— Ну что, много наторговала, шалунья? — проговорил отец Гаврила, останавливаясь около нее и ласково потрепав девочку за щечку. — Довольна ли ты, моя козочка?
Муриловский барин стоял рядом с ним и молча, не отрывая внимательного взора, следил за каждым движением девочки.
Он казался взволнованным, и на лице барина не осталось и следа от прежней скуки…
— Боже… что это, уж не сон ли!.. — Стегнев невольно провел рукою по лбу.
Перед ним, словно живой, воскресал образ его маленькой покойной Марины.
Сходство было разительное: те же большие лучистые глаза, те же вьющиеся, как смоль черные волосы, горячий румянец на смуглом личике и, наконец, эта ласковая, тихая улыбка с маленькой ямочкой на левой щеке.
— О Господи! — вырвалось из груди Владимира Павловича. Он едва владел собою.
Лева и священник с удивлением смотрели на помещика.
— Вам, кажется, нездоровится, Владимир Павлович? — заботливо обратился к нему отец Гаврила. — Сегодня жарко очень, не хотите ли чего-нибудь холодненького, освежиться?
— Может быть, бокал шампанского? — поспешил предложить Кокочка.
Но Муриловский барин отказался, он объявил, что от жары у него действительно слегка закружилась голова, но что это случается с ним и ему ничего не нужно, кроме возможности немного посидеть и отдохнуть около Красной Шапочки.
Лева поспешил вынести два стула — для помещика и для отца Гаврилы.
— Ну а теперь, моя маленькая красавица, я бы также желал получить от тебя пряник! — ласково проговорил Стегнев, обращаясь к Иринке. Голос его еще слегка дрожал, но он уже успел овладеть собою и казался спокойным. — Только с одним условием, Красная Шапочка, — продолжал помещик, — я бы хотел, чтобы ты сама выбрала для меня этот пряник по своему собственному вкусу.
Иринка густо покраснела. До сих пор ей приходилось иметь дело только с детьми, теперь же к ней обращался совсем чужой господин, да еще такой важный, серьезный…
«Но он все-таки добрый, должно быть! — подумала девочка. — Какие у него хорошие глаза, только ужасно грустные!» И ей стало почему-то немножко жаль его. «Нужно будет для него получше выбрать, если уж он так любит пряники», — решила девочка.
И Иринка принялась озабоченно пересматривать оставшийся у нее товар, стараясь как можно добросовестнее исполнить просьбу помещика.
— Вот этот! — проговорила она наконец с убеждением, протягивая Стегневу большого, розового мятного коня. — Этот самый хороший!
Дело в том, что он ей самой нравился больше всех и она даже хотела по окончании базара попросить у Левы одну такую розовую лошадку для себя.
Муриловский барин с признательной улыбкой принял мятного коня из рук девочки и, вынув радужную сторублевую бумажку, положил ее перед Красной Шапочкой на окно.
«Какая смешная картинка, разве такие бывают деньги?» — подумала Иринка. По ее мнению, настоящими деньгами могли быть только серебряные и медные монетки.
Но Лева быстро схватил бумажку и, возвращая ее Стегневу, почтительно проговорил:
— Простите, Владимир Павлович, но эта сумма чересчур велика, наша касса недостаточно богата, чтобы разменять такие крупные деньги.
— Зачем же менять, сдачи не требуется! — спокойно возразил помещик, отдавая обратно бумажку, и затем любезно добавил, обращаясь в сторону Красной Шапочки: — Я только что получил такого славного коня и из таких прелестных ручек, что, право, эта сумма мне вовсе не кажется чересчур большой!
— Вот видишь, Лева! — укоризненно заметила Иринка. — Я всегда говорила, что розовые лошадки — самые чудесные пряники, а ты все не верил!
Наивность Иринки невольно рассмешила присутствующих, но Муриловский барин казался совсем очарованным девочкой и не спускал с нее глаз.
— Послушайте! — проговорил он поспешно, обращаясь к Субботину. — Насколько я могу судить, мне кажется, торговля у вас идет очень удачно, я почти не вижу больше наличного товара, неужели вы все уже продали?
— Нет, у нас осталось еще несколько запасных ящиков с пряниками! — ответил Лева.
— Ну вот и прекрасно! — обрадовался помещик. — В таком случае я беру все, что у вас осталось, и заплачу за это отдельно, а теперь прикажите, пожалуйста, выкатить сюда какой-нибудь небольшой столик, мы поставим на него нашу маленькую Красную Шапочку, и я попрошу ее раздать от моего имени оставшиеся пряники крестьянским детям и ученикам приходской школы. Идет?!
