— Не знаю. Может, он и не начинал работать над древом. Поначалу он долго кружил по храму, в глубокой задумчивости…
— Словно не знал, что лучше изобразить?
— Да. Или… — Архитектор внезапно прикусил язык с таким видом, как будто о чем-то чуть не проболтался.
— Или?
— Казалось, он чего-то боится.
— Чего?
— Не знаю. Но, что бы это ни было, это явно как-то связано с Римом.
Данте задумался.
— Думаете, новая тема мозаики как-то связана с этими страхами? — наконец спросил он. — Может, Амброджо хотел рассказать своим произведением именно о них?
Якопо стал с затравленным видом озираться по сторонам. Казалось, ему очень хочется закончить этот разговор и вернуться к работе.
— Но вы ведь наверняка подозреваете, чего именно боялся мастер Амброджо, — не отставал от него поэт.
Якопо не ответил и отвернулся, но Данте ухватил его за плечо.
— Между прочим, в распоряжении Магистрата есть средства способные развязать язык кому угодно.
— Мы работали вместе с Амброджо в храме Сан Паоло… И там говорили… Там говорили разное о смерти папы-отшельника Целестина V… — пробормотал Якопо.
— Ну и что? Все знают, что его приказал убить Бонифаций.
Архитектор, кажется, непритворно удивился.
— Нет, мессир Данте! Папа Бонифаций не отдавал такого приказа. В Риме шепотом рассказывали о том, что Бонифаций пришел в ярость, узнав о кончине Целестина, и три дня проклинал смерть, лишившую его надежды узнать нечто очень важное…
— Нечто очень важное? — удивленно спросил Данте.
— Да! Какие-то тайные знания, которые Целестин якобы унес с собой в могилу…
Данте не верил своим ушам.
Да нет! Не может быть! Наверняка эти пустые сплетни распускают приближенные злодея Бонифация, чтобы снять с него обвинение в убийстве!..
— Какие еще тайные знания?
— Это никому не известно. Но, может, Амброджо об этом знал. И, возможно, не только он!
Данте пытался осмыслить услышанное.
— Не только он? Кого вы имеете в виду?
— Когда мы работали в храме Сан Паоло, в соседнем монастыре проживали законники, занимавшиеся чем-то особенным по приказу Бонифация.
Поэта озарила догадка.
— Вы имеете в виду Антонио да Перетола, знатока законов с вашего Третьего Неба? Он тоже там жил?
Якопо молча кивнул.
— Возможно, именно он поможет вам, мессир Данте. Он был довольно близок к людям, распускавшим всякие слухи…
Данте посторонился. Прямо перед ним кран с противовесом поднимал кирпичи. Это приспособление заинтересовало поэта. В сущности это был простой рычаг Архимеда, но огромного размера — излюбленное устройство мастеров с севера.
— Вижу, у вас тут много таких кранов.
— На большой стройке без них никак.
Поэт осмотрелся по сторонам. От старой церкви Санта Репарата сохранились лишь остатки древних стен по периметру. Скоро и они исчезнут под полом нового храма…
Подняв глаза ввысь, Данте попытался представить себе, на что будет походить законченное сооружение.
Колоссальная церковь, построенная такими мелкими людишками…
Якопо проследил, куда смотрит поэт.
— Когда мы поставим купол, это будет самая большая церковь всего христианского мира. Шедевр мастера Арнольфо. Благодаря ему имя Флоренции прогремит по всему свету.
— Имя Флоренции теперь гремит и в преисподней, — пробормотал Данте. — Этот город не только рвется ввысь, но и падает в бездну, пробитую при падении самим Люцифером.
Удивленный архитектор молча слушал поэта…
Антонио да Перетола, человек с лисьим лицом, жил в монастыре Сан Марко. К этому часу он должен был уже закончить занятия в школе францисканцев и вернуться к себе в келью.
И действительно, Антонио да Перетола был у себя. Вокруг него было разложено множество открытых книг, сам Перетола что-то писал в огромном фолианте. Данте подумал, что он сравнивает различные тексты и записывает расхождения между ними.
Увидев поэта, Антонио да Перетола тут же перестал писать и захлопнул фолиант.
— Приветствую вас, мессир Антонио, — сказал Данте.
— Прошу прощения за то, что прервал ваши занятия, — добавил поэт, указывая на закрытую книгу.
Антонио да Перетола встал и поклонился Данте.
— Ничего срочного, — сказал он, убрал со скамьи пергаментные свитки и жестом пригласил поэта садиться.
