В очередной раз луна появляется из-за облака, выкрашивает все вокруг серебром, — и передо мной возникает капрал Бадвин Шульц. Несмотря на внушительные габариты, он умеет двигаться совершенно бесшумно. Нарушителям дисциплины на фрегате очень не нравилась это его умение.
— Всё в порядке, сняли все четыре караула, — шепотом докладывает капрал, хотя до вражеских укреплений метров триста, и живые там спят.
— Молодцы! — шепотом хвалю я и тихо зову, обернувшись: — Ян!
Шурин вышагивает, как городской стражник, — громко, чтобы преступники услышали и успели убраться с его пути.
— Дай сигнал и дождись ответ, — приказываю я ему.
Он уходит за холм, чтобы оттуда просигналить фонарем второму отряду, что мы готовы к штурму. Когда и они будут готовы, посигналят в ответ — и оба отряда пойдут на штурм укреплений. Нас почти втрое больше, чем испанцев, а спецназовцев слишком мало, поэтому я решил не рисковать, не вырезать спящих врагов, а разгромить их внезапным налетом.
Ян ван Баерле возвращается минут через двадцать, докладывает:
— Они готовы.
— Начинаем движение, — приказываю я.
Луна скрылась за облаком, стало темно, однако я все равно вижу будто бы плоские силуэты, которые с разной степенью шума перемещаются в сторону укрепленной деревни, и сам иду в том же направлении. Возле рва гезы сбились в три кучки, каждая возле своего переходного мостика, сколоченного на скорую руку из подсобных материалов несколько часов назад.
Меня пропускают без очереди. Мостик хлипкий, прогибается и шатается. На середине его я приседаю, чтобы не свалиться, и дальше передвигаюсь на четвереньках. Как-то не очень хочется свалиться в холодную воду, заполнившую ров. Я уже не говорю о том, что плавать в доспехах — не самое забавное развлечение. Крутой бруствер недавно подсыпали. В некоторых местах земля сползает под ступнями, катится вниз, падает в воду, глухо булькая. Высотой он метра три с половиной. Я выбираюсь прямо на позицию шестифунтового орудия. Рядом с ним, на специально оборудованной площадке, сложены пирамидой ядра и стоят небольшой, закрытый бочонок, в котором, наверное, вода с уксусом, и прислоненный к нему банник.
Сразу за позицией начинается садик, примыкающий к двухэтажному дому. Укрепления сооружены вокруг десятка дворов. Еще примерно столько же домов на другом холмике, который малость ниже этого, располагается метрах в трехстах от него и не защищен, потому что испанцев там нет. Они выбрали этот холмик, выгнав хозяев домов и реквизировав скот, птицу, запасы продовольствия и ценные вещи со всей деревни. Испанское командование не разрешает грабить мирных жителей, но в связи с задержками зарплаты вынуждено на многое закрывать глаза. Как нам рассказали местные, собак в этой части деревни нет. У голландцев, что сейчас, что в будущем, отношения с собаками не складываются. Они, конечно, есть и будут, но не в таком количестве, как во Франции, где в двадцать первом веке невозможно было прогуляться по городу и ни разу не влипнуть в «шоколад». Так французы любовно называют собачьи экскременты.
Я подхожу к дому, стоящему в центре холма, жду, когда бойцы окружат остальные, приготовятся к штурму. Дом ничем не отличается от соседних, хотя, как нам сказали, здесь жил самый богатый крестьянин деревни. К входной двери ведет крыльцо в две ступени — на одну каменную плиту положили вторую, более узкую. Дверь темная, а висящий на ней деревянный молоток светел, наверное, недавно изготовлен. Меня прямо черт подталкивает взять молоточек и постучать по двери и на вопрос «Кто там?» ответить по-одесски «А там кто?». От искушения меня спасает звук шагов за дверью.
Это был солдат в кирасе, но без шлема. В правой руке он держал глиняный масляный светильник, который, как мне показалось, освещал только лицо, заросшее черной густой бородой. Испанец вздрогнул, увидев меня, и собрался что-то спросить, но его опередил щелчок ударного механизма пистолета. Между этим звуком и выстрелом пауза в доли секунды. Опытный солдат успевает среагировать. Испанец, хоть и был не молод, то ли недавно завербовался, то ли спросонья оплошал, но вместо того, чтобы захлопнуть дверь, только отпрянул. Или настолько опытен, что успел сообразить, что дверь не спасет. Я целил в грудь, но отдача оказалась сильнее, и пуля попала в лицо, чуть ниже носа. Голова солдата дернулась, а затем начала медленно наклоняться вперед. Светильник упал, но не потух. Он лежал на полу, и язычок пламени становился шире, перебираясь вслед за выливающимся маслом, судя по запаху, льняным.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Князь Оранский! — раздались крики со свет сторон.