Разумеется, все были согласны. Субботин ликовал.
Дворник Иван мигом раздобыл где-то у церковного сторожа небольшой деревянный стол и, казалось, сам радовался не менее Левы успеху маленькой барышни.
— Вот только бы скатерочку каку призанять где! — нерешительно проговорил Иван. — Стол-то, вишь ты, больно корявый попался!
— На что скатерочку? — усмехнулся Муриловский барин. — Мы его лучше цветами застелим! Ведь, наверное, тут где-нибудь можно будет цветов достать?!
— Конечно, конечно, как не достать? — засуетился Кокочка. — Пожалуйста, я сам провожу вас, Владимир Павлович, вот тут рядом, в соседнем киоске… наши главные устроительницы базара…
Стегнев нехотя следовал за ним, рассеянно слушая болтовню молодого человека, — казалось, ему жалко было расставаться с пряничным домиком.
Однако, увидав, сколько еще оставалось непроданных чудных цветов в киоске Лизы, он обрадовался и даже как будто немного повеселел. Муриловский барин скупил все, что было лучшего там; он выбрал самые большие и красивые розы и всю махровую бледно-розовую гвоздику. Но несмотря на такую щедрость помещика, хорошенькая цветочница чувствовала себя немного разочарованной.
Разве сама по себе она не заслужила хотя бы некоторого внимания? А между тем Муриловский барин даже и не взглянул на нее. Он был все время так занят выбором цветов, казался таким озабоченным… так спешил… Интересно бы узнать, для кого это ему понадобилось столько роз?
Милочка Назимова еще более возмущалась. Она ожидала, что Стегнев непременно попросит у нее бокал шампанского и, вероятно, даже пожелает, чтобы она предварительно немного отпила из этого бокала, а затем уже, конечно, подсядет к ее столику и рассыплется в комплиментах по адресу прелестной Ундины. А между тем ожидания ее нисколько не оправдались. Муриловский барин самым прозаическим образом попросил себе стакан сельтерской воды, заявив, что у него после шампанского смертельно болит голова, он, казалось, вовсе не заметил ее оригинального костюма.
«Урод, тюфяк, медведь этакий!» — мысленно награждала его Назимова самыми любезными эпитетами. Досада ее не имела границ.
Разве легко было, в самом деле, перенести такую неудачу на глазах у всех ее знакомых молодых людей!
Вот уж положительно ей не везло на этот раз! А тут, как нарочно, чахоточный правовед не спускал с нее своих насмешливых, золотушных глаз, и взгляд его, казалось, говорил: «Да, не везет, не везет вам что-то сегодня, прелестная Ундина».
Милочка готова была расплакаться от злости, и только мысль о предстоящем бале еще немного утешала ее. Она надеялась, что котильон будет танцевать с Левой, и тогда… О, тогда наконец!..
— Барышня, позвольте мне несколько пакетиков с конфетти? — любезно обратился к ней Муриловский барин.
Желая оставаться корректным по отношению к главным участницам базара, как ему говорили, Стегнев не захотел покидать киоска Лизы, не купив также чего-нибудь и у ее подруги. Он набрал целую массу конфетти, и затем, нагруженный всеми своими покупками, с большою охапкой махровой гвоздики и чайных роз, помещик быстро направился обратно к пряничному домику.
Там уже ожидали его.
Лева поднял на руки Иринку и поставил ее на стол, а Муриловский барин сложил у ног Красной Шапочки все свои цветы и пакетики с конфетти.
Девочка от восторга даже не знала, что сказать. Широко раскрыв глаза, она неподвижно стояла посреди стола, боясь, как бы не помять чудные цветы.
Неужели все эти алые и чайные розы принадлежали ей, ей одной?!
Стегнев любовался восторгом девочки. Казалось, в эту минуту он был не менее счастлив самой Красной Шапочки. Какою трогательной лаской светилось теперь печальное, серьезное лицо этого чужого человека!
Иринка подняла на него лучистые глаза и вдруг, поддавшись невольному порыву своего маленького благодарного сердца, закинула обе руки за шею Муриловского барина и крепко поцеловала его.
«Что это, неужели ему опять дурно?» — с тревогою подумал отец Гаврила, заметив, как внезапно побледнело смуглое лицо Стегнева.
Впрочем, это продолжалось только минуту.
— Hommage a la plus belle! (Мое почтение прекраснейшей!) — с шутливой улыбкой проговорил Муриловский барин, почтительно поднося к губам маленькую ручку ребенка, и вдруг, словно вспомнив неожиданно о каком-то спешном деле, наскоро распрощался с окружающими и быстро направился к выходу…
