— Но Карл!
Г-жа Тоблер невольно звонко рассмеялась.
Какое дивное зрелище — в далеких невидимых горах, словно паря в бездонном пространстве, вспыхнули и весело запылали костры. Из дальней дали, из высокой выси донеслись мощные, величественные призывы рога, медленно-плавные, перемежающиеся долгими паузами вздохи металла. Это было прекрасно, и все имеющее уши внимало. Да, когда сами горы начинают петь и говорить, мелкий треск и шипение торопливых ракет должны поскорее умолкнуть. Горные костры горят беззвучно, но долго, тогда как совсем рядом искристый дождь выплескивается в небо, на миг наполняя округу изрядным шумом и ликованием, но тотчас вновь уходит в небытие.
Тоблер остался вполне доволен впечатлением, какое производил огромный светящийся красно-белый флаг. А посему велел принести еще несколько бутылок и без устали подливал гостям вина.
— Э-э, чего там, — громко повторял он, — нынче не грех и рюмочку пропустить.
И вновь и вновь со звоном сдвигались бокалы, хрустальный звон мешался с хохотом, которым встречали всевозможные наскоро придуманные и тут же разыгранные шутки. Лица у собравшихся горели не меньше, чем глаза. Детей г-жа Тоблер, разумеется, давным-давно отправила в постель. Кто-то тайком окунул бутылочную пробку в красный лак и неожиданно прилепил ее на нос старой паркетной фабрикантше. Тоблер, глядя на это, чуть со смеху не помер, даже за щеки схватился — не дай бог, лопнут.
И вот наконец праздник отзвенел, отсмеялся, бокалы опустели. Веселье слабело и с каждой секундой как бы никло долу, погружалось в дремоту. Женщины поднялись и ушли в дом, мужчины же еще с полчаса оставались в беседке, мало-помалу становясь все серьезнее.
Деревня Бэренсвиль — община, к которой принадлежит и тоблеровская усадьба, — находится от столицы кантона в добрых сорока пяти минутах езды по железной дороге. Как и почти все деревни в этих местах, она расположена весьма живописно и может похвастаться не одним внушительным господским домом и общественным зданием, причем некоторые из них были воздвигнуты еще в эпоху рококо. Есть в Бэренсвиле и множество известных фабрик, шелкоткацких, например, и ленточных, тоже довольно старых. Впервые промышленность и торговля запустили тут свои более или менее примитивные колеса и ременные передачи лет сто пятьдесят назад, и с тех пор не только в стране, но и во всем остальном широком мире неизменно пользуются доброй славой. Коммерсанты и заводчики, однако же, не погрязли навек в деланье денег, нет, по мере того как шли годы и менялись вкусы, они тратили деньги, словом, — это и сейчас видно, — умели жить. В разное время и в разном стиле по их заказам строились очаровательные, похожие на виллы особняки, чья скромная, но изящная архитектура еще и поныне способна вызвать у случайного зрителя восторг и зависть. Все эти разбогатевшие люди наверняка умели устроиться в своих маленьких замках и домах со вкусом и солидностью, так что, по всей вероятности, домашняя жизнь у них текла красиво, размеренно и уютно. Потомки этой старинной торговой аристократии и теперь еще строят в достойном, уравновешенном стиле. Они любят укрыть свои дома в глубине старых, буйно разросшихся садов, ибо унаследовали от предков бесценный дар — чутье своеобычности и целесообразности. С другой же стороны, мы видим в Бэренсвиле, или Бэренсвайле, множество построек бедных и жалких, а живут в них рабочие, и эта изнанка богатства и изящных красот тоже обладает давней исконной традицией. Ведь бедный домишко может стоять так же крепко, долго и прочно, как дом зажиточный и изысканный; нищета не вымирает, покуда живы роскошь и утонченная праздность.
Да, Бэренсвиль — деревня прелестная и задумчивая. Ее переулки и улицы напоминают садовые аллеи. Она соединяет в своем облике и городские, и сельские черты. Увидев в этом краю гордую всадницу со свитой, не стоит каменеть в глупом изумлении, надо просто взглянуть на фабричные трубы и подумать: ведь тут зарабатывают деньги, а деньги, как известно, могут всё. И коляски с ливрейными лакеями здесь не такая уж редкость. Им вовсе не обязательно принадлежать графиням и баронессам, такое под стать и супруге фабриканта, тем более что в этой округе горделивое усердие ремесленника на самом деле присуще именно старинной сельской и городской аристократии.
«Прелестный уголок», — сказал бы о Бэренсвиле просвещенный чужеземец. Но г-н Тоблер с некоторых пор об этом уже не заикался и даже бранил деревню «грязной дырой», оттого лишь, что кое-кто из бэренсвильцев, таких же, как и он, завсегдатаев «Парусника», не очень-то верит в здравую основу его технических начинаний.
