Элла между тем привел меня на широкую прогалину, где дожидался мой конь, а при нем — эскорт верховых копейщиков. В центре прогалины высился громадный необтесанный камень высотой в человеческий рост. И хотя он нимало не походил на обработанный песчаник древних храмов Думнонии, равно как и на плоские валуны, на которых мы провозглашали наших королей, было ясно: камень этот — священный. Ведь стоял он особняком в круге травы, и никто из воинов-саксов не дерзнул подойти к нему поближе, хотя рядом в землю вкопали их собственную святыню: гигантский, очищенный от коры древесный ствол, а на нем грубо вырезанное лицо. Элла подвел меня к огромному камню; не дойдя нескольких шагов, остановился и пошарил в поясном кошеле. Вытащил маленький кожаный мешочек, развязал его, вытряхнул что-то на ладонь и показал мне. На ладони лежало крохотное золотое колечко с оправленным в него осколком агата.
— Хотел твоей матери подарить, — промолвил Элла, — да не успел: ее Утер захватил. С тех самых пор и храню. Возьми.
Я взял кольцо. Простенькая, деревенская побрякушка… Не римской работы, нет: римские драгоценности отличаются изысканной утонченностью, и на саксонское не похоже: саксы предпочитают вещи тяжелые, массивные. Это колечко сработал какой-нибудь бедолага бритт, чью жизнь оборвал саксонский клинок. Квадратный зеленый камешек даже вделан был неровно, и все же перстенек заключал в себе некую странную, хрупкую прелесть.
— Матери твоей мне его подарить не случилось, — проговорил Элла, — а теперь, раз уж она так раздалась, стало быть, носить его не сможет. Так что отдай кольцо своей принцессе Повисской. Слыхал я, она достойная женщина.
— Так и есть, о король.
— Отдай ей и скажи: ежели между нашими королевствами и впрямь вспыхнет война, я пощажу женщину с этим кольцом на пальце — ее саму и всю ее семью.
— Спасибо, о король, — отозвался я, убирая кольцо в кошель.
— Есть у меня для тебя еще один дар — последний, — проговорил Элла, обнял меня одной рукою за плечи и подвел к камню. Я чувствовал себя виноватым: я-то ему никаких даров не привез, поездка в Ллогрию внушала мне такой ужас, что мысль о подарках мне даже в голову не пришла. Впрочем, Эллу подобное упущение, похоже, ничуть не трогало. Он подошел к камню вплотную. — Этот камень некогда принадлежал бриттам и почитался священным, — сообщил он. — В нем дыра есть — видишь? Вот здесь, сбоку, мальчик: глянь-ка!
Я подошел к камню сбоку — да, верно: глубокая черная дыра уходила в самое сердце камня.
— Однажды я разговорился со старым рабом-бриттом, — объяснил Элла, — и тот рассказал, что через эту дыру можно перешептываться с мертвыми.
— Но сам ты в это не веришь? — полюбопытствовал я, уловив в его голосе скептическую нотку.
— Мы верим, что через эту дыру можно побеседовать с Тунором, Воденом и Сакснотом, — отозвался Элла, — но что до тебя? Ты, Дерфель, может, и впрямь докричишься до мертвых. — Он улыбнулся. — Мы еще встретимся, мальчик.
— Надеюсь, о король, — ответил я, и тут мне вспомнилось странное пророчество моей матери: дескать, Элла погибнет от руки собственного сына. Я попытался выбросить его из головы, списать на бред сумасшедшей старухи, но боги нередко говорят устами именно таких женщин, и я вдруг словно онемел.
Элла крепко обнял меня, притиснув лицом к воротнику пышного мехового плаща.
— Долго ли твоей матери осталось жить? — спросил он.
— Недолго, о король.
— Похорони ее ногами к северу, — наказал он. — Таков обычай нашего народа. — И Элла обнял меня в последний раз. — Домой ты вернешься благополучно — я пошлю людей тебя проводить, — пообещал он и отступил на шаг. — Чтобы потолковать с мертвыми, — добавил он грубовато, — надо трижды обойти вокруг камня и преклонить колена у дыры. Скажи моей внучке, я ее целую. — Элла улыбнулся, очень довольный, что застал меня врасплох столь глубокими познаниями сокровенных подробностей моей жизни, затем развернулся и зашагал прочь.
Эскорт ждал и наблюдал. Я трижды обошел вокруг камня, опустился на колени и наклонился к дыре. Мне внезапно захотелось разрыдаться, срывающимся голосом я произнес имя дочери.
— Диан? — прошептал я в самое сердце камня. — Диан, радость моя? Ты подожди нас, милая, мы придем к тебе, Диан. — Моя погибшая доченька, моя красавица Диан, жестоко убитая прихвостнями Ланселота. Я сказал ей, мы ее любим. Я передал ей поцелуй Эллы. А затем прижался лбом к холодному камню и представил себе ее крохотную тень — одну-одинешеньку в Ином мире. Правда, Мерлин рассказывал нам, будто в мире смерти дети весело играют под яблонями Аннуина, но я все равно не сдержал слез, вообразив, как она внезапно услыхала мой голос. Подняла ли она взгляд? Плакала ли она — как я?
Я уехал прочь. Обратный путь до Дун Карика занял три дня, и я отдал Кайнвин золотое колечко. Ей всегда нравились простенькие вещицы, и перстенек подошел ей куда лучше замысловатых римских драгоценностей. Кайнвин носила кольцо на мизинце правой руки: ни на какой другой палец оно не лезло.
— Не думаю, впрочем, что перстень спасет мне жизнь, — удрученно заметила она.
— Почему нет? — не понял я.
Кайнвин улыбнулась, залюбовавшись подарком.
— Какой сакс станет приглядываться к какому-то там колечку? Сперва насилуй, затем грабь, разве не такова заповедь копейщика?
— Когда саксы придут, тебя здесь не будет, — отрезал я. — Тебе придется вернуться в Повис.
Кайнвин покачала головой.
— Я останусь. Я не могу убегать к брату всякий раз, когда приключаются неприятности.
Я отложил этот спор до будущих времен и вместо того послал гонцов в Дурноварию и в Кар Кадарн — известить Артура о моем возвращении. Четыре дня спустя Артур прибыл в Дун Карик, и я сообщил ему об отказе Эллы. Артур пожал плечами, словно ничего другого и не ждал.
— Ну, попытка не пытка, — обронил он небрежно. О предложении, сделанном мне Эллой, я ему говорить не стал: в нынешнем его настроении Артур, чего доброго, подумает, что я не прочь согласиться, и перестанет мне доверять. Не упомянул я и о том, что застал в Тунресли Ланселота: мне ли было не знать, что даже звук этого имени Артуру ненавистен. Зато я рассказал про священников из Гвента: от этих известий Артур заметно помрачнел. — Видно, придется наведаться к Мэуригу, — удрученно заметил Артур, пристально глядя на Тор. А затем обернулся ко мне. — А ты знал, что Экскалибур — одно из Сокровищ Британии? — укоризненно осведомился он.
— Да, господин, — признался я. Мерлин рассказал мне об этом давным-давно, но он взял с меня клятву хранить тайну, опасаясь, что Артур, чего доброго, уничтожит меч, дабы показать, насколько он чужд суевериям.
