Рейтинговые книги
Читем онлайн Мой золотой Иерусалим - Маргарет Дрэббл

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 13 14 15 16 17 18 19 20 21 ... 92

До тех пор я весьма успешно избегала любых уз, которые прочно привязывают людей друг к другу, хотя, случалось, кривила на этот счет душой. Самые тесные и серьезные отношения в моей жизни были у меня с Джо, Роджером и, конечно, с Джорджем — отношения достаточно тривиальные, о них и говорить не стоило бы, но я уделяла им много сил и внимания, как всякая рафинированная, праздная, образованная и одинокая девица. И будучи идиоткой, я считала, что жизнь к этому и сводится. Но такой дурой, чтобы полагать, будто можно что-то получить, не заплатив, я не была никогда. Я знала: нужно платить за все, и воображала, что расплачиваюсь своим остроумием, определенным престижем, полученной от родителей удобной квартирой, где устраиваются вечеринки, и парой стройных ног. Но разве все это можно приравнивать к обязательствам, которые связывают родителей и ребенка, мужа и жену, детей и престарелых родителей, к отношениям, где все решают деньги и чувство ответственности? Но это я поняла гораздо позже. Тем не менее, в один прекрасный день — причем довольно давно — мне пришло в голову, что, признавая необходимость за все расплачиваться, сама я почему-то совершенно неспособна получать сполна то, что мне причитается.

Это пришло мне в голову, когда я была на пятом месяце беременности и чувствовала себя вполне прилично, как и положено на данной стадии. Я сидела в клинике и терпеливо ждала, потому что, как обычно, пришла с опозданием. Я листала книгу о Джордже Герберте[24], когда кто-то опустился на стул рядом со мной. Стул застонал под тяжестью соседки, но я не сразу подняла на нее глаза, — мне как раз попалось интересное место. Однако примерно через минуту я почувствовала, что на мою ступню взгромоздился ребенок; собравшись недовольно отдернуть ногу, я посмотрела, кто же на ней стоит, и увидела мальчика лет двух в довольно грязных и поношенных вельветовых штанишках, коричневой курточке и сером вязаном шлеме. Вид он имел усталый и трогательный, и я с любопытством поглядела на его мать. Она была в старом зеленом пальто, коренастая, грузная, темноволосая, по ее внешности чувствовалось, что она иностранка — не то итальянка, не то с примесью итальянской крови, лицо ее ничего не выражало и хранило каменную неподвижность, будто ни глаза, ни рот, ни брови не могли даже дрогнуть. У нее на коленях спал еще один младенец — большой и толстый, на мой неопытный взгляд ему было месяцев девять. На маленького мальчика женщина никакого внимания не обращала. Когда я отцепила его от своих ног, он побрел в другой конец комнаты, стал карабкаться на пустые стулья, хвататься за дверные ручки кабинок для переодевания, стучать ногой по радиаторам, и лицо его оставалось таким же неподвижным, как у матери. А она сидела, вперив взгляд в пространство, и всем своим видом символизировала одно — долготерпение.

Через некоторое время вышла сестра.

— Миссис Салливан! — прокричала она тонким бесцветным голосом, и соседка зашевелилась, откликнулась, но встала не сразу. Она огляделась, ища глазами мальчика, а потом посмотрела на меня и проговорила без всякого выражения:

— Вы моего не подержите? Неохота его будить. Он потом такой крик поднимет. Будьте добреньки, подержите его немножко.

Ее просьба меня испугала, но язык не повернулся сказать «нет», и соседка, вручив мне громадного спящего младенца, встала. Тут я в смятении обнаружила, что она, должно быть, не меньше, чем на шестом месяце, даже если учесть изменения в ее фигуре после двух родов. Она отправилась в кабинет к акушерке, а я осталась с ее большущим и тяжеленным отпрыском; теплый и разомлевший, он развалился у меня на коленях, нос у него был мокрый, рот полуоткрыт. Вес ребенка меня поразил — ноги у меня сразу затекли. К тому же оказалось, что он не только теплый, но еще и мокрый — сквозь вязаные рейтузы на меня основательно натекло. Я попыталась его переложить, но особенно тормошить не решилась, опасаясь, что он проснется и «поднимет крик», как я тогда с ним управлюсь? С другой стороны, меня беспокоило, не будет ли заметно мокрое пятно на моем пальто, но я уповала, что не будет. Так я просидела с младенцем на коленях добрых десять минут. До сих пор я никогда не держала на руках ребенка и постепенно, хотя мысль о пальто меня не покидала, тепло этого маленького тела, эти круглые мягкие щеки, а главное — тихое посапывание растопили мое сердце, и я впервые ощутила, что значит ребенок. Я крепче обхватила его руками и прижала к себе.

Однако его мать и братишка все не появлялись, а меня тоже вызвали. В ту неделю мне предстоял прием у гинеколога, а не у акушерки.

— Миссис Стесси! — прокричала сестра еще раз. — Миссис Стесси!

А я сидела с ребенком на коленях, как в ловушке, боясь пошевелиться, боясь рассердить сестру, боясь потерять очередь, не могла же я пустить ребенка по рядам, словно обычный пакет. Меня уже охватывала паника, когда из кабинета акушерки наконец-то показалась его мать, и я немедля передала ей младенца.