Поэт устроился поудобнее и заявил:
— Сожалею о том, что явился к вам без приглашения, но интересы моих сограждан иногда вынуждают меня позабыть об учтивости…
— Не стоит извиняться! Я рад видеть вас, мессир Данте. Слава о вас достигла самого Рима. Вашими любовными стихами восхищаются даже те, кто, наподобие меня, посвятил себя делам духовным. Я с удовольствием с вами поговорю. «Che si pum ben conoscere d’un uomo, ragionando, se ha senno…» «Нет лучше способа узнать человека, чем поговорить с ним…» Ведь наша приятная встреча на Третьем Небе была такой краткой!
Данте опять услышал свои стихи.
Неужели все ученые мужи из будущего университета — его почитатели?!
Ощутив прилив гордости, поэт залился краской и хотел было закончить за Антонио да Перетола начатый им сонет, но удержался. Что-то во взгляде собеседника его настораживало. Казалось, его лисье лицо скрывает волчий оскал.
Поблагодарив Антонио, поэт сказал ему:
— Я пришел к вам за помощью в моем расследовании. Мне стало известно о том, что до прибытия во Флоренцию вы проживали в Риме в монастыре рядом с храмом Сан Паоло.
— Верно. Монахи этого монастыря гостеприимно приютили меня у себя, когда я вернулся из-за моря.
— Значит, и вы побывали в Святой Земле? — удивленно спросил Данте.
— Я думал, вы знаете об этом. Я последовал туда за кардиналом Льежским последним папским нунцием в Сан Джованни д’Акри. Мы бежали с ним из этого города, когда он пал под ударами сарацин, а в Италии папа Бонифаций соблаговолил использовать мои ничтожные знания на благо Церкви.
— А с мастером Амброджо вы познакомились в Риме?
— С этим художником с севера Италии?.. Да, в Риме, но мы не были друзьями. Он был очень занят на работах в церкви. Я несколько раз видел его во дворе монастыря.
Антонио да Перетола говорил так равнодушно, словно всеми силами старался внушить Данте, что почти не знал убитого мастера. Однако он явно тщательно обдумывал каждое свое слово и держался начеку. Возможно, это привычка знатока законов взвешивать все тонкости и детали…
Или он пытается скрыть что-то важное?
Данте решил взять быка за рога.
— А мастер Амброджо не мог узнать в ходе этих работ что-нибудь опасное для себя?
— Понятия не имею… Вы думаете, его могли убить из-за этого? — Антонио выглядел искренне удивленным, но лисье выражение его лица не давало поэту покоя.
— А он не мог раскрыть в своих произведениях какую-нибудь страшную тайну?
— Храм Сан Паоло и находящийся при нем монастырь входят в число зданий, принадлежащих в Риме ордену тамплиеров. В то время там жила комиссия юристов, в состав которой входил и я сам. Мы готовили правовую основу буллы, которую намеревался издать Бонифаций. Ничто в нашей работе не могло послужить причиной убийства человека.
— Буллы? А о чем? — заинтересовался Данте, на мгновение позабыв, для чего он пришел.
— О превосходстве духовной власти над светской. А точнее, о поглощении первой последней.
— То есть о правовой основе тирании Каэтани?
Антонио посмотрел поэту прямо в глаза.
— Значит, справедливые притязания Бонифация на верховную власть в Священной Римской Империи кажутся вам проявлениями тирании? А ведь вы, кажется, за гвельфов…
Вместо ответа Данте показал на захлопнутый фолиант.
— Вы собираете доказательства в пользу правоты папы?
— Да. Я был нотариусом комиссии, и у меня имеются все выпущенные ею документы и протоколы ее заседаний. На их основе я и готовлю текст буллы. Всевышний даровал людям трон Святого Петра, чтобы тот, кто его занимает, просвещал земли Империи и управлял ими. Unam Sanctam! Таково предназначение Церкви, и это значится в моих бумагах! — заявил знаток права с такой гордостью, словно не питал ни малейших сомнений в правоте дела, которое поддерживает.
— Но ведь благодаря просвещенным Господом людям рядом с духовным солнцем взошло и светское — в лице императора. Кажется, вы о нем позабыли…
— Вы, мессир Алигьери, сравниваете сияние созданного Господом светила со светом, излучаемым творением рук человеческих. А такое сравнение… — Казалось, законник не может найти подходящего слова.
— Неправомерно? — подсказал ему поэт.
— Не только неправомерно, — пожав плечами, сказал Антонио, — но и кощунственно.
— Пожалуй, я смог бы вас переубедить, но давайте все-таки вернемся к гибели мастера Амброджо, — проговорил Данте. У него и так было мало времени, и он уже раскаивался в том, что отвлекся от расследования на вопросы политики. — Вам известно, что первоначальный замысел мозаики отличался о того, который он стал претворять в жизнь?
