— Меня наняли банки, — сказал Карл.
— Но банки наняли меня, чтобы грабить другие банки! — воскликнула Лоретта. — А потом другие банки наняли меня грабить грабящие их банки!
— Может, все банки — это один и тот же банк? Просто один большой банк, — предположил Карл, и Лоретта минуту переваривала эту мысль: может, все банки — это один и тот же банк. Может, все люди — это один и тот же человек. Может, я — это моя сестра, а моя сестра — это я, и тогда жизнь — это и есть скорбь.
Она поняла, что чувствует себя немного лучше, хотя на лбу все еще блестел пот. Она кое-как съела еще ложку супа, а затем снова вспомнила сестру, и на нее нахлынул приступ уже совсем другой горячки. Она вспомнила, как в детстве они играли в полицейских и грабителей, и ни одна не хотела играть за полицейского, так что они попросили настоящего офицера присоединиться к ним, равно из необходимости и ради правдоподобности, и он играл самого себя, и хорошо обучил их справедливости и законам правопорядка, а также всему противоположному, и оказал влияние на их будущее, но вряд ли то, которое ожидал. Они все многому научились тем летом.
А потом Карл приготовил еще супа. Они с Лореттой посмотрели документалку про Бонни и Клайда. А затем говорили о своих делах, своей работе, нет, своей карьере, потому что они находили утешение в этой необходимой работе; и о том, что, когда все прочие двери перед ними закрылись, открылась эта, и что на безрыбье и рак рыба, и разве не так ты находишь порой свое призвание, глядя на последний вариант и видя несчастного себя, загнанного в тупик, из которого нет выхода?
— Можешь отвести меня к ее телу? — попросила Лоретта.
— Ну, как бы да, — ответил Карл и завернул ее в одеяло, провел через город, мимо причалов, в сторону городских пляжей, где волны бросались на берег и отступали назад. А я в это время ждала его неподалеку, в той убийственной хижине, готовила печенье и ромашковый чай и даже не догадывалась, что Карл стоит прямо тут, почти за дверью, с женщиной, которую должен был убить.
— Твоя сестра там, вместе с другими телами, — сказал Карл, указав на океан.
Лоретта стояла на берегу и оплакивала свою сестру, и всех тех, кого убил Карл, и тех, кого убили те, кого убил Карл, тех, кто убил друг друга, пиф-паф, а еще тех, кого забрал океан; тех, чьи самолеты упали с неба в воду, тех, кто должен был сидеть в тех самолетах, но обменял билеты и спасся только для того, чтобы попасть на другие самолеты, все так же падавшие в воду, врезавшиеся в айсберги, в других людей, не пошедших на работу и оставшихся дома, и в которых не врезались самолеты, но которые затем привязали камни к своим ногам и прыгнули на дно океана, и врезались в других людей, которые тоже разбились насмерть; оплакивала потерпевшие крушение лайнеры и моряков, очарованных сиренами, оплакивала тех, кто когда-то жил в городах, скрывшихся под толщей воды; и внезапно ее поразило видение всех этих тел, плывущих по волнам, точно обломки, осколки, мертвецы, потерянные грузы и грузы потерь, сталкивающиеся как магниты, точно гигантские буйки, словно мост, тот самый первый мост, что позволил предкам человека пересечь океан, словно новый вид земли, собирающийся в новые континенты, в новые горы, поля и рельефы, подобных которым мы никогда раньше не видели, в пустыни, похожие на обнаженные мужские торсы, и леса, напоминающие густо заросшие головы; и все эти тела собираются в новый вид материи, с достаточным движением, достаточной монументальностью, достаточным покрытием, чтобы покрыть весь наш мир, полностью заменить его, очистить и обновить; и Лоретта подумала, что так, по-своему, возможно, мы все можем наконец начать сначала.
Наконец-то Карл предлагает мне выйти с ним на дело. Я сижу на своей койке, он — за столом. Я уже некоторое время чувствовала, что к этому идет. Вначале мне казалось, что наша связь не лишена романтики, но после того долгого нежного поцелуя, воспоминание о котором я отложила специально для унылых зимних вечеров, эта связь приобрела иные оттенки. Сейчас нас связывает не романтика типа «сопли в сахаре», а равноправные отношения коллег и подельников. Карл начал учить меня правильно держать нож, вскидывать кувалду от колен, а не плечами и отмерять нужную порцию яда.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ты же не хочешь напортачить, правда? — говорит Карл.
