мужика до белого каления, – с сочувствием в голосе проговорил следователь.
– Он мог просто развестись с ней.
– Мог, – кивнул Наполеонов, – но от некоторых женщин трудно освободиться так же, как из капкана. Не ногу же ему было себе перегрызать.
– Ты говоришь о человеке как о хищнике?
– Когда люди попадают в безвыходное положение, они порой становятся опаснее хищников.
– Ты заблуждаешься.
– Жизнь говорит о другом.
– Не жизнь, а статистика преступлений.
– Разве это не одно и то же?
– Шура! По-моему, у тебя ранняя профессиональная деформация восприятия.
– Отстань от меня со своими научными терминами, – отмахнулся Наполеонов.
– Не отстану! Хотя ладно. Лучше скажи, муж признался в убийстве жены?
– Какой там.
– Где он был в момент преступления?
– Ты подумай, соседям сказал, что уезжает в командировку! – неожиданно возмутился Наполеонов.
– А сам?
– Говорит, что был в лесу! Ну и чудик!
– Вы опросили свидетелей?
– Волков и медведей? – невесело хмыкнул Наполеонов.
– С его родителями говорили?
– Откуда ты знаешь, что у него есть родители? – напрягся следователь.
– Обычно у всех людей есть родители.
– Нет, – покачал головой Наполеонов. – Зачем зря беспокоить стариков, когда и так всё ясно.
– Тебе ясно, – проговорила Мирослава, – сестра его так не считает.
– Ага! Ты опять на мою поляну влезла! Так я и знал! – Наполеонов вскочил с дивана и забегал по комнате.
– Успокойся и сядь.
Шура плюхнулся на прежнее место.
– Ты говорил с соседями?
– Издеваешься?
– Нет, конечно. Так говорил или нет?
– Некоторые из них уверены, что Авдеев воплотил свою угрозу в реальность!
– Михаил угрожал своей жене?
– Да!
– За что?
– Они говорят, что жена изводила его из-за денег и недвижимости! А если ты хочешь знать моё мнение! – пафосно воскликнул он и замолчал.
– Очень хочу.
– Нина Авдеева была слаба на передок!
– С чего ты взял?
– Печёнкой чую.
– Несокрушимый аргумент, – заметил Морис, до этого молча прислушивавшийся к их спору.
Шура повернул голову в его сторону, но ничего не возразил. Хотя ему очень хотелось напомнить Миндаугасу про всемогущую интуицию Мирославы. Но он этого не сделал, так как помнил о том, что Миндаугас и интуицию Волгиной нередко подвергал сомнению. Делал он это, конечно, зря. Но факт оставался фактом.
– Понятно, – проговорила тем временем Мирослава. – Но за это мужья жён редко убивают. Чаще всего всё-таки разводятся.
– Как видишь, он не развёлся.
– Ты говорил с её сестрой?
– С её? – недоумённо переспросил Наполеонов. – Ты имеешь в виду Никитину? – проговорился он.
Мирослава не стала акцентировать на его оплошности внимания и уточнила:
– Никитина сестра Михаила Авдеева. А я говорю о сестре Нины Авдеевой.
– У неё есть сестра?
– Представь себе.
– Ты знаешь её адрес?
– Нет, я надеялась, что знаешь ты.
Шура почесал всей пятернёй макушку и потом ответил:
– Теперь уже незачем.
– Что значит незачем? – удивилась детектив.
– Я же тебе говорю, что ясно как божий день то, что Авдеев сам порешил свою жену!
– Глупости!
– Конечно, я круглый дурак!
– Не льсти себе, – усмехнулась она, – тебе до идеального круга далеко.
Шура надулся.
– А с её подругой ты беседовал?
– Лично!
– И что она сказала?
– Подтвердила мою догадку!
– Шура! А кто нашёл её?
– Один паренёк.
– Паренёк?
– Да.
– Ты не расскажешь мне подробнее?
– Нет, дорогая.
