Хотя цвет волос у него точь-в-точь как у меня. Граница рыжей шевелюры проходит за ушами и огибает затылок. Издалека кажется, будто Элмо напялил детские меховые наушники, а те сползли и зацепились за воротник.
При ближайшем рассмотрении становится понятной и причина такого поведения наушников. На макушке-то им держаться не за что. Там у Элмо осталось всего девятнадцать волосков. Я как-то не поленился пересчитать все до единого… когда Элмо прикорнул у меня на диване перед телевизором.
Как следует все взвесив и обдумав, я пришел к выводу, что волосы у Элмо выпадают от его беспрестанной тревоги за все на свете. Механизм этого сложного процесса таков: от тревожных мыслей в голове скапливается избыточная энергия, которая, естественно, ищет выхода и удаляется через макушку, на пути сжигая корни волос. Нужно будет поделиться этой гениальной догадкой со специалистами.
Девятнадцать волосков Элмо уложены по последней моде для лысых. Кто интересуется, объясняю: сначала нужно отрастить имеющиеся в наличии волоски до разумной длины, после чего ровнехонько зачесать через всю макушку.
Элмо пребывает в наивной уверенности, будто идеально замаскировался. А мне не хватает духу его разочаровать.
В последнее время я даже не пялюсь на пресловутые девятнадцать волосков Элмо, как делал это прежде. Теперь я могу часами общаться с братом, ни разу не взглянув на его макушку. Вот что значит железная воля!
Слушая взволнованную речь Элмо, я опять-таки даже краем глаза не глянул на его уникальную шевелюру.
– Попомни мои слова, Хаскелл, – продолжал стращать меня Элмо, – не сменишь работу – пожалеешь, да будет поздно!
С того самого дня, когда я вернулся в Пиджин-Форк, Элмо доставал меня уговорами смело шагнуть в романтический аптечный бизнес. Сам он искренне гордится своей работой, поэтому я стараюсь не оскорблять его чувств. Но, между нами, водопроводное дело лично мне кажется куда более увлекательным.
– Очень ценю твою заботу, – ответил я брату.
Элмо нахмурился, демонстративно оглядел искромсанные покрышки и вернулся в аптеку. Вовремя, добавлю, вернулся, поскольку там уже скопилось немало жаждущих освежиться мороженым и напитками. Трагедия моего джипа стала звездным часом для аптеки.
Едва Элмо скрылся из виду, как рядом со мной возникла Мельба. Уверяю вас, о случайности не может быть и речи. Это у них такая игра. Мельба прячется от Элмо – на тот случай, если у него, не дай бог, найдется для нее какая-никакая работа, а Элмо, соответственно, старается уличить ее в том, что она от него прячется. Ребенком я неплохо играл в прятки с мамой, но куда мне до Мельбы!
– Ну? Какие соображения, шеф? – Мельба мотнула головой в сторону джипа и одновременно – одновременно, заметьте! – слизнула приличную порцию ванильного мороженого в рожке. Я бы так не смог. Для этого циркового номера требуется отменная координация.
– Думаю, придется менять покрышки, – ответил я сурово. Беседа с секретаршей не входила в мои планы.
Зря старался. Мельба и бровью не повела. Поддев языком еще одну внушительную порцию мороженого, она поинтересовалась:
– Думаете, мы имеем дело с номером первым? С тем самым, кто прикончил старушенцию?
Боже правый. Похоже, на нее опять нашло. Она снова в роли Деллы Стрит. Я сделал вдох поглубже и сквозь зубы процедил:
– Понятия не имею, Мельба. Вы случайно никого тут не заметили?
Я и у Элмо об этом спрашивал, но тот лишь покачал головой.
Мельба же, вместо того чтобы покачать головой, в очередной раз лизнула мороженое. С ее стороны, кстати сказать, решение вполне разумное, поскольку оно уже начало подтекать. Хорошенько облизав рожок со всех сторон, Мельба отодвинула его на безопасное расстояние от своего платья.
– Не-а, – в конце концов выдала она. – Наверняка все произошло во время моего перерыва.
Оно и понятно. Рабочий день Мельбы на девяносто процентов состоит из перерывов.
– Итак, шеф… Полагаете, Джо Эдди заявился в город специально, чтобы нагнать на вас страху? – Мельба прищурилась, окинув проницательным взглядом забитый людьми переулок. И без того крошечные глазки превратились в едва заметные щелочки. – Или же после этого происшествия подозрение падет на кого-то другого, а, шеф? Что, если номер один сейчас любуется на дело рук своих? У нас под носом, а? Как по-вашему, шеф?
Говорить потише Мельбе, само собой, в голову не пришло. Ну а у меня не было ни малейшего желания на виду у всего города обсуждать личность потенциального преступника.