С ядами нельзя перебарщивать. Все должно выглядеть естественно, как бы случайно.
И вот теперь, говорит он, я готова.
— Ты уверен, Карл?
— Я в тебе не сомневаюсь! — отвечает он, хлопая меня по колену. — Идеальный подельник. Только представь!
— Мне надо подумать, — говорю я.
Я думаю о том, смогу ли сделать это голыми руками, а после вернуться домой и прикоснуться этими же руками к щеке своего самого любимого парня, опустить эти руки в карманы, перекатывать там этими убийственными пальцами камешки воспоминаний.
— Обычно, — говорит он, — я надеваю перчатки. Это что-то меняет? Возможно. Планировать убийство — одно, но совершить его — совсем другая история.
— К тому же у тебя есть опыт, — добавляет Карл. — Ну серьезно, просто признай это. В конце концов, ты же обезглавила ту псевдо-Перл на пиратском корабле. И заметь, тебе никто не помогал! Я не скоро забуду то легендарное убийство. Да и никто не забудет.
— Твоя правда, — говорю я, встревоженная его ясной памятью.
Записал ли он это легендарное убийство в свой журнал? Я чувствую, как к горлу подступает ужас. Вспоминаю, как перебрасывала ту самую Перл через борт, надев на нее спасательный круг.
Я стараюсь приспособиться к ежедневной лжи, тренируясь по большей части на самой себе.
— Она была твоей первой? — вопрос Карла застает меня врасплох.
— Да, первой.
— Всегда лучше уточнить, — говорит Карл и оставляет меня обдумать его предложение.
Я читала об убийствах Карла и, честно говоря, не знаю, есть ли во мне то, что для этого требуется. У меня уходит немало сил, чтобы признать собственные сомнения, и еще сложнее предположить, что, возможно, я просто не создана для какой-то работы. Временному признать такое непросто: наверняка я совершенно не готова к жизни убийцы.
В журнале убийств Карла есть подробные описания смертей, диаграммы, детали. Тупые предметы и разорванные барабанные перепонки, ножи, воткнутые в глаза и затылки. Порой женщина может попросить перечень убийств и предложить Карлу ряд вещей, способных, по ее мнению, причинить жертве дополнительные страдания и боль. О пытках я до сих пор не задумывалась. Порой мужчина может попросить перечень убийств и предложить Карлу ряд вещей, способных, по его мнению, причинить жертве как можно меньше страданий и боли. Иногда убийства милосердны, иногда нет. Порой клиент может добавить деталь, остающуюся загадкой до самого последнего момента. Как, например, в тот раз, когда Карлу велели показать жертве нарцисс точно перед тем, как пырнуть его в живот, и казалось, этот нарцисс не имел никакого смысла, но лицо жертвы исказилось пониманием аккурат за секунду до смерти.
Я сижу на мостках, ковыряясь ложкой в колотом фруктовом льду, взвешивая все за и против. Когда-то мы с моим парнем — страховым агентом, который одно время подрабатывал кризисным менеджером, засиживались допоздна, составляя подобные списки, взвешивая и проверяя каждое серьезное решение. Вместе с ним я начала составлять и другие списки. Целые километры мерзких записей обо всех моих парнях: тот слишком громко храпит, тот слишком много пьет, этот явно хочет на мне жениться, этот точно когда-нибудь меня побьет, этого съедят кошки, у того самая большая квартира, а у того — самая большая дыра в сердце. Мы засыпали прямо за столом, на стопках бумаг. Просыпалась я с гудящей головой, затянутым в узел желудком и сучьим похмельем, какое обычно случается наутро после ночи, которую ты провел как полное дерьмо, говорил о других как полное дерьмо и из-за этого дерьма, стоило только тебе открыть рот, оттуда вываливались жирные дерьмовые жабы.
Сегодня мой список «за и против» довольно короткий. В колонке «за»: овладеть новым навыком убийств. В колонке «против»: упс, а ты уже убийца. И это я еще не описала журнал убийств Карла во всей его полноте, во всем объеме, со всем множеством страниц, заполненных яркими образами, исписанных яркими чернилами, и совсем не рассказала о том, что написано на страницах в середине журнала, так как на них ничего нет. На самом деле я даже не могу сказать точно, было там написано что-то или нет, потому что этих страниц попросту нет, они выдраны под корень, только бумажная пыль лежит на их месте. Снова и снова я ищу их по всей хижине и, не найдя, прихожу к выводу, что они давным-давно растворились в водах океана.
