— Да что-жъ остальные-то у васъ изъ кабака не идутъ? Прилипли къ вину, какъ піявки. Тутъ дѣло, а они пьянствуютъ, ораторствовалъ передъ прибывающими рабочими черный мужикъ безъ шапки и съ всклокоченной головой. — Посылаемъ, посылаемъ за ними въ питейный. а они безъ вниманія… Андрей! Бѣги за остальными. Пусть сейчасъ-же сюда идутъ. Надо, чтобъ всѣмъ. міромъ… Сейчасъ и за становымъ пошлемъ. Пусть насъ разсудитъ. Довольно тиранства этого самаго!
— За инспекторомъ, братцы, за инспекторомъ!
— Ребята! Дайте мнѣ слово сказать! Хочу въ вашу-же пользу слово сказать! старался перекричать рабочихъ хозяинъ. — Вы выслушайте меня.
— Что тамъ слушать! Знаемъ! Ты живодеръ извѣстный. За инспекторомъ!..
— И къ инспектору можете обратиться, но дайте прежде высказаться. Я на вашу-же пользу. Православные! Вотъ вамъ крестъ, въ вашу-же пользу.
— Пусть говоритъ! Пусть! раздавались голоса.
— Не надо! Не требуется! возражали другіе голоса.
— Да вѣдь отъ выслуху у тебя голова не отвалится!
— Почтенные! Дайте сказать! вопилъ хозяинъ и для большей торжественности снялъ шляпу. — Точно, что на сей разъ есть мой грѣхъ, мука плоховата и солонина неважная, но вѣдь и на старуху бываетъ проруха. Муку и солонину вамъ перемѣнятъ и дадутъ первый сортъ…
— Не надо намъ мѣнять! Не дадимъ, пока инспектору не покажемъ. Живы не будемъ, пока тебя не засадятъ, чертовъ сынъ!
— Да выслушайте меня прежде. Все вамъ перемѣнятъ, а чтобъ загладить мою проруху, ставлю рабочимъ четыре ведра вина — угощайтесь. Четыре ведра вина!
Хозяинъ поразилъ. Большинство мужскихъ голосовъ умолкло, но женскіе голоса продолжали еще
— Что намъ твое вино: у насъ мужики и такъ спились! Нѣтъ, почтенные, не продавайте себя за водку. Надо-же нашимъ харчамъ конецъ положить. Вѣдь съ такихъ харчей подохнешь.
— Вино ставитъ… Четыре ведра вина за свою проруху ставитъ, передавали передніе заднимъ, и постепенно стали умолкать и остальные мужскіе голоса.
Гдѣ-то послышался возгласъ: «вотъ за это спасибо»!
— Да что-бы ужъ тебѣ пять ведеръ! Что за счетъ четыре! раздалось сзади.
— Пять!.. Пять!.. загалдѣли мужики.
— Ладно. Ставлю пять ведеръ. Имъ будь по вашему. А провизію вамъ перемѣнятъ. Въ воскресенье, кромѣ того, матка испечетъ вамъ ситные пироги.
— Матку намъ новую найми! Матку новую! Прибери ты теперешнюю матку. Шельма она на первый сортъ и лѣнивая тварь. Хлѣбъ сырой печетъ, лѣнится тѣсто промѣшивать, предъявляли требованія мужики.
— Будетъ и матка у васъ новая, согласился хозяинъ.
— Ну, вотъ за это дай Богъ тебѣ здоровья!
— Ну, выбирайте старосту, кто будетъ принимать вино. Сейчасъ прикащикъ купитъ пять ведеръ водки.
Хозяинъ обернулся къ прикащику и полѣзъ въ карманъ за деньгами.
— Братцы Да что-жъ это такое! Неужто продали? продолжали кричать женщины. — Не продавайте за водку! Вѣдь себя продали. Ахъ, олухи, олухи!
