В моторе копается низкорослый коренастый крепыш с лицом, истрёпанным алкоголем и тяжёлой жизнью. Явственный технарь, притом как бы не из рабочих вышел – есть, знаете ли маркеры в поведении. У бриттов кастовость очень сильна, и у каждой касты превеликое множество отличий в поведении.
Следующий – слуга, судя по повадкам. Камергер? А… нет, камердинер наверное… один чорт, лакей! Рожа сытая, пусть прямо сейчас и осунувшаяся, и такая… прямо-таки родня с джентльменами! Ближняя притом. Но сразу видно – лакей, не спутаешь. С кем там ево матушка… впрочем, не всё ли равно?
Двигатель затарахтел, и технарь с довольной улыбкой раскланялся. Удостоверившись в работе двигателя, его заглушили, и механик со слугой принялись обустраивать лагерь.
Лакей довольно ловко расставил палатки и принялся за стряпню, в то время как джентльмены взялись обихаживать лошадей. Скинув вьюки и сёдла, да обтерев слегка верховых, выделявшихся на фоне местных лошадок ростом и статью, они взялись осматривать ноги. Што ж, вполне себе дельные господа… к сожаленью.
Повертевшись у костерка, механик взял топор, и направился…
… с-сука, ко мне он направился! Нашёл ближний свет, падла!
Вернулся…
… слава тебе… за винтовкой, сцука!
Закинув винтовку за спину и размахивая топором, он ещё раз остановился, сказав лакею несколько фраз, от которых сам же и заржал. Шаг за шагом, он пошёл… нет, ну точно ко мне!
Стараясь двигаться как можно более плавно, я змеиным движеньем накинул на себя львиную шкуру.
«– Я в домике» – вякнуло подсознание и заткнулось. Подтянув к себе копьё, я замер, старательно вжимаясь в переплетение древесины.
«– А колотит-то как…»
Шаги… остановившись возле меня, механик скинул винтовку с плеч, отчего у меня всё похолодело. А потом…
… аккурат перед моим лицом оказалась елда, и вонючая струя ударила в корни.
Копьё к себе…
… удар! Длинное лезвие вонзилось ссыкуну с солнечное сплетение, и обдирая руки и лицо, я рванулся вперёд, хватая его за ремень. На себя!
Привалившись вперёд, англичанин упёрся уже мёртвым телом в переплетение ветвей, завалившись немного вперёд и продолжая опорожнять мочевой пузырь… а теперь ещё и кишечник.
Винтовку… потянувшись вперёд и не отпуская мертвеца, подтянул с себе оружие за приклад. Сердце чуть не переломало рёбра, пока я втянул её к себе.
– Есть… вырвалось у меня непроизвольно, когда я проверил наличие патронов в «Ли-Энфилде», – вот теперь пошалим!
Ещё сильней привалив мертвеца на себя, обшарил ему карманы, найдя ещё десяток патронов россыпью.
– Вот теперь поиграем… – приникаю к прицелу, и… выстрел! Старший из джентльменов падает, получив пулю в живот, а младший живо прячется за лошадью. Выстрел! Лошадь падает, начав биться в агонии, и всё моё крестьянское нутро восстаёт против такого поступка, но… прости, животина.
Выстрел! Джентльмен, метнувшийся было в сторону, снова залегает в ручье.
Пуля лакея попадает в уже мёртвого механика, и тот шумно заваливается вбок. Ещё одна, ещё… я шарахаюсь в сторону, но там только змеёй проползать!
– А-а! – как есть в львиной вонючей шкуре, выметнулся вперёд из укрытия, ставшего ловушкой. И вперёд, вперёд… пригнувшись чуть не до четверенек, до ближайшего валуна метрах в двадцати ниже!
Обдирая тело, юзом проехался по земле, и прижав винтовку к плечу сразу после падения, выцеливаю лакея, вставшего почему-то испуганным сусликом. Грохочет выстрел, и тот падает, будто сломавшись. Жив? Жив… кажется, в бедро попал…
Передёрнув затвор, перестаю дышать и приникаю к прицелу… Выстрел! Молодой джентльмен падает с дырой посреди лица.
С лакеем чуть ли не полчаса вылёживали друг друга, играя на нервах. А потом – всё… потаившись ещё, я обполз поле боя по широкой дуге и приблизился сзади-сбоку. Кровью истёк слуга.
– Вот так вот, – сообщаю я зачем-то ему и с трудом нахожу силы встать. Хромая, обхожу убитых и собираю трофеи, без зазрения совести выворачивая карманы. Оружие документы, часы… деньги.
