Моя плоскодонка, саперов и еще одна с порохом, попав в озеро, легла в дрейф, пропуская вперед суда с десантом. Мы свое дело сделали. Теперь пусть другие повоюют, захватят форты на канале. Канал узкий, на одно судно. Бортом к форту в нем не развернешься, а стрельбой из носовых орудий передового судна большого вреда не причинишь. Если в фортах много пушек и солдат, а говорят, что их много, захват канала обойдется нам дорого. Теперь роли поменяются, и у испанцев будет шанс рассчитаться за поражение у плотины. Рядом с нами остановились суда с припасами. На них везли провиант и боеприпасы для осажденного Лейдена. Судя по лицам, экипажи этих судов не сильно расстраивались, что им не придется лезть под испанские ядра и картечь.
Я пристроился полулежа на носовой банке, чтобы покемарить, наверстать упущенное ночью. Вырубился сразу. Сквозь сон слышал приглушенные выстрелы из пушек и мушкетов. Проснулся, когда начало сереть. Моя плоскодонка находилась на прежнем месте. В дно воткнули шест, вокруг которого завели кончик с бака. Типа встали на мертвый якорь. Глубина здесь около полуметра. Дальше, за пределами канала, еще меньше, даже на наших мелкосидящих посудинах не пройдешь, а им всего-то надо сантиметров тридцать-сорок. Рядом стояли суда с припасами. Ближе к каналу — наш грозный военный флот с флагманом «Делфтский ковчег».
— Не взяли форт? — спросил я капрала Бальвина Шульца, который по корабельной привычке охранял мой сон и покой.
— Нет, — ответил он. — Как только вошли в канал, их обстреляли из пушек, потопили две лодки. Остальные сразу погребли в обратную сторону. Сейчас совещаются, решают, что дальше делать.
Решили выбраться на берег и подождать, когда сменится ветер и пригонит в озеро морскую воду, поднимет уровень. Возле берега мои матросы разулись, закатали штаны и выбрались из плоскодонки. Тяжело переставляя ноги в вязкой грязи, протащили ее вместе со мной к полуострову, который возвышался над водой сантиметров на двадцать. Там мы и расположили свой лагерь. Мало того, что защищены с трех сторон водой, так еще и сразу узнаем, когда уровень воды поднимется более, чем на двадцать сантиметров.
12
Нам пришлось неделю ждать, когда задует сильный северо-восточный ветер и погонит морскую воду по канал через разрушенные плотины в Пресноводное (точнее, теперь уже Малосоленое) озеро. За это время мы убедились, что испанцы не собираются атаковать нас, решив, видимо, дождаться падения Лейдена, а потом уже навалиться всеми силами на тех, кто спешил на помощь горожанам. Вильгельм, князь Оранский, и адмирал Луи де Буазо перебрались в деревню неподалеку от полуострова. Вокруг них расположилась лагерем и большая часть гезов. На полуострове остались только наши суда и их охрана. Я жил в доме сыродела, пропахшем скисшим молоком, в узкой комнатушке на втором этаже. Спал на полу, а в короткой кровати-нише ночевал, полусидя, мой слуга Йохан Гигенгак. Спросонья и не поймешь, кто из нас слуга! Он меня и проинформировал первый, что ночью, в прилив, вода поднимется на полметра, не меньше. Даже живущие не на берегу моря голландцы точно знают время прилива и отлива, при каком ветре первый будет выше, а второй ниже.
