— Папа, пошли, а? Завтра суббота. Трекка явится. Надо прибраться.
— Еще пять минут. Может, пойдешь поиграешь?
По его тону Кристиано понял, что отец раньше заката с дивана не поднимется.
— Тоска зеленая! — пробурчал он вполголоса и стал кидать камешками в закопченную сажей бочку.
38.
Устроившись на продавленном диване, Четыресыра следил за катившимися по небу облаками.
— Вы зна... зна... знаете Лилиану? — Его рот скривился в гримасе, а рука начала подрагивать.
Данило сидел прикрыв глаза, осоловелый от пива. Он приподнял было голову, но она тут же рухнула обратно на спинку дивана.
— Это кто? — промямлил он без особого оживления.
— Она работает... (пауза) в "Евробилде"
— Это кем?
— В бухгалтерии. У нее... (пауза) черные волосы. Длинные. Она... (пауза) красивая.
Рино, растянувшийся с другой стороны дивана, закинув ноги на газовый баллон, подтвердил:
— Сидит в бухгалтерии. Я ее знаю.
— А, понял! Эта слониха, у которой вечно три кило штукатурки на лице? — спросил Данило.
Четыресыра кивнул головой.
— Старая добрая Лилианиха, — рассеянно пробормотал Рино и приложился к пустой бутыли, ловя последние капли граппы.
Четыресыра, не в состоянии совладать с разыгравшимся тиком, смог только промямлить:
— Это... это...
— Говори! Что такое? — ткнул его в бок кулаком Данило.
— Я хотел бы... Хотел бы пригласить ее на ужин... — выдохнул он, и что-то, комком сидевшее у него в горле, наконец прошло вниз.
Данило ухмыльнулся.
— Да она не пойдет с тобой, даже если... — Тут он призадумался. — Слышь, мне даже в голову не приходит, ради чего она согласилась бы пойти с таким, как ты.
— Пусть скажет, — со вздохом перебил его Рино.
Четыресыра собрался с духом:
— Я бы хотел на ней... же... ниться.
Данило икнул и покачал головой:
— Бред собачий!
— Это не бред. Я хочу на ней жениться.
— Она тебе нравится? — спросил Рино.
— Да. Очень. Она... — Четыресыра замолк.
Покатываясь со смеху, Данило повалился на диван.
— Да ты хоть ее рассмотрел? У нее задница величиной с Сардинию. И самое ужасное, что при этом она мнит себя красоткой. Брось, такая не для тебя.
Но Четыресыра не сдавался:
— Неправда. Я могу ей понравиться.
Данило пихнул локтем Рино:
— Ну, тогда ступай к ней и сделай ей предложение... Только сначала меня позови, не хочу пропустить такую потеху.
Четыресыра поднял камешек с земли и запустил его вдаль.
— У меня есть план.
Данило почесал живот.
— План чего?
— Того, как поговорить с ней.
— Ну давай, выкладывай...
Четыресыра три раза стукнул кулаком в грудь.
— Ей нравится Рино.
Рино удивленно поднял брови:
— Я?
— Да. Она всегда на тебя смотрит.
— Ну, не знаю! Я как-то не замечал.
Данило не понимал:
— Если ей нравится Рино, то ты, извини, в полном дерьме.
Четыресыра нервно прищурил глаза:
— Дай мне договорить. — Он повернулся к Рино. — Ты приглашаешь ее в ресторан. Являешься с Данило. И не разговариваешь с ней, говоришь все время с Данило и только о футболе. Женщины терпеть не могут футбол...
— Ты-то откуда знаешь? Ты теперь у нас еще и эксперт по части женщин? — в сотый раз перебил его Данило.
Но Четыресыра продолжал, не обращая на него внимания:
— Потом появляюсь я... Вы уходите, и мы остаемся с ней вдвоем. — Он сделал паузу. — Что скажешь, Рино?
— А за ресторан кто платит? — уточнил Данило.
— Я. Я уже и деньги отложил.
— А нам что с этого будет?
Четыресыра растерянно огляделся. К этому вопросу он не был готов. Он с силой хряснул по ноге.
— Вам будет пицца.
Рино поднялся на ноги и потянулся.
— Хватит болтать, поехали домой, что-то мне совсем скверно. Кристиано, до шоссе ведешь ты!
39.
Кристиано не хотелось садиться за руль, но отец настоял:
— Ты должен набить руку. У тебя еще с передачами плоховато. Давай без выкрутасов, у меня и без того голова раскалывается.
Кристиано начал водить несколько месяцев назад и считал, что у него уже неплохо получается. Трогался он пока с трудом: когда отпускал сцепление, не получалось ровно давать газ, и мотор либо глох, либо фургон начинал ехать рывками. Но когда наконец удавалось тронуться с места, дальше было все просто.