— Дайте срок, и в один прекрасный день я заставлю их вытаращить глаза, — в последнее время частенько твердил инженер.
Почему, однако, г-н Тоблер, собственно говоря, поселился здесь? Что побудило его выбрать местом жительства эти края? По этому поводу рассказывают следующую несколько туманную историю. Три года назад Тоблер был рядовым служащим, сменным инженером на крупном машиностроительном заводе. И вот, получив как-то довольно большое наследство, он загорелся мыслью основать собственное дело. Человек он был сравнительно молодой, пылкий, а такие люди обычно во всем — и в реализации заветных планов тоже — немного опрометчивы, и это неудивительно. Однажды вечером, а может быть, ночью или днем Тоблеру попадается на глаза газетное объявление о том, что вилла «Под вечерней звездою» (так она называется) назначена на продажу. Чудесное местоположение на берегу озера, великолепный, изысканный сад, хорошее железнодорожное сообщение с не слишком отдаленной столицей. Вот, думает инженер, это ему и нужно! Не долго думая, он покупает усадьбу. Свободный, независимый изобретатель и делец, он волен жить где заблагорассудится, ничто его не удержит.
Свой дом! Вот единственная мысль, которая привела Тоблера в Бэренсвиль. Главное — свой дом, а стоять он может где угодно. Тоблер решил стать самому себе хозяином и стал им.
Рано утром после праздника Йозеф спустился вниз, в контору, и немного поизучал патронный автомат — надо ведь в конце концов и с ним ознакомиться. Для этой цели он вооружился листом бумаги, на котором было напечатано подробнейшее описание машины, а также воспроизведен чертеж-инструкция. Как же обстояло с этим тоблеровским изобретением номер два? Номер один Йозеф знал уже едва ли не наизусть, а посему думал, что пришло время занять свой ум чем-нибудь новеньким. И сам удивился — так быстро он сумел разобраться во внутреннем и внешнем устройстве номера второго.
Патронный автомат, как выяснилось, очень напоминал собою знакомые каждому проезжающему конфетные автоматы, каких множество на вокзалах и в разного рода общественных местах, только выбрасывал он не плитку шоколада, не мятные лепешки или что-либо в таком духе, а пачку боевых патронов. Сама по себе идея, стало быть, не новая, зато усовершенствованная, улучшенная, ловко перенесенная в иную жизненную сферу. И размером тоблеровский автомат был значительно больше: высокое громоздкое сооружение высотой метр восемьдесят и шириной семьдесят пять сантиметров. Периметр у аппарата был не меньше, чем у столетнего, скажем, дерева. Приблизительно на уровне человеческого роста находилась щель, куда бросали монету или опускали купленный за деньги жетон. После этого нужно было немного подождать, а затем потянуть за удобный рычаг и спокойно вынуть из открытой чаши упавшую туда пачку патронов. Конструкция отличалась практичностью и простотой. Основу ее составляли три взаимосвязанных рычага, а также ведущий к выпускному отверстию вертикальный канал для подачи патронов; тридцать пачек в стандартной государственной упаковке, лежа друг на друге, заполняли подобие дымовой трубы. Если потянуть за рычаг с удобной ручкой, одна из тридцати пачек тотчас необычайно элегантно выпадала из трубы, аппарат же функционировал дальше, то есть пребывал в покое, пока не подходил очередной стрелок и не заставлял его вновь исполнять вышеозначенные функции. Но это не все! Автомат имел еще один плюс — он был снабжен рекламным приспособлением, и всякий раз, как опускали монету или жетон и тянули за рычаг, в круглой прорези, расположенной в верхней части машины, появлялась красивая рекламная картинка. А секрет заключался в том, что система рычагов хитроумно и весьма практично соединялась с очень простой вещью — цветным бумажным ободком. Когда механизм выбрасывал пачку патронов, в прорезь точнехонько попадала новая картинка, поскольку ободок при этом поворачивался. Вся его поверхность была разбита на отдельные «поля», за абонирование и пользование каждым из которых надлежало взимать определенную плату, а вырученные деньги, по мысли изобретателя, должны были великолепнейшим образом покрыть расходы на постройку автомата.
— Устанавливать патронные автоматы необходимо на лужайках-стрельбищах, когда там проводятся многочисленные состязания. Что же касается рекламных объявлений, то, как и в случае с часами-рекламой, по поводу заказов следует обращаться лишь к ведущим фирмам. Если допустить, что рекламой будут заполнены все поля, — а сделать такое допущение можно, — Тоблер заработает на этом, — Йозеф так углубился в свои мысли, что начал рассуждать вслух, — опять же недурственную сумму, ведь доходы от объявлений намного превысят стоимость изготовления. Абонирование одного поля, скажем, на десяти автоматах сразу, естественно, обеспечит значительную скидку.