Гинеколог меня не задержал, наверно, я являла собой самый обычный случай, недостойный внимания его студентов. Как всегда, я вышла от него с облегчением и довольно легко зашагала по Марилебон-Роуд в сторону Олстер-Плейс, где собиралась со своими бывшими соученицами по университету выпить чаю. По дороге, всего через два квартала, я догнала ту женщину с двумя детьми. Она мучительно медленно брела по другой стороне улицы; старший мальчик все время отставал, он обследовал урны, не пропуская ни одной, взбегал на попадавшиеся на пути ступеньки. Мать не подгоняла его; всякий раз она покорно останавливалась и ждала, вряд ли замечая, что он делает: тихо стояла, вперив глаза в пространство, а младший, свесив ножки, восседал на ее животе, верхом на своем будущем братце, а может быть, сестрице. В самой медлительности женщины была какая-то торжественность, что произвело на меня глубокое впечатление; она стояла на противоположной стороне улицы в терпеливом ожидании, как предзнаменование, как символ, как существо из другого мира. Пять месяцев тому назад я прошла бы мимо, не заметив ее, но теперь мои руки еще ощущали тяжесть ее ребенка, а на пальто еще красовалось мокрое пятно, им оставленное. Не знаю, как она преодолела свой путь. Не знаю, поняла ли бы я, какова ее ноша, если бы не ощутила эту ношу собственными руками.

Встретившись с подругами, я решила рассказать им о том, как сидела только что с чужим ребенком — рассказать, чтобы вместе посмеяться и забыть. Мои бывшие соученицы — три славные девушки — сообща снимали квартиру, одна теперь была актриса, другая — служащая, третья, как и я, занималась научной работой. В Кембридже мы обычно рассказывали друг другу о наших самых сокровенных неудачах и вместе потешались над ними. Поэтому я и завела разговор о женщине в зеленом, они слушали меня внимательно и с интересом. Но затеяла я это зря — не успев начать, я уже поняла, что еще не переварила происшедшее, не превратила его в анекдот, вроде того, как Лидия еще не готова была изобразить свой выкидыш в романе. И пока не родился мой собственный ребенок, я не могла оценить, чем явилась для меня встреча с той итальянкой, хотя кое-что все-таки поняла и размышляла об этом, возвращаясь от подруг домой. Я поняла, что отныне я, как и та женщина, должна буду обращаться за помощью к другим, в том числе и к незнакомым. Это я-то, никогда не просившая даже любви и дружбы!

По дороге домой я впервые серьезно задумалась о том, что буду делать, когда на руках у меня окажется ребенок да еще придется работать. Я не терпела, чтобы мне помогали, и не выносила никакой прислуги. Мне казалось невозможным платить кому-то за грязную работу, которую прекрасно можно сделать самой.

Эти взгляды были внушены мне моими родителями, хотя даже они не проявляли в подобных мелочах столь нелепого упрямства. Но такой уж у меня недостаток — я всегда отличалась излишней щепетильностью. Это не добродетель и не свидетельство высокой морали: из-за своей щепетильности я лишала кого-то возможности заработать кругленькую сумму, ибо при таксе четыре шиллинга в час, на спасение моей огромной квартиры от мерзости запустения, которая ей вечно угрожала, потребовалось бы много-много часов. Но когда появится ребенок, о щепетильности придется забыть. К тому же я должна ходить в библиотеку, а туда младенца не возьмешь. Что-то нужно придумать, необходимо составить какой-то план. Я чувствовала, что мои нравственные устои под угрозой — предстоит делать то, чего я делать не выношу. Не что-нибудь дурное, нет, ничего столь драматического меня не ждет, однако придется решаться на поступки, противные моей натуре.

Вернувшись, я взяла «Таймс» и, начав просматривать объявления в разделе «Домоводство», пришла в замешательство от множества оттенков таких понятий, как «Помощница матери», «Компаньонка-иностранка», «Няня», «Экономка». Я подумала, что не хочу, да и не могу себе позволить ни с кем из них связываться. Пришлось сосредоточиться на проблеме хорошенько, и только я успела прийти к выводу, что самое большее (но и самое меньшее), с чем можно согласиться, это — почасовая няня, которая присматривала бы за ребенком столько-то дней в неделю, как вдруг в дверь позвонили. Я пошла открывать. Такие неожиданные звонки всякий раз повергали меня в смятение, и я начинала сомневаться, так ли уж бесповоротно я отказалась от надежды когда-нибудь снова увидеть Джорджа. Даже теперь я иногда рисовала себе сцены, в которых он появлялся у меня на пороге и заявлял что-нибудь вроде: «Розамунд, я пытался жить без тебя и не смог» или «Розамунд, я полюбил тебя с первого взгляда». А то, стыдясь самой себя, я воображала в мельчайших подробностях романтические встречи в конце длинных коридоров, объятия на широких лестницах, пылкие свидания на Оксфорд-Серкус. Я с укоризной говорила себе, что мечты мои навеяны страхом, а не любовью, и так оно, конечно, и было. Но мечты мечтами, а на этот раз у меня на пороге стояла Лидия Рейнолдс.

1 ... 13 14 15 16 17 18 19 20 21 ... 92
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Мой золотой Иерусалим - Маргарет Дрэббл бесплатно.
Похожие на Мой золотой Иерусалим - Маргарет Дрэббл книги

Оставить комментарий