанимателей в Обители Воров. Но разве месть утешает? Мертвых она не вернет. Ни на гран не уменьшить ей нашей вины и нашей скорби о любимых, вот что уготовил нам жребий.
— Да-да, не уменьшить, — громко поддержал Фафхрд, — раз мы были пьяны, когда они убивали наших любимых, за это нам нет прощенья. У воров Гильдии мы отобрали самоцветов на целое состояние, но сами потеряли два алмаза, которым не может быть ни цены, ни сравнения. Нет, мы никогда не вернемся в Ланхмар!
За хижиной блеснула молния, грянул гром. Буря уходила к югу от дороги, в глубь суши.
Капюшон вокруг тьмы чуть отодвинулся и медленно качнулся из стороны в сторону: один раз, два, три. Суровый голос нараспев произнес, но уже не так громко — уши Фафхрда и Серого Мышелова словно заткнуло ватой после последнего оглушительного удара грома — прадедушки всех громовых раскатов:
— “Никогда”, “навсегда” — не для вас те два слова,
Вы вернетесь, вернетесь снова и снова.
А потом и хижина заторопилась вглубь на своих пяти паучьих ногах. Обернувшись назад дверью, она засеменила прочь, словно таракан-пруссак, и скоро затерялась в зарослях терновника и соколиных деревьев.
Так завершилась первая встреча Серого Мышелова и его приятеля Фафхрда с Шилбой—без—очей—на—лице.
Чуть позже оба мечника из засады перехватили купца, что направлялся в Ланхмар без достаточной охраны, и освободили его от двух из четырех упряжных лошадей — ведь воровство было у них в натуре… Так под цоканье копыт этих скакунов пересекли они Великие Соляные Болота и через Тонущие Земли добрались до зловещего провинциального города Илтамара с его предательскими постоялыми дворами и несчетными статуями, барельефами и прочими изображениями здешнего мерзкого Крысобога. Там они обменяли своих неуклюжих лошадок на верблюдов и, взгромоздившись промеж горбов, отправились вдоль восточного побережья Бирюзового Восточного Моря к югу, в пустыню. В сухой сезон они пересекли Урожайную Реку и по пескам направились в Восточные Страны, где ни одному из них еще не доводилось бывать. Они пытались отвлечься неведомым и намеревались в первую очередь посетить Хорбориксен, цитадель Царя Царей, город, что размером, древностью и барочным великолепием построек уступал лишь самому Ланхмару.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