Затрещали доски, зазвенело бьющееся стекло, прогремел один выстрел, второй, третий. Я стоял сбоку от крыльца, ожидая, когда из дома начнут выскакивать испанцы. Заходить внутрь и искать их в темноте было глупо, а со светильником в руке — типа «Вот он я, стреляйте!» — еще глупее. Пришедшие со мной гезы тоже не решались соваться в дом. Мы слышали голоса и шаги внутри дома. Там может быть с полсотни человек, хорошо вооруженных и способных постоять за себя.
— Сдавайтесь или мы подожжем дом! — кричу я на испанском языке.
В доме становиться тихо. Если и переговариваются, то шепотом.
Я жду пару минут, после чего приказываю на испанском:
— Поджигайте дом!
Кое-кто из гезов говорит на испанском, но понимают, что мои слова предназначены не им, поэтому не спешат выполнить приказ.
— Мы сдаемся! — доносится из дома.
— Бросайте оружие, снимайте доспехи и выходите с поднятыми вверх руками! — командую я.
Капрал Бадвин Шульц зажигает факел и подходит к крыльцу. Огонь разгорается медленно, громко потрескивая и распространяя запах сосновой смолы.
На крыльцо выходит мужчина лет тридцати трех, невысокий и с брюшком. Длинные усы боевито торчат параллельно земле, а на подбородке клинышек черных волос острием вниз. Судя по белому гофрированному воротнику, это командир роты. Его подчиненным слишком хлопотно в боевых условиях гоняться за модой. Щуря глаза, он смотрит на держащего факел геза, затем переводит взгляд на меня.
— Надеюсь, вы благородный человек? — произносит испанский командир.
— Вы не ошиблись, — говорю я и добавляю: — Гарантирую жизнь вам и вашим солдатам.
Вильгельм Оранский приказал не убивать пленных. Они нужны для обмена. В результате сражения при Мооке в плену оказались несколько знакомых князя.
Командир испанской роты кивает головой, подтверждая, что услышал то, что хотел, после чего спускается с крыльца и останавливается возле меня. За ним по одному из дома выходят его солдаты, которых подгоняют древками пик к дороге, ведущей к плотине. Испанцы сносят удары молча. Туда же сгоняют и плененных в других домах. Умереть геройски никто не захотел.
— Мы ждали вас завтра утром, — буднично произносит испанский командир.
Именно на утро адмирал Луи де Буазо и назначил вчера вечером начало операции, о чем и проинформировал гезов. Он знал, что в наших рядах есть предатель, возможно, не один. Интересно, заплатили испанцы предателю или должен был получить после провала операции, из трофеев? Я не стал напрягать честь благородного испанцы таким неблагородным вопросом.
— Поджигай дома, — приказал я капралу Бадвину Шульцу.
Таково решение адмирала Луи де Буазо. Жители Лейдена должны увидеть, что помощь приближается. Ночью им покажется, что горит совсем рядом, что скоро их спасут. Мы тоже были уверены, что прорвемся к осажденным в ближайшие день-два.
На рассвете убедились, что это не так. Примерно километрах в двух от Лейдена канал заканчивался, переходил в болото, на котором высота воды была сантиметров двадцать, а нам требовалось, как минимум, вдвое больше. К тому же, на нашем пути находилась укрепленная деревня Зетервуде, соединенная гатями с другими опорными пунктами испанцев. Здесь мы опять застряли надолго. Как назло, все время дул восточный ветер, при котором море не спешит затопить Голландию.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Больной, беспомощный главнокомандующий Вильгельм, князь Оранский, убыл в Роттердам. Этим поступком он повысил моральный дух гезов. Мало того, что его вид нисколько не ободрял подданных, так еще за ним укрепилась репутация неудачника. Причем только в военных делах. Как политик и администратор, он все еще ценился высоко. Наверное, потому, что гезы не верили в слухи о его презрительном отношении к голландцам и желании отдать часть их родины кому угодно за помощь в борьбе с испанцами.
