На экране начали появляться первые кадры. Сперва – фотографические снимки пилотов, механиков и бурского генералитета, сопровождаемые субтитрами, и наконец – летательные аппараты и стремительный взлёт!
Тотчас почти – склейка с отснятым из летадлы кадрами. Земля, всё более и более удаляющаяся, и потрясающие виды, достойные кисти лучших художников! Дамы ахали, мужчины вели себя более сдержанно, но и они не смогли сдержать восторга.
Несколько минут полёта, и вот под прицелами киноаппаратов оказался лагерь британцев, отснятый с высоты птичьего полёта. Летадлы, одна за другой, начали сбрасывать бомбы, и собравшиеся дружно ужаснулись при виде летящей с Небес смерти.
Дамы нервно сжимали веера и кружевные платки, а то и руки мужей, не всегда своих. Мужчины, многие из которых пусть и не воевали, но тем или иным образом были причастны к делам армейским, вольно или невольно примеряли эту ситуацию на себя. Каково это… вот так, под бомбами с неба? И каково – наоборот.
А кинокамера беспристрастно запечатлевала происходящее, и пусть с такой высоты сложно оценить детали… но оно и к лучшему! Страх Божий!
Пятнадцать минут спустя первая фильма́ закончилась, и притаившиеся в тенях лакеи отдёрнули шторы.
– Н-да… – нарушил молчание князь Мещерский, писатель и публицист крайне правых взглядов, редактор газеты «Гражданин», субсидируемой правительством, известный трубадур самодержавия. Ещё большую известность сей любитель розог для вразумления народного, получил как «представитель заднего крыльца, трижды облечённый в мужеложестве», но говорить о том в некоторых кругах не принято… Тем более, в доме самого «Князя Содомы, гражданина Гоморры».
Владимир Петрович был личным другом Александра Третьего, а после небольшой опалы, и Николая Второго. Доверие Государей, это ли не лучшая характеристика для человека?! И да будет стыдно тому, кто дурно об этом подумает!
Поджатые губы Мещерского[18] задали тон, и разговоры повелись таким обтекаемым образом, чтобы ни в коем разе не зацепить личности пилотов. Тема эта с недавних пор несколько скандальная, ставшая своеобразной линией водораздела на либералов и патриотов.
Обсудив перспективы синематографа и его возможности в настоящем, сошлись на мысли, что его всемерно нужно развивать в России.
– Наглядный патриотизм! – горячился Бурдуков, камергер двора Его Величества и чиновник особых поручений при МВД, получающий усиленное содержание при отсутствующем воспитании и образовании. Собравшиеся внимали очевидному, излагаемому с большим апломбом и важностию. Перебивать любимца влиятельного Мещерского, проживающего вместе с князем в том же доме… дураков среди присутствующих не нашлось.
Белкой проскакав по увиденному на полотне, Николай Фёдорович коснулся и табуированной для прочих темы пилотов, высказавшись несколько более резко, чем приличествовало.
– А вы что думаете? – обратился он к Ивану Карловичу, и Амалия Фёдоровна усиленно замахала веером, не в силах помочь супругу выбраться из непростой ситуации.
– Я? – улыбнулся смущённо чиновник, лихорадочно подыскивая ответ, – Гм… ежели честно, то и ничего! Мысли всё больше дела департамента занимают, уж простите.
– И всё же? – на Ивана Карловича дулами глаз уставился уже Мещерский.
– Гм… если судить по той скудной информации, что осела у меня в голове, – начал чиновник, – то вижу этого… гм, изобретателя скорее пешкой.
– Пусть даже фигурой, – поправился он, уловив в глазах князя тень недовольства, – но всё же не игроком.
Владимир Петрович кивнул еле заметно, и Иван Карлович приободрился, оседлав волну вдохновения.
– Личность он, безусловно, интересная, а насколько… – он пожал плечами, будто извиняясь за то, что не интересовался вопросом, – Однако же лично мне видится он скорее ширмой, за которой ловкие дельцы проворачивают некие махинации. Стихи, даже и недурственные, сочиняют многие гимназисты, удивительного тут нет ничего. А вот по части инженерной меня берут большие сомнения. Нет, знаете ли, доверия к образу самородка из народа.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– И откуда же, по вашему, взялось… – князь неопределённо махнул рукой в сторону экрана, – вот это?