— Да вѣдь харчи перемѣнятъ, такъ чего-жъ немъ? возражалъ рыжій мужикъ:
— Черти! Дьяволы! Да вѣдь онъ перемѣнитъ-то только на недѣлю, а потомъ опять все пойдетъ по старому. Ахъ, пьяницы пропойные! За вино душу продали…
— А женщинамъ, Николай Михайловъ, ты купишь два ящика пива и выдашь имъ по бутылкѣ, продолжалъ хозяинъ, обращаясь къ прикащику. — Да купи подсолнуховъ и орѣховъ на рубль.
— Не надо намъ твоихъ подсолнуховъ, не надо намъ твоихъ орѣховъ! все еще визжали женскіе голоса, но уже ихъ было слышно всего четыре-пятъ голосовъ. Остальные умолкли.
Прибывающимъ изъ трактира рабочимъ передали, что хозяинъ за свою проруху по поводу харчей ставитъ пять ведеръ водки и бабамъ пива, и кто-то ужъ закричалъ «ура».
— Продали! Продали! Совсѣмъ себя продали! все еще вопила какая-то пожилая женщина съ груднымъ ребенкомъ на рукахъ, но ее уже никто не слушалъ.
Прикащикъ, получивъ деньги, въ сопровожденіи нѣсколькихъ мужиковъ, побѣжалъ въ питейное заведеніе за водкой и за пивомъ. Кто-то кричалъ:
— Захватите телѣгу съ лошадью!
— Не надо. И на рукахъ донесемъ. Такая ноша не тянетъ. Еще пріятнѣе.
Лица у рабочихъ сдѣлались радостныя. Нѣсколько человѣкъ окружили хозяина и уже безъ шапокъ почтительно съ нимъ разговаривали. Онъ вынулъ портсигаръ и одѣлилъ ихъ папиросками.
— Матка у насъ лѣнтяйка — вотъ больше изъ-за чего харчи плохи, да и староста пьяница, спокойно говорили рабочіе хозяину. — Перемѣнить ихъ надо. Нѣшто мы не понимаемъ, что хозяину, подчасъ не до харчей? Каждый фунтъ солонины не обнюхаешь, въ мѣшокъ съ мукой не влѣзешь, а старомта не долженъ принимать, а долженъ пойти и доложить прикащику, а прикащикъ — вашей милости. Вы перемѣните — вотъ и будутъ харчи хороши, вотъ и будетъ рабочій доволенъ и все будетъ по божески.
Водку рабочіе ждали съ нетерпѣніемъ. Они стояли группами на дорогѣ и, не спуская глазъ, смотрѣли въ ту сторону, откуда должны были появиться съ драгоцѣнной ношей посланные. Когда появилась процессія, несшая боченокъ съ водкой и корзины съ пивомъ, нѣкоторые рабочіе закричали опять «ура», загудѣли гармоніи.
Вскорѣ былъ выбранъ староста, долженствующій: распредѣлить водку, и пьянство началось. Раздались пѣсни. Хозяинъ не уходилъ и, покуривая сигару, бродилъ между рабочими. Онъ самъ выпилъ съ ними три рюмки водки, закусилъ солодовымъ сырымъ хлѣбомъ, которымъ часъ назадъ тыкали ему въ носъ, и сказалъ, что «хлѣбъ плоховатъ, но его все-таки ѣсть можно».
— Да конечно-же можно!.. соглашались рабочіе, пьянѣя все болѣе и болѣе.
Хозяину опять кричали «ура». Въ одной группѣ рабочихъ ему даже пропѣли извѣстную пѣсню: «мы тебя любимъ сердечно, будь намъ начальникомъ вѣчно». Когда-же начали сбираться его качать, то онъ проскользнулъ во дворъ, прошелъ во флигель прикащика, простился съ нимъ, незамѣтно вышелъ со двора боковой калиткой, всегда бывшей на запорѣ. и уѣхалъ съ завода.
Рабочіе пропьянствовали до вечера, выпили хозяйское угощеніе и отправились въ кабакъ пить на свои.
Въ этотъ вечеръ кабатчикъ торговалъ на славу.