Однако ездить с отцом, который орал ему прямо в ухо, было полным кошмаром. "Следи за дорогой! Переключи скорость! Ты что, мотор не слышишь?!"
Сегодня у Рино болела голова. В последнее время с ним это случалось все чаще. Как будто рой пчел гудит в черепе, говорил он. И слышно, как пульсирует кровь в ушах. Иногда головная боль мучила его целый день, он валялся плашмя в темноте и зверел от малейшего шума. В такие дни Кристиано приходилось отсиживаться у себя в комнате.
Когда Данило посоветовал ему показаться врачу, Рино однозначно изложил свое мнение на сей счет:
— Если и есть что, в чем медики хрена лысого не смыслят, так это мозги. Насочиняют невесть что. Напичкают дорогущими лекарствами, которые так тебя пришибают, что потом нет сил самому расстегнуть ширинку и отлить.
Кристиано вел машину, а остальные трое, все еще под парами, похрапывали вповалку сбоку от него. Солнце село, оставив розоватые разводы на горизонте, над рекой кружили и ныряли в воду чайки.
На шоссе за руль пересел Четыресыра.
40.
Домой приехали впотьмах.
Не проронив ни слова, Рино начал перемывать скопившуюся в раковине за две недели груду посуды, а Кристиано взялся наводить порядок в гостиной.
Оба ненавидели день, когда приходил социальный работник.
Они прозвали его показушным днем. Но наверное, еще больше они ненавидели день накануне показушного дня, потому что приходилось приводить в порядок весь нижний этаж. Верхний этаж они не трогали, поскольку, как выражался Рино, подметать надо только там, где проезжает епископ.
Это случалось раз в две недели по субботам.
Все остальное время дом был предоставлен сам себе.
Посуду они не мыли, пока в раковине не оказывались все до единой тарелки и вилки. Белье стирали раз в месяц в стиральной машине Данило и развешивали его в гараже. Прибраться в гостиной было не так уж трудно, учитывая, что там почти не было мебели.
Кристиано собрал пивные банки, коробки из-под пиццы, алюминиевые формочки из закусочной. Это добро было разбросано повсюду. Даже под мебелью и под диваном. Одних банок набрался полный мусорный мешок.
Потом он наскоро протер пол мокрой тряпкой.
Пока отец мыл посуду, Кристиано занялся холодильником: извлек из него покрывшийся зеленой плесенью сыр "Проволоне", гнилые овощи и абрикосовый джем, поросший какими-то белесыми метелками. Потом тряпкой протер весь в жирных пятнах стол.
Хотя Рождество давным-давно прошло, в коридоре все еще стояла высохшая до последней иголки елка. Кристиано украсил ее пивными банками, а на верхушку надел бутылочку "Кампари-Сода".
Елку пора было выносить.
— Я всё! — сказал Кристиано отцу, стирая пот со лба.
— Что у нас из еды?
— Макароны с... — Кристиано заглянул в опустелый холодильник, — с плавленым сыром.
Намазываешь сырок на тарелку, а сверху наваливаешь макарон, с которых не до конца сливаешь воду.
Не промахнешься.
Он поставил кастрюлю на огонь.
После еды Кристиано устроился на диване перед телевизором. Тут было уютнее всего. От печки исходило приятное тепло. Ему нравилось засыпать тут, закутавшись в шотландский плед.
Отец растянулся в шезлонге с банкой пива в одной руке и деревянной палкой для переключения каналов в другой.
Этим вечером Кристиано был не прочь посмотреть "Не рой другому яму" — программу, в которой устраивали всякие розыгрыши (хоть там все было подстроено, все равно было смешно), но почувствовал, как тяжелеют веки, и незаметно для себя заснул.
41.
Рино Дзена ненавидел телевидение. Развлекательные передачи, ток-шоу, политические программы, документальные ленты, новости и даже спорт и прогноз погоды, который никогда не сбывался.
Не то что раньше.
Когда он был маленький, телевидение было совсем другое. Два канала. Ровно два. И оба государственные. Программы отличные, с душой. Такие, что ждешь их всю неделю. "Пиноккио", например. Просто шедевр. А актеры какие? Манфреди, большой артист. Альберто Сорди, гений. Тото, лучший комик в мире.
Теперь все иначе.
Рино ненавидел крашеных ведущих и полуголых ассистенток, ему становилось плохо от одного вида людей, готовых разглагольствовать на полИталии о личных неурядицах. Он презирал жалких засранцев, которые тащились на телевидение и начинали там ныть и зудеть, как они страдают оттого, что их бросила жена.
