Казалось, труп смеется над ужасом мальчишки.
Олег поперхнулся. Попятился, не сводя глаз с повешенного. Карканье ворон звучало, как смех. Олег опрометью бросился в лес.
Вовремя! Странный гулкий треск, похожий на треск поврежденных, закоротивших проводов ЛЭП, рухнул на просеку дороги. Олег остановился среди деревьев — и, задрав голову, увидел в просветах между ними плывущую на высоте не больше тридцати метров огромную и страшную машину.
Она была больше самого большого пассажирского самолета, но двигалась медленно, как вертолет, ведущий поиск. Треск то нарастал, то становился слабее. Похожая на вытянутый треугольник, машина имела пестрый, маскировочный верх и белесо-голубое брюхо — брюхо выловленной рыбы. Почти во все это брюха распростерся странный рисунок золотой краской — крылатый сидящий лев держал в поднятой передней лапе меч с волнистым лезвием. В нескольких местах брюха виднелись зеркально поблескивающие овалы иллюминаторов — именно это слово первым пришло Олегу на ум. А с левого и правого борта круглились по пять выступов, странно похожих на паучьи яйца. Из них торчали короткие, косо срезанные черные кожухи, дырчатые, как у гигантских пистолет-пулеметов ППШ. Еще один — вытянутый — выступ занимал всю хвостовую часть, «основание треугольника». Из него ничего не торчало.
Чудовищный аппарат бесконечно проплывал над прогалиной — как звездный крейсер в голливудском фильме, который тянется и тянется через экран… Олег стоял неподвижно, без мыслей, ощущая только одно — какой он крошечный и жалкий по сравнению с этим чудовищем. И даже когда аппарат исчез, Олег, не двигаясь, ждал, пока утихнет звук — он метался над просекой от дерева к дереву, подобно электрической искре…
* * *
Часа четыре Олег шел, не решаясь вернуться к дороге… но, как он надеялся, параллельно ей. Однако, когда — ближе к вечеру — мальчишка попытался вернуться на пути, у него это не получилось.
Олег сбился с направления.
Собственно, эта мысль его не слишком напугала. Заблудиться больше, чем он уже заблудился, было просто нельзя, невозможно. А направление он теперь определить мог довольно легко. Кроме того, Олег был уверен, что наткнулся на следы ночного боя — точнее, расправы победителей над пленными — и опасался встретить врага (почему-то парень был уверен, что победил «враг», а повешенные — партизаны). Страх от увиденного помешал ему сообразить, что трупы выглядят совсем не свежими, да и слишком близко место казни от того дуба, на котором он ночевал, — он бы не только увидел трассера, но и услышал бы выстрелы.
Короче, Олег продолжал упорно забираться в чащу, уверенный, что спасается от близких врагов. Он решил зайти подальше, а там снова сориентироваться и повернуть на север, к горам. А пока надо было думать о еде и располагаться худо-бедно на ночлег.
С едой ему неожиданно повезло. Почти сразу после того, как мальчишка начал думать о ночлеге, ему под ноги из-за большого куста метнулся заяц. Олег бы в жизни его не увидел — просто чуть не наступил на зверька. Сперва Олег оцепенел, но, на его счастье, сделав два больших прыжка, заяц припал к траве. Парень, царапая ногтями вслепую кобуру нагана, открыл ее — он не сводил глаз с зайца — и бабахнул самовзводом.
Звук завяз в лесу, только эхо что-то прокричало в ответ. Заяц молча подскочил на месте, дрыгнул длинными задними лапами и замер в траве снова — но уже мертвый. А Олег думал только об одном — что патроны оказались годными.
Заяц был крупненький, тяжелый, и рот у Олега наполнился слюной. Он уже не раз охотился и знал, как свежевать, потрошить и разделывать добычу, хотя эта мерзкая работа у него никогда не вызывала воодушевления. Но сейчас перед ним стояла куда более серьезная проблема, чем отвращение.
У него не было ножа.
Теоретически Олег знал, что надо делать. Но практически… практически это было еще более гадко, чем обычная разделка. Вздохнув, Олег подцепил зайца за лапы и пошел искать воду, внутренне готовясь к тому, что предстояло сделать, чтобы поесть…
…Вообще-то ему продолжало везти. Он нашел одновременно и место для ночлега — и воду. Подходящий дуб рос в тридцати шагах от ручейка, проложившего себе путь среди травы и мха.
Бросив зайца на траву, Олег стащил рубашку, еще раз благословив этот мир за то, что он обошелся без комарья. Морщась, поднял зайца, осмотрел его, словно это что-то меняло и от внешнего осмотра он мог превратиться в готовый полуфабрикат.