XX
Дунька хоть и была свидѣтельницей протеста рабочихъ передъ хозяиномъ, но. находясь при Глѣбѣ Кириловичѣ, не принимала въ этомъ протестѣ никакого участія. Товарки ея, галдѣвшія въ толпѣ и выкрикивавшія хозяину разные эпитеты въ родѣ «живодеръ», «кровопивецъ», нѣсколько разъ подзуживали ее кричать вмѣстѣ съ ними подобныя ругательства, но она, останавливаемая Глѣбомъ Кириловичемъ, молчала. Дунька и Глѣбъ Кириловичъ стояли въ сторонѣ, поодаль отъ другихъ. Къ Дунькѣ подскочила Матрешка.
— Ты что-же, Дунька. идоломъ-то стоишь! Словно будто и не на хозяйскихъ харчахъ. Видишь, люди кричатъ, чтобъ за становымъ послать, — кричи и ты! сказала Матрешка.
— Да вѣдь отъ крика какой интересъ? Надо дѣйствовать, а не кричатъ, отвѣчалъ за Дуньку Глѣбъ Кириловичъ и отвелъ ее еще подальше отъ толпы.
— А ужъ вы извѣстный хозяйскій приспѣшникъ!
— Вамъ хорошо разсуждать, коли вы на пятидесятирублевомъ жалованьи сидите и прикащицкими разносолами пользуетесь! кинула ему въ лицо попрекъ Матрешка и опять, бросившись въ толпу женщинъ, закричала:- Къ становому! Къ мировому!
Дунька хоть и не принимала участія въ протестѣ, но когда дѣло съ хозяиномъ пошло на мировую и явилось угощеніе, все-таки воспользовалась бутылкой пива, говоря:
— Съ паршивой собаки хоть шерсти клокъ.
Глѣбъ Кириловичъ удерживалъ отъ этого Дуньку, но тщетно. Она принудила даже и его вмѣстѣ съ ней выпить стаканъ пива изъ хозяйской бутылки.
Въ пять часовъ Глѣбъ Кириловичъ долженъ былъ смѣнить своего товарища, старика-обжигалу Архина Тихоновича у печи, а потому съ Дунькой нужно было разстаться. Отправляясь на работу, онъ просилъ Дуньку проводить его до печнаго шатра, и здѣсь, пріютившись за угломъ, крѣпко и нѣжно цѣловалъ ее и упрашивалъ:
— Голубушка, не якшайся съ Леонтіемъ, не ходи ты съ нимъ въ трактиръ. Леонтій теперь пьянъ и будетъ приставать къ тебѣ, такъ убѣгай отъ него.
— Да нѣтъ-же, нѣтъ. Никуда я не пойду съ Леонтіемъ, отвѣчала она. — Будь покоенъ. Что мнѣ Леонтій!
— Да вѣдь онъ нахальникъ, онъ приставать къ тебѣ будетъ. Пообѣщайся мнѣ еще разъ, что будешь убѣгать отъ него, успокой мое сердце.
— И не взгляну на него, будь покоенъ. Я сейчасъ возьму лодку и поѣдемъ мы съ Матрешкой за рѣку къ Катеринѣ чай пить. Знаешь Катерину? Она за рѣкой съ мужемъ въ своемъ домишкѣ живетъ и къ намъ на заводъ въ обрѣзку ходитъ. Женщина обстоятельная, у ней куча ребятишекъ. Она давно уже звала къ себѣ меня и Матрешку. Главное мнѣ хочется, чтобы она мнѣ погадала на картахъ. Очень ужъ она чудесно на картахъ гадаетъ. Ну, иди, работай.
Глѣбъ Кириловичъ крѣпко пожалъ руку Дуньки и поспѣшно побѣжалъ подъ печной шатеръ.
Дунька, какъ сказала, такъ и сдѣлала. Вечеръ она провела вмѣстѣ съ Матрешкой въ гостяхъ у Катерины, мѣстной крестьянки, которая уже давно звала ее къ себѣ попить чайку. Вернулись онѣ на заводъ уже поздно, когда смеркалось, въ застольную къ ужину не ходили, поужинали остатками утренняго угощенія Глѣба Кириловича на дворѣ и отправились въ казарму спать. Дунька успѣла уже передать Матрешкѣ всѣ подробности сватовства Глѣба Кириловича.
