Теперь он совершенно преобразился. Теперь Муссолини преспокойно относится к зрелищу гибели: «Смерть скрыта. Видим только окаменевшие руки, покрытые траншейной пылью. Мы свистим, мы поем. Когда зрелище смерти примелькалось, оно больше не производит впечатления… Следы крови и мозга на вьючной тропе… На вершине все еще десять трупов. Один без головы». Чьи это трупы — итальянцев или австрийцев? — Муссолини это безразлично. Смерть уравняла всех.
В отличие от Муссолини поэт Габриэле Д'Аннунцио пошел на войну добровольцем. Он был пилотом, пехотинцем и моряком. А еще до этого — лейтенантом кавалерии.
Он и в самом деле летал над двумя невоссоединенными городами, над Триестом и Тренто. Нет, не бомбы сбрасывал он, а листовки, листовки, сочиненные им самим: Д'Аннунцио завертывал их в итальянский флаг. Листовки эти были весьма красноречивы: «Трентини, наш народ в любви и печали, братья в вечном Данте!»
Неизвестно, оказывали ли эти листовки особое влияние на умонастроение населения. Но австрийское командование зашевелилось. За голову Габриэле Д'Аннунцио была назначена премия в двадцать тысяч крон. Габриэле не устрашился. Покачивая своей оцененной головой, он летал над ирредентистскими, то есть над еще не воссоединенными, городами. В январе шестнадцатого года поэт был в рекогносцировочном полете над Триестом и побережьем Истрии. Мотор гидроплана заглох. Д'Аннунцио опустился на море, машина наткнулась на мель, пилота вытряхнуло из кабины, правым виском он ударился о пулемет. Он уцелел, но потерял правый глаз. И потом несколько недель пролежал в темной комнате.
Но не будем пытаться обогнать развитие событий. Вернемся к положению дел на итало-австрийском фронте.
Когда в начале августа 1915 года у первого министра Италии Саландры спросили, приняты ли меры для обеспечения войск зимним обмундированием, глава итальянского правительства изумился до чрезвычайности. Он назвал спросившего пессимистом и осведомился, действительно ли тот полагает, что война не окончится к зиме.
Вскоре, однако, в настроениях правящих сфер нечто изменилось. Газеты (официозные!) получили указание подготовить публику к тому, «что война продлится и в будущем году».
И газеты, только что уверявшие, что решительная победа не за горами, начали вдруг втолковывать своим читателям, что война будет несколько более длительной, чем это предполагалось ранее.
Лондонская «Таймс» в номере от 15 декабря сообщила, что итальянские солдаты в Альпах массами гибнут от гангрены после обморожений. Тут-то англичане, участливые британские леди и джентльмены, и начали посылать теплую одежду своим отважным, но неимущим союзникам.
Итальянские парламентарии всполошились. Они опасались, что международный престиж Италии может потерпеть урон. И итальянские послы и посланники получили указание от своего министра — отнюдь не поощрять такого рода сборов. И сборы прекратились.
Самое удивительное, однако, что у итальянских промышленников в это время обнаружились кое-какие излишки теплого белья, но эти излишки продукции они старались повыгоднее сбыть за границу.
В самый разгар холодов итальянские фирмы предлагали российскому интендантству купить у них сотни тысяч пар теплых носков, теплого белья и тому подобной экипировки.
А положение итальянских фронтовиков в это время было прямо трагическим. Вот что писал много лет спустя один из солдат 1915 года:
«В кровавых битвах на Карсо целые бригады сгорали в адском огне. Число людей в батальонах уменьшалось до нескольких десятков… Солдаты не хотели войны, но с отчаянным упорством цеплялись за землю, стремясь выйти из ада на Карсо и достичь сказочного Триеста, который мерещился им, как мираж».
За первые полгода войны итальянская армия потеряла 268 тысяч человек. Однако, несмотря на все эти потери, Италия достигла лишь самого ничтожного результата. И властям Италии осталось только требовать у союзников немедленного наступления, чтобы оттянуть австрийские силы с итальянского фронта. Но военные задачи были только частью дела. Война нарушила всю структуру итальянского народного хозяйства. Оно и так не отличалось особой самостоятельностью и во многом держалось на давних связях с австрийской и германской промышленностью. Когда же связи эти были внезапно расторгнуты, итальянская промышленность оказалась в чрезвычайно затруднительном положении.
Исчезли немецкие красители, и нечем стало окрашивать текстиль. Величайшие мастера своего дела, непревзойденные итальянские обувщики страдали от отсутствия немецкого кожевенного сырья.
Исчезли немецкие лекарства, и полки аптек, по сути, опустели; госпитали остались без медицинского инструментария, трудно было без немецких химикатов, без немецких машин.
Кое-что, правда, еще оставалось про запас, но те счастливчики, у которых было прибережено кое-что из немецких остродефицитных товаров, воспользовались благоприятной конъюнктурой и взвинтили цены на свое заветное добро до самых невероятных пределов!
Вздорожали даже дамские шпильки, ибо и этот невинный продукт, как выяснилось, тоже доставлялся в Италию из Германии.
Итальянские коммерсанты были, естественно, преисполнены всяческого патриотизма, но сердца их обливались кровью. Разрыв вековых торговых связей с Австрией и Германией самым ощутительным образом ударил их по карману. И газета «Католическое единство» с нескрываемой завистью писала о том, что у цветоводов нейтральной Швейцарии дела превосхитительно идут в гору: они продают немцам фиалки и мимозы, которые прежде вывозились в Германию из Италии!
Кое-кто из итальянских негоциантов ослабел духом и не устоял перед соблазном. И совету министров Италии спустя год с небольшим после вступления страны в войну пришлось издать специальный декрет, согласно которому вывоз товаров во вражеские страны карался тюремным заключением до пяти лет и штрафом в размере пятикратной стоимости товара. По-видимому, для издания этого декрета были весьма серьезные основания.
В отличие от пармских фиалок деньги не пахли! И в Италии, исстрадавшейся, кровоточащей Италии, появился вдруг целый слой нуворишей, то есть новых богачей. Левые газеты называли этих скоропалительных крезов «буржуазией гнилого зерна и картонных подметок».
Эти нувориши развивали поистине бешеную деятельность.
Пользуясь невообразимым хаосом, царившим в аппарате военного ведомства, а в известной мере и его попустительством, они поставляли для армии никуда не годную обувь, сукно, в котором примесей было больше, чем шерсти.
Шинели, сшитые из этого сукна, впитывали в себя влагу, как губка, и, стало быть, в зимнее время обледеневали, превращались в некий ледяной панцирь и торчали колом!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