– Ну-ну.
– Что ну-ну? – вспылил он. – Ты вечно толкаешь меня на должностное преступление!
– Шура! У меня такое впечатление, что ты бредишь!
– Выходит, что я не просто дурак, но ещё и невменяемый!
Мирослава весело расхохоталась.
– Не нахожу во всём этом ничего смешного! – помрачнел Наполеонов.
– Ты абсолютно прав. Извини.
– Проехали, – махнул он рукой.
– Просто мне кажется, что ты сам не веришь в то, что говоришь.
– Конечно, я был бы рад выяснить, что Авдеев не убивал жену, но пока всё указывает на него.
– О том, что Михаил Авдеев имел зуб на свою жену, говорят только его ссоры с супругой. Но Шура! Сколько в мире существует пар, которые постоянно ругаются и даже дерутся, но доживают вместе до глубокой старости.
– И что в этом хорошего?
– Ничего! Кроме того, что они не поубивали друг друга.
– Успокоила! – вырвалось у него. – Ты лучше скажи, когда тепло придёт.
– Шура! Откуда же мне знать? – спросила Мирослава.
– Я знаю одну хорошую примету, – похвалился Наполеонов.
– Какую?
– «Зайцы долго не линяют – к холодной весне», – выпалил Шура.
Детективы рассмеялись.
– Дело осталось за малым, – заметил Морис.
– То есть?
– Поймать хотя бы одного зайца.
Шура уже собрался ответить и даже рот приоткрыл, но тут зазвенел его мобильник. Наполеонов быстро схватил его и завопил так громко, что оба детектива заткнули уши:
– Мама! Я идиот! Прости, прости! Замотался и забыл тебе позвонить! Где я сейчас? У Мирославы. Кстати, мама, ты не поверишь, она сказала, что я дурак! – Он помолчал и переспросил с некоторым удивлением: – Веришь? – Снова пауза, потом: – Но в то же время она утверждает, что я недостаточно круглый для идеала. – Наполеонов покосился на Мирославу. – Говоришь, что ей виднее? Ну ладно. Все вы против меня сговорились. – Шура снова помолчал, слушая собеседницу, и ответил ей: – Приеду домой завтра утром. У меня выходной. И до послезавтра, мамочка, не расстанусь с тобой. Так что успею ещё тебе надоесть. Пока-пока. Целую.
– Мама звонила, – сказал он детективам.
– Мы так и поняли.
– Соскучилась, – Шура широко улыбнулся.
– Счастливый ты, Шурка, – вздохнула Мирослава.
– Почему? – на автомате спросил он.
– У тебя есть мама, – проговорила она печально.
– Извини, – растерянно отозвался он.
– За что?
– Не знаю…
– Вот именно, – Мирослава подошла к другу и нажала пальцем на кончик его по-лисьи острого носа, – би-би.
Родители Мирославы погибли, когда ей было два года, и она практически не помнила их. Воспитывали её бабушка и дедушка. В семье были также две тёти, которые уделяли племяннице немало времени. Так что обездоленной она себя не чувствовала. Но иногда упоминание о чьей бы то ни было маме рождало в её сердце грусть, похожую на отдалённое эхо.
Шура, чтобы изгнать из глаз подруги лёгкую дымку печали, предложил:
– Хотите, я спою вам песню про сон.
– Про сон? – в один голос спросили детективы.
– Ага, который для кого-то стал явью или мог стать.
– Интересно, спой, – ответила Мирослава, не очень-то понимая, чего это друга детства потянуло на воспевание снов.
Морис принёс гитару и положил её Шуре на колени.
Наполеонов пробежал пальцами по струнам, выбрал мелодию и запел:
Во сне читаю объявленье:
(Во сне, а может, наяву?)
«Меняю ветра дуновенье,
Меняю солнце и траву,
Меняю красные закаты
И соловьиные раскаты,
Меняю блеск росы и звёзды,
Цветами напоённый воздух,
