class="p1">— Почему вы просто не уехали, не продали дом, не переехали в другой? — спросила его Ирка.
— Я не знаю, — пожал плечами Вадим. — Я был несовершеннолетним, чтобы самостоятельно принимать решения, а тем более указывать отцу, что и как ему делать. К тому же настолько подавлен, потерян и слаб, чтобы бороться с этой тварью, которая его словно околдовала, что даже не сразу понял, что должен бороться. Не ожидал, что он предпочтёт бабу — сыну. Ну и остаться там, где всё напоминало о маме, ещё дышало ей — нам обоим казалось легче, чем начинать где-то с чистого листа, словно съехав, мы бы предали память о ней, ведь это был её дом, а мы не хотели её забывать.
— И тварь тебя победила?
— Тварь готовилась к борьбе, поэтому в итоге победила. А я был юн и наивен, поэтому в итоге проиграл. Сам сглупил и всё окончательно испортил, едва мне исполнилось восемнадцать.
— Попытался её соблазнить и подставить? — догадалась Ирка.
— Увы, — вздохнул Вадим. — Но в итоге получил от отца пощёчину, которую до сих пор не могу простить, и порвал с ним все отношения. Я молча уехал. Он молча остался. С ней.
— А сейчас? — спросила Ирка.
— Я искренне надеялся, что тварь успокоилась, ведь ей больше ничего не угрожает. Они поженились, она, наконец, ждёт ребёнка. Да и я уже смирился, что отец выбрал её. Думал, сумеем найти общий язык, забудем, отпустим прошлое, начнём всё сначала. Но нет, тварь она и есть тварь…
— Теперь можешь с чистой совестью выставить нас с отцом на улицу? — усмехнулась тварь, налив себе кофе.
— Да, именно так я и собираюсь сделать, — усмехнулся Вадим, не намереваясь вступать в любом случае проигрышную для него перепалку, забрал ноутбук, свою чашку и ушёл в зимний сад.
В мамином когда-то цветущем зимнем саду уныло покачивались пустые подвесные корзины с торчащим из пыльных каркасов растрёпанным кокосовым волокном; памятниками былого великолепия высились в кадках засохшие деревья: оливковые, апельсиновые, лимонные; сквозь растрескавшиеся рамы дул ветер, уныло гоняя по полу жухлую листву.
В углу лежала груда рифлёной террасной доски, слегка потемневшей от времени.
Вадим смахнул со стола пыль, поставил на край кружку, ноутбук и вернулся к доске. Он не знал, для чего она была куплена и где планировала её класть мама, но точно знал, где она пригодится и куда могут переехать все эти шикарные глазированные горшки и обрести новую жизнь.
— Ох, ничего себе! — остановилась у террасы с содранным целлофаном Ирка.
— Тс-с-с, тихо, даже не дыши в ту сторону, спугнёшь, — подмигнула ей мама, прекрасно понимая, что Вадим их слышит. — Считаем сколько ещё доски нужно прикупить, и насколько углубиться в сад, чтобы всё это богатство влезло, — показала она на привезённые прямо с землёй и засохшими кустами горшки.
— Кто ж вас, бедненькие, так жестоко? — покачала головой Ира, глядя на погибшие оливы.
Вадим спрыгнул с настила, чтобы её обнять. С сожалением показал на грязные руки, запорошённый свежими опилками свитер, потянулся к губам.
— Мой сладкий программист-дровосек, — улыбнулась она, оставив на его губах горячий поцелуй и помаду. — Ты чего это удумал?
— Пришло время мечтам сбываться, — улыбнулся Воскресенский.
— М-м-м… так ты программист-волшебник?
— Ну, типа того, — стряхнул с груди опилки Вадим и полез в карман за телефоном.
— Здоро̀во! Давно не виделись, — усмехнулся он на приветствие старого приятеля и получил приглашение встретиться. — Когда? Сегодня?!
— Ну, хотели в выходные, но там Соломон не сможет, да и ты говорил, что улетаешь, — пояснил тот. — Ну так что? Мы тут сидим уже, — назвал он адрес.
— Ок, — кивнул Вадим, отключился и посмотрел на Ирку. — Не хочешь поехать со мной на встречу одноклассников?
18
Наверное, будь у Вадима больше времени на раздумья, он бы понял, что это плохая идея — брать с собой девушку на встречу старых друзей. Но он, не подумавши, пригласил, она неуверенно переспросила: «Ты правда хочешь, чтобы я с тобой пошла?» и когда он, шутя, подтвердил: «Конечно. Где ещё ты узнаешь обо мне всю правду?», отступать было поздно.
Машину уже отремонтировали, но Вадим решил больше ни при каких условиях не прикасаться к вещам Ольги Александровны, поэтому до Иркиного дома и обратно ходил пешком: тут оказалось рукой подать, что-то около двух километров.
На встречу с одноклассниками он предложил поехать на такси, но Ирка упрямо потянула его на автобусную остановку.
— Может, всё же такси? — уговаривал Вадим, пока они мёрзли среди первых отчаянных дачников с котомками на конечной остановке.
— Нет, это важно, поехать именно на автобусе, — упиралась она. И он согласился.
— Как прошёл твой день? — заняла она место, что он и сам обычно выбирал в пустом салоне.
— Так странно, — оглянулся Вадим. — Я целый год, весь выпускной класс ездил в школу на автобусе и всегда садился сюда.
— Правда? — улыбнулась она. — А до этого?
— До этого меня возила мама. Когда она умерла, я предпочёл ездить сам. Каждое утро вставал, одевался и шёл на остановку.
— Это был протест? Тебя ведь мог возить отец.
— Мог. Он и возил, когда мама заболела. Но теперь с отцом ездила его новая подружка. Она с ним спала, с ним ездила, с ним работала, словно боялась оставить его хоть на минуту одного, поэтому я предпочёл автобус, а он не возражал.
— Почему?
— Воспитывал во мне мужика, — дёрнул головой Вадим. — Типа сказал: я сам. Ну, давай сам.
— Он был строгим отцом?
— Я не знаю, Ир, это строгость или какое-то другое качество, — Вадим пожал плечами, — он никогда не делал скидки ни на мой возраст, ни на то, что я его сын. Если мы во что-то играли: гоняли мяч, переставляли фигуры на шахматной доске, составляли слова или закрывали бочонками цифры в лото — он никогда не поддавался и не подсказывал, даже когда я был совсем сопляком.
— Разве в лото можно поддаваться?
— Нет. Но там, знаешь, иногда в разных карточках одинаковые цифры. И если ведущий вытаскивает бочонки быстро, можно не успеть закрыть все, ну и, соответственно, банк уже не