Противно было — непередаваемо. Олег попробовал на себя разозлиться. Не получилось, хотя есть хотелось очень. Кривясь и стараясь не смотреть, начал ломать заячью лапу — заднюю. Когда кусок лапы с остро поблескивающей кромкой розовой кости остался у Олега в руке, мальчик сделал им круговой надрез повыше задних лапок зайца и, запустив в надрез, под шкуру, пальцы, начал стягивать ее, как перчатку, к голове и хвосту, пока она не слезла полностью — довольно легко, кстати. Решительно взявшись за голову зверька, Олег начал откручивать ее, глотая кислую слюну. Руки у мальчика были в крови почти до локтя, кое-что попало на грудь и лицо. Говорят, что кровь — ценный продукт, который можно и нужно пить, но заставить себя это сделать Олег не мог.
С облегчением бросив на траву открученную голову, Олег сжал освежеванную скользкую тушку повыше желудка, вскинул руки над головой и сделал сильное движение — словно рубил топором дрова. С коротким чавкающим звуком внутренности зайца вылетели через зад. Облегченно отдуваясь, Олег опустил тушку в ручей, собрал все остатки, разбросанные вокруг, чтобы потом прикопать, и начал мыться. К отвращению — постепенно, кстати, проходившему — добавилось чувство гордости. Он первым же выстрелом подбил зайца. И разделал его, не имея ножа. Теперь оставалось развести костер…
Очевидно, сегодня у него был удачный день. Уже через десять минут материал для костра был собран — от растопки до сухих сучьев, чтобы поджарить добычу — а еще через пять минут Олег подкладывал в пока еще робкое пламя, бледное в последнем дневном свете, веточки покрупнее, насвистывая что-то оптимистическое. Поднявшись, Олег с удовольствием посмотрел на огонь, весело взбирающийся по дровишкам, и отправился за рубашкой и зайцем.
…Волк стоял на другом берегу ручейка, задумчиво глядя в воду. Конечно, он не отражением любовался — его интересовал странный водоплавающий предмет, даже в таком состоянии пахнущий мясом. Конечно, зверь издалека почуял человека, но не сдвинулся с места — только поднял большую голову, и Олег, выйдя на берег, встретил взгляд его желтых, неожиданно печальных и мудрых, глаз с расстояния в пять метров.
Волк знал правду жизни — вот что читалось в его глазах. Все живое на свете существует, чтобы есть и быть съеденным. И на этот раз он проиграл, не почуяв за волнующими запахами еще один. Запах мертвого — и в то же время живого! — предмета, который человек выхватил из кобуры. Запах револьвера. Волк не знал слов «кобура» и «револьвер», — но знал этот запах. Означавший, что человек — сильнее. Он не двинулся с места, не попытался бежать — гигантский серый зверь, чья голова пришлась бы на уровень Олеговой поясницы, встань они рядом. Волк стоял и смотрел на человека — в его глаза, а не на оружие в его руке.
Олег знал, что с такого расстояния не промахнется. Успеет всадить в голову хищнику не одну, а три или четыре пули раньше, чем тот прыгнет через ручей. Не промахнется, не промахнется…
Ему совсем не хотелось стрелять между этих жестоких и красивых глаз, смотревших со спокойной человеческой храбростью.
— Давай так, — услышал Олег свой голос и не удивился тому, что говорит с волком. — Я забираю рубашку и тушку. Остальное — тебе. Я понимаю, что тебе это на один зуб, но мне тоже надо есть.
Волк по-собачьи склонил голову к плечу — смешным коротким движением, вслушиваясь в человеческую речь. Олег сделал шаг вперед, присел на корточки, не сводя все-таки глаз со зверя, выловил заячью тушку из воды. Потом подцепил свою рубашку, висевшую на кустах, локтем прижал к боку и начал пятиться. Волк остался неподвижен, только провожал Олега глазами, пока тот не скрылся в зарослях.
…В эту ночь Олег лег спать по-настоящему сытым, хотя несоленое мясо быстро перестало казаться вкусным. Остатки зайца мальчишка оставил около затушенного костра и несколько раз слышал ночью, устроившись среди ветвей дуба, как кто-то внизу похрустывает и потрескивает косточками.
Вообще ночь прошла очень плохо. И дело было не только (да и не столько) в звуках под деревом, и даже не в том, что Олег не нашел такой же хорошей развилки, как в прошлый раз, и вынужден был спать, фактически сидя на толстом сучке. Он засыпал, просыпался — было страшно, в сон вламывалось то, что он видел на насыпи, трупы открывали безгубые рты, что-то шептали, тянулись руками, даже гнались за ним по лесу, а револьвер то ли не срабатывал, то ли просто не мог убить уже убитых… Под утро, когда дул рассветный ветер и только-только села за лес чудовищная луна, Олег проснулся окончательно — замотанный снами, со вкусом рвоты во рту и больным животом. Он хотел сразу тронуться дальше, но поопасался ночных хищников, которые как раз должны были возвращаться в свои логова, — и еще почти час просидел на сучьях, прежде чем спуститься и продолжать путь…