Ближе к вечеру меня позвали в штаб, расположенный в доме мельника. Мельница была ветряная, сейчас не работала. Расположенный при ней каменный двухэтажный дом был самый большой в деревне. Совет проходил в комнате на первом этаже, узкой и длинной, почти все пространство которой занимал стол, две лавки и буфет с оловянной посудой. Меня посадили по левую руку от князя Оранского, ниже его главного советника Филиппа ван Марникса. Места напротив нас заняли адмирал Луи де Буазо, который теперь был главнокомандующим военно-морских сил Голландии, и его заместитель Биллем ван Треслонг. Ниже них сидели Матейс ван Лон и другие капитаны, а после меня — сухопутные офицеры-иностранцы, в основном немцы. Вильгельм Оранский все еще доверял иностранцам больше, чем голландцам. Выглядел он неважно: глаза потускнели, словно внутри погас огонь, остались только затухающие головни, бледные щеки запали, а на кончике заострившегося носа постоянно появлялась зеленоватая капля. Своим видом он как бы олицетворял состояние дел в восставшей Голландии. Один его слуга поставил перед каждым оловянную кружку, в которую второй налил белое греческое вино из серебряного кувшина емкостью литра четыре. Налил всем — и ушел, чтобы наполнить кувшин по-новой. Бочки с княжеским вином везли на отдельной плоскодонке и охраняли так же строго, как бочки с порохом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Князь Оранский медленно повернул голову к Филиппу ван Марниксу и еле заметно кивнул. Говорят, что князь так ослаб, что по дому перемещается с помощью двух слуг, а на большие расстояния — на носилках.
— Местные жители сообщили нам, что между деревнями Зетермеер и Бентуйсен есть плотина, к которой можно будет добраться при подъеме воды. Если плотину пробить, то можно обойти озеро и выйти примерно в полутора милях от Лейдена. В обеих деревнях стоит по роте испанцев. В последние дни они укрепили позиции рвами и брустверами, на которых установили фальконеты, — проскрипел нам своим немелодичным голосом главный советник.
За столом начались бурные дебаты. Причем выбирали не деревню, а тащить с собой всю артиллерию или только фальконеты? Большинство склонялось к первому варианту.
Мне надоело слушать их спор, поэтому произнес:
— А зачем там нужна артиллерия?! Ночью толку от нее все равно будет мало.
Все сразу смолкли и посмотрели на меня так, будто сморозил несусветную глупость. Даже князь Вильгельм малость приободрился.
— Ты предлагаешь штурмовать испанские укрепления без поддержки артиллерии? — медленно произнося слова, задал он вопрос, после чего вытер большим бордовым платком зеленоватую каплю, появившуюся на кончике носа.
— Да, — ответил я. — И мушкеты оставим на судах. Возьмем только пистолеты и холодное оружие.
— Погибнет много людей, а у нас их и так мало, — возразил адмирал Луи де Буазо.
Я не стал говорить ему, что для сражения со всей испанской армией, осаждающей Лейден, их и сейчас слишком мало.
— Не обязательно, — сказал я, — если нападем внезапно. Вы, наверное, забыли, что у меня есть люди, которые умеют бесшумно снимать часовых.
— А если не получится? — задал вопрос осторожный Биллем ван Треслонг.
— Тогда вам никто не помешает притащить пушки, — ответил я.
— Надеюсь, обойдемся без пушек, — произнес адмирал. — Чтобы не потерять эффект внезапности, нападать надо одновременно на обе деревни. Один отряд поведу я, второй — ты.
— Хорошо, — согласился я.
Безделье меня порядком достало, решил размяться.
Мы разделили гезов на два отряда, обговорили систему сигналов. Верхняя точка прилива будет примерно в три часа ночи. К тому времени мы должны захватить обе деревни, а до утра — разрушить плотину и двинуться дальше. Иначе придется долго отбивать нападения испанцев.
13
До полнолуния оставалось пять дней, и луна светила ярко, когда ее не закрывали облака. Небольшие и плотные, они быстро неслись по небу, закрывали часто, но ненадолго. В лунном свете голландские пейзажи кажутся нереальными, нарисованными, и настолько умиротворенными, что не верилось, что здесь идет война. Я стою под дубом, толстостволым, с широкой кроной. Когда переступаю с ноги на ногу, чувствую желуди под подошвами сапог. Непозволительная расточительность. В мирное время голландцы собирают все плоды, даже ранние, которые обычно слабые, больные, скармливают их свиньям и сами едят. Отмачивают два дня в воде, а потом высушивают, перемалывают и добавляют в тесто при выпечке хлеба. Наверное, и я ел такой хлеб, даже не подозревая о его «дубовости». Дерево растет на склоне низкого холма в гордом одиночестве, посему является хорошим ориентиром. Я жду под дубом возвращение моих «спецназовцев». Здесь орудует половина их, а остальные ушли с отрядом адмирала Луи де Буазо.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