– Мельба, – так же сурово ответил я, – вам не кажется неуместным…
Шанса закончить фразу я был лишен. Мельба ткнулась мне в бок, едва не заляпав мороженым ботинки.
– Могу все разнюхать, – заговорщицки прошипела она и в доказательство повела носиком-пуговкой. – Только прикажите, шеф. Это для меня пара пустяков. Поболтаю кое с кем… Разузнаю всю подноготную Джо Эдди, Юнис и дедули…
Я потерял дар речи. Нет, вы можете себе такое представить? Восьмичасовой рабочий день да плюс пятеро ребятишек… Казалось бы, забот полон рот. Так нет же! Мельба мне как-то заявила, что воспитывает детей по методу «lassez-faire». Я, не будь дурак, заглянул в словарь. Оказалось, в переводе с французского это значит «дайте им волю». И принципу французов, доложу я вам, Мельба следует неукоснительно.
Кстати сказать, в данный момент тринадцатилетний и одиннадцатилетний отпрыски Мельбы гонялись в толпе за ее же девятилетним отпрыском. С хохотом, визгом и тому подобными проявлениями безграничной детской радости. Время от времени то один, то другой из этой троицы с разгону налетал на кого-нибудь в толпе или плюхался физиономией в асфальт, но реакция была одинаковой. Все трое хохотали до упаду.
Реакция же Мельбы была адекватной французской методе воспитания. Иными словами, мамаша ни разу даже не взглянула на собственных чад. Ее взгляд был накрепко прикован ко мне.
– Слышите, шеф? Могу невзначай задать вопросик-другой, – повторила она. – Да не волнуйтесь вы так, Хаскелл! Я всем скажу, что работаю на детектива Блевинса. Ваши фанфары останутся при вас!
У меня и впрямь в голове зазвучали фанфары. И то сказать – представить себе Мельбу, рыскающую по городу и ненавязчиво выпытывающую сведения… да это у кого хочешь вызовет головную боль! Во-первых, знает ли Мельба, о чем спрашивать, – вот вопрос вопросов. Ну а во-вторых… как бы вы, например, отнеслись к такой таинственности? Боюсь, сразу бы заподозрили неладное и, соответственно, наврали с три короба. Даже в том случае, если вам и скрывать-то было ровным счетом нечего. Словом, интервью Мельбы представлялись мне в виде хирургических операций, производимых ножом мясника.
– Нет, Мельба, – сказал я. Очень строго сказал. Даже, по возможности, угрожающе. – Мне бы хотелось провести опрос лично. Понятно?
Она таращилась на меня. Молча. Неподвижно. Не отводя глаз. И, что важнее, не отводя рожка, мороженое с которого капало в непосредственной близости от моего ботинка. Я слегка отодвинулся.
– Слушайте, Хаскелл, – обиженно буркнула Мельба, – ну что такого страшного случится, если я задам пару невинных вопросов? Я ж хочу вам помочь, только и всего.
Вот теперь я всерьез забеспокоился. Минуточку. Не кладите трубку. Положение критическое. Мельба вышла на тропу войны и ни на какие переговоры соглашаться не собиралась. А мне никак не светило разгребать результаты ее помощи. Помощь Мельбы – это будет нечто. О боже!
– Лучше вы меня послушайте, Мельба, – осторожно начал я. – И слушайте внимательно. Не нужно ни с кем говорить. Вам понятно? Ни с кем! Повторяю… – Но повторить я не успел.
Рядом с нами неожиданно возник Верджил, и Мельба как-то незаметно затерялась в толпе. Слава богу, вместе со своим мороженым.
Шериф и впрямь выглядел свирепо. Сверлил уничтожающим взглядом мои изувеченные покрышки, переминался с ноги на ногу, не жалея видавшие виды ботинки… а в общем и целом довольно неплохо имитировал готовый к извержению вулкан.
Что греха таить, я был тронут. Надо же, так близко принять к сердцу несчастье, случившееся с сыном друга детства… Не успела эта мысль согреть мне душу, как Верджил вдруг буркнул, удрученно сведя брови к переносице:
– Вот что, Хаскелл… Я оскорблен.
– Оскорблен? – тупо переспросил я.
– А ты как думал?
Мне что-то не слишком понравился его тон.
– Семь месяцев я работаю над делом Терли, а никто даже и не подумал проколоть мои покрышки!
Я оторопел. Заглянул ему в глаза. Уверяю вас – Верджил был серьезен как никогда!
– От столь великой чести я бы с радостью отказался…
У шерифа даже уголки губ не дрогнули. А на что я, собственно, надеялся? Расточать улыбки направо и налево – совсем не в обычае Верджила Минрата.
Несколько минут назад я видел, как Верджил опустил записку, обнаруженную мной на ветровом стекле джипа, в полиэтиленовый пакет. Теперь же он укоризненно помахал уликой перед моим носом и рявкнул:
