— Прими мою благодарность, — промолвил я.
— За то, что предостерег тебя насчет Лиовы? — Борс пожал плечами: какие, мол, пустяки. — То-то проворен, шельмец, а? Проворен и смертоносен. — Борс подошел поближе, вгрызся в яблоко, решил, что уж больно мякотное, выбросил. Этот здоровяк воин — один из многих! — этот покрытый шрамами, чернобородый копейщик сражался в щитовом строю невесть сколько раз, и невесть сколько друзей погибло у него на глазах… Борс сыто рыгнул. — Я не прочь подраться, чтобы возвести моего родича на трон Думнонии, — промолвил он, — но биться на стороне сакса? Еще не хватало! Опять же невелика радость — стоять и глядеть, как тебя изрубят на кусочки на забаву Кердику.
— Но на следующий год, лорд, ты выступишь на стороне Кердика.
— Да ну? — иронически протянул Борс. — Вот уж не знаю, Дерфель, что будет в следующем году. Может, поплыву в Лионесс? Говорят, красивее тамошних женщин в целом мире не сыщешь. Волосы — из серебра, тела — из золота, сами — немые. — Он расхохотался, достал из кошеля еще одно яблоко, отполировал его о рукав. — Вот господин мой король, — проговорил он, разумея Ланселота, — он-то станет сражаться на стороне Кердика, ну да что ему остается? От Артура он доброго приема не дождется.
Я наконец понял, к чему клонит Борс.
— Господин мой Артур с тобою не в ссоре, — тщательно подбирая слова, проговорил я.
— Вот и я с ним не в ссоре, — отозвался Борс, хрустя яблоком. — Так что, может статься, мы еще встретимся, лорд Дерфель. Какая жалость, что мне не довелось отыскать тебя нынче утром. Господин мой король щедро заплатил бы мне за твою смерть. — Он широко усмехнулся и зашагал прочь.
Два часа спустя Борс покинул Тунресли вместе с Кердиком: я видел, как они скачут вниз по холму, туда, где тающий туман разодран в клочья алыми кронами дерев. С Кердиком отбыла сотня воинов: едва ли не все они мучились последствиями ночного пира, точно так же как и люди Эллы, посланные им в сопровождение. Я ехал позади Эллы, его коня вели в поводу, а сам он шел рядом с королем Кердиком и Ланселотом. За ними, след в след, шагали двое знаменосцев: один нес забрызганный кровью бычий череп на шесте — стяг Эллы, другой вздымал Кердиков стяг — выкрашенный красным волчий череп, задрапированный человечьей кожей. Ланселот меня игнорировал. Поутру, когда мы нежданно столкнулись друг с другом в пиршественном зале, он просто посмотрел сквозь меня, да и я его словно не заметил. Ланселотовы люди убили мою меньшую дочку, и хотя с убийцами я расправился, но не отказался от мысли отомстить за душу Диан самому Ланселоту, да только Эллин чертог был неподходящим местом. Теперь с поросшего травой гребня над илистыми берегами Темзы я наблюдал, как Ланселот и его немногочисленная свита шагают к кораблям Кердика.
Только близнецы Амхар с Лохольтом дерзнули бросить мне вызов. Эти угрюмые юнцы ненавидели своего отца и презирали мать. Они почитали себя принцами, но Артур титулы ни во что не ставил и в пресловутой чести им отказал, отчего они еще больше озлобились. Братья считали, что их незаконно лишили королевского достоинства, земли, богатства и почестей, и готовы были сражаться под чьими угодно знаменами, лишь бы против Артура, которого они винили во всех своих неприятностях. Культя правой руки Лохольта была оправлена в серебро, и к обрубку крепились два медвежьих когтя. Лохольт-то ко мне и обернулся.
— Увидимся на будущий год.
Я понимал, что он ищет ссоры, но голоса не повысил:
— С нетерпением жду этой встречи.
Лохольт воздел оправленную в серебро культю, напоминая мне, как я некогда держал руку пленника, а его отец нанес удар Экскалибуром.
— Ты должен мне кисть руки, Дерфель.
Я промолчал. Подошел Амхар и встал рядом с братом. Оба унаследовали отцовскую внешность — широкую кость, вытянутую челюсть, — но их черты отравило мрачное недовольство, а от Артуровой силы и следа не осталось. Хитрые лица, недобрые; едва ли не волчьи.
— Ты меня разве не слышал? — осведомился Лохольт.
— Радуйся, что одна рука у тебя осталась, — промолвил я. — Что до моего долга тебе, Лохольт, я заплачу его Хьюэлбейном.
Близнецы замешкались, но, не будучи уверены, поддержит ли их стража Кердика, ежели они обнажат мечи, наконец успокоились на том, что плюнули в мою сторону, развернулись и размашисто зашагали к илистой отмели, где дожидались две Кердиковы ладьи.
Побережье под Тунресли являло собою жалкое зрелище: не то земля, не то море, где река и океан, сойдясь вместе, породили унылый пейзаж — илистые наносы, и мелководья, и прихотливые переплетения заливов. Стонали чайки; копейщики Кердика прошлепали по вязкой береговой полосе, перешли вброд неглубокую бухточку и перебрались через деревянный планшир на баркасы. Я видел, как Ланселот, опасливо обходя вонючую грязь, изящно приподнимает плащ. Лохольт и Амхар шли за ним; добравшись до корабля, они обернулись и указали на меня пальцами — жест этот приносит несчастье. Я их проигнорировал. Паруса уже подняли, но ветер дул слабый, и Кердиковым копейщикам пришлось выводить обе крутогрудые ладьи из узкой мелеющей бухточки, маневрируя с помощью длинных весел. Едва украшенные изображением волков бушприты развернулись в сторону открытого моря, воины-гребцы, задавая ритм, затянули песню. «Так-растак твою милку, и так-растак твою мать, и так-растак твою девку, и так-растак и в кровать». С каждым новым «так-растак» они вопили все громче и с силой налегали на длинные весла; два корабля набирали скорость, пока наконец вокруг их парусов с грубо намалеванными волчьими мордами не заклубился туман. «И так-растак твою милку, — завели гребцы вновь, только теперь голоса тонули в водяной дымке, — и так-растак твою мать, — и низкие корпуса таяли в тумане, пока наконец корабли вовсе не исчезли в белесом мареве, — и так растак твою девку, и так-растак и в кровать». Последний отзвук донесся словно из ниоткуда и угас вместе с плеском весел.
Двое из Эллиных людей подсадили короля на коня.
— Ты выспался? — осведомился он, устраиваясь в седле поудобнее.
— Да, о король.
— У меня-то нашлось занятие получше, — коротко отозвался он. — Теперь следуй за мной. — Элла ударил коня каблуками и направил его вдоль береговой полосы. Был отлив: бухточки мелели на глазах, на воде играла рябь. Тем утром в честь отъезжающих гостей Элла оделся как король-воитель. Плюмаж из черных перьев увенчал железный шлем, отделанный золотом; кожаный нагрудник и высокие сапоги были выкрашены в черный цвет; с широких плеч спадал длинный черный бобровый плащ, на фоне которого низкорослая лошадка казалась и вовсе карлицей. За нами следовала дюжина верховых воинов, один из них нес стяг с бычьим черепом. Элла, как и я, наездник был неважнецкий. — Я знал, что Артур пошлет тебя, — внезапно проговорил он. Я промолчал, и Элла обернулся ко мне.