– Што с бою взято, то свято! – успокаиваю вякнувшую было совесть. Не то штобы и действительно надобно, а просто – чистоплюйство какое-то!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Не без труда собираю лошадей, причём четыре лошадки местной бурской породы так и не дались. Да и чорт с ними! Эти вполне без человека выживут, а мне они… так, на всякий случай – не знаю даже пока, зачем и собирал. На тот случай разве, што с летадлой ничего не выйдет? Разве што…
Хромая, дохожу до вьюков, сложенных у господской палатки. Зубами расковыряв тугую шнуровку, достаю один из множества шёлковых мешочков и взвешиваю его на ладони. В голову стучится догадка, но это слишком…
– Алмазы, – констатирую я, развязав его. И снова – алмазы, алмазы… много, очень много. Пуды! Такие цифры не желают укладываться в голове, и я остаюсь совершенно спокойным к добыче. Ну вот… не верится!
Равнодушно бросив драгоценные трофеи обратно, долго моюсь и стираюсь, затем долго обрабатывая рану на бедре и многочисленные ссадины по всему телу. Для этого, не жалеючи, использую найденный алкоголь, и перевязываюсь наконец, щедро обмазавшись найденной мазью.
Переодевшись в найденное во вьюках чистое бельё одного из джентльменов, подвёрнутое где надо, завтракаю консервами и галетами, а заканчиваю бисквитами с сильно разбавленным вином. Отчаянно клонит в сон, но сперва – похороны.
Привязав мертвецов за ноги, оттаскиваю их волоком прочь, к крутому склону, понукая нервно храпящих лошадей. Там и засыпаю, подорвав склон найденным в вещах динамитом. Ах да… крест! Сверившись с документами, химическим карандашом пишу на разрезанной шляпной коробке имена и даты смерти, читаю молитву, и понимаю свой христианский долг исполненным.
С трудом заставляю себя двигаться, но чиню наконец стойку и не без сомнений примериваю шкуру к разлохмаченному крылу. Несущие конструкции сделаны с преизрядным запасом, и в теории, выдержать должны и куда как большую нагрузку.
Ах да… голова! Её-то зачем было оставлять? Хотя… вроде как и нормально. А переделывать наново и лень, и… не знаю – суеверие, што ли? Шкура эта с башкой, как я понимаю, изрядно озадачила лакея, и возможно, спасла мне жизнь. Да и память…
– Выглядит несколько экстравагантно, – высказываюсь я, присматриваясь к львиной башке, скалящейся на пилота жёлтыми зубищами, – но… пусть!
Закинув назад алмазы, оружие и ещё кое-какие трофеи, закрепляю их так, штобы скомпенсировать львиную шкуру. Вроде как нормально…
– Ладно! – протерев лицо руками, обхожу ещё раз место приземления, и нахожу, што в паре сотен метров место куда как ровнее, – А вот и лошадки сгодятся!
Как я разгружал летадлу, изобретал упряжь к ней и перетаскивал на ничтожнейшее расстояние, холодея при каждом взбрыке лошадей и качании аппарат, даже и вспоминать не хочу! Потом наново нагружал, центровал, убирал с разбега крупные камни и засыпал ямы.
Пообедал на ходу, всухомятку, будто подгоняемый кем-то. Не предчувствие, а так… просто не хочу оставаться здесь, больно уж воспоминания не из приятных.
Наконец, отогнав лошадей в сторонку, сел в пилотское кресло и перекрестился истово, разом вспотев. Двигатель затархтел ровно, и я дёрнул за верёвку, раскручивая лопасти. Фырк…
… и заново. А потом ещё раз, ещё и ещё, каждый раз вылезая наружу и хитрым способом наматывая верёвку на нехитрую приспособу.
Наконец, лопасти закрутились, и я начал выруливать, набирая скорость. Подскакивая на неровностях почвы и отчаянно притом потея, доехал до конца полосы, и развернул назад. И снова…
… взлёт! Несколько натужно, но вполне уверенно, «Рарог» набрал высоту, и минуту спустя я уже парил над долиной. Назад я летел по прямой, и меньше чем через час уже садился у Феликса.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Всё нормально, – вяло доложил я ему, едва в силах стоять, – подбили, сел на вынужденную посадку, починился, уничтожил врага. Да… там трофеи…
– Оружие?
– А? Оно тоже… – зеваю душераздирающе, и скидывая на ходу реглан, направляюсь в ближайшую палатку, – но в основном алмазы.