– Гм… мысль о жидовском следе пусть и выглядит несколько лубочной, но при здравом размышление – вполне допустимой. Не берусь судить, придумали ли они сию конструкцию сами… А впрочем, ежели вспомнить о том, что народец сей рассеян по всему свету и подвизается в том числе в патентных бюро, всё становится на свои места.
– Пожалуй, – согласился князь с удобными мыслями, одарив собеседника бледным подобием приязненной улыбки.
– Позвольте, – вмешался в беседу полковник Мосолов, флигель-адъютант Его Величества и человек достаточно резкий для придворного, – мне сей отрок хоть и не показался светочем разума, но человек он, похоже вполне искренний. Я хоть и сужу о нём исключительно по словам других людей, но респонденты эти заслуживают доверия. Маловероятно, чтобы подросток отыгрывал свою жизнь настолько достоверно.
– Соглашусь, – Ивана Карловича бросило в пот, – однако же и полностью исключать эту версию нельзя – мало ли, какие психические расстройства есть у мальчишки? Но я бы поставил скорее на гипнотизм.
Вывернувшись, он брякнул едва ли не первое, что пришло ему в голову, но судя по всему – удачно! Лица мужчин демонстрировали гамму от сдержанного интереса до полной поддержки, а вот дамы приняли его версию едва ли не безоговорочно.
– С некоторым скепсисом относясь к спиритизму, – продолжил он, старательно дистанцируясь от модного, но несколько скандального увлечения Света, – не могу не отрицать возможностей гипноза. Тем паче, для этого не нужно мистических способностей, а всего-то окончить медицинский институт по соответствующему направлению. Внушить что либо…
Он пожал плечами, как бы закрывая тему, и эта точка зрения стала в определённых кругах едва ли не аксиомой. В самом деле! Ну не верить же всерьёз, что мальчишка из народа (!) сумел… вот это всё? Ширма, господа, определённо ширма! А вот чьи зловещие тени стоят за ним… о, вот здесь можно и должно поспорить!
* * *
В руку мне ткнулась бутылка вина, и символически приложившись к ней губами, передаю её дальше. Закутавшись в шерстяное одеяло, бездумно гляжу на рдеющие угли костра и решительно ни о чём не хочу думать.
Длинные деревянные столы на козлах и плетёные кресла освещаются дюжиной керосиновых ламп, висящих на ветвях жакаранд, да светом луны и костра. Игра света и теней самая причудливая и прихотливая, и настроение тоже – прихотливое, меняющееся с каждым всполохом костра, с каждым ударом сердца.
Собралось нас едва ли не сотня человек, и многих из них я если и видел, то настолько мельком, што решительно и не упомню, што же это за люди. Впрочем…
… какая разница?
Война ещё не закончилась, но перемирие уже объявлено, боевые действия приостановлены, и разом – будто стержень вытащили из всего народа. Несмотря на все победы Южно-Африканского Союза и нацеленность Европы воевать с Британией до последнего бура, экономика держав несоизмерима.
Как бы не надувались африканеры жабами, а сопоставить хотя бы численность населения ума им хватало. От того, пожалуй, и было у них ожесточение и желание вывезти с захваченных земель всё, што только можно, а што нельзя – порушить и сжечь. Был в этом некий истерический надрыв, ощущение грядущего поражения. Накачка кредитами и оружием спасала до поры, равно как и приток добровольцев, так и не ставший полноводной рекой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Британская общество крайне болезненно отреагировала на поражение от кучки фермеров. А пуще того – на дружную реакцию европейских держав, на их общую истеричную ненависть.
Военная машина Британии с превеликим скрежетом начала разворачиваться, тут же и забуксовав.
Войска требовались в Индии, вечно беременной мятежами и готовой вот-вот разродиться, притом по всем показателям – «детишек» будет много. А самое скверное – для британцев, так это воспалившееся национальное самосознание у сикхов. Во время индийского национального восстания 1857 года они сохранили верность английской короне, а ныне ситуация хоть и далека от мятежа, но и надёжной опорой считать их в настоящее время сложно.
