ВОРОН[69]
Как-то в полночь, в час угрюмый, утомившись от раздумий,Задремал я над страницей фолианта одного,И очнулся вдруг от звука, будто кто-то вдруг застукал,Будто глухо так застукал в двери дома моего.«Гость, — сказал я, — там стучится в двери дома моего,Гость — и больше ничего».
Ах, я вспоминаю ясно, был тогда декабрь ненастный,И от каждой вспышки красной тень скользила на ковер.Ждал я дня из мрачной дали, тщетно ждал, чтоб книги далиОблегченье от печали по утраченной Линор,По святой, что там, в Эдеме, ангелы зовут Линор, —Безыменной здесь с тех пор.
Шелковый тревожный шорох в пурпурных портьерах, шторахПолонил, наполнил смутным ужасом меня всего,И, чтоб сердцу легче стало, встав, я повторил устало:«Это гость лишь запоздалый у порога моего,Гость — и больше ничего».
И, оправясь от испуга, гостя встретил я, как друга.«Извините, сэр иль леди, — я приветствовал его, —Задремал я здесь от скуки, и так тихи были звуки,Так неслышны ваши стуки в двери дома моего,Что я вас едва услышал», — дверь открыл я: никого,Тьма — и больше ничего.
Тьмой полночной окруженный, так стоял я, погруженныйВ грезы, что еще не снились никому до этих пор;Тщетно ждал я так, однако тьма мне не давала знака,Слово лишь одно из мрака донеслось ко мне: «Линор!»Это я шепнул, и эхо прошептало мне: «Линор!»Прошептало, как укор.
В скорби жгучей о потере я захлопнул плотно двериИ услышал стук такой же, но отчетливей того.«Это тот же стук недавний, — я сказал, — в окно за ставней,Ветер воет неспроста в ней у окошка моего,Это ветер стукнул ставней у окошка моего, —Ветер — больше ничего».
Только приоткрыл я ставни — вышел Ворон стародавний,Шумно оправляя траур оперенья своего;Без поклона, важно, гордо, выступил он чинно, твердо;С видом леди или лорда у порога моего,Над дверьми на бюст Паллады у порога моегоСел — и больше ничего.
И, очнувшись от печали, улыбнулся я вначале,Видя важность черной птицы, чопорный ее задор,Я сказал: «Твой вид задорен, твой хохол облезлый черен,О, зловещий древний Ворон, там, где мрак Плутон простер,Как ты гордо назывался там, где мрак Плутон простер?»Каркнул Ворон: «Nevermore».
Выкрик птицы неуклюжей на меня повеял стужей,Хоть ответ ее без смысла, невпопад, был явный вздор;Ведь должны все согласиться, вряд ли может так случиться,Чтобы в полночь села птица, вылетевши из-за штор,Вдруг на бюст над дверью села, вылетевши из-за штор,Птица с кличкой «Nevermore».
Ворон же сидел на бюсте, словно этим словом грустиДушу всю свою излил он навсегда в ночной простор.Он сидел, свой клюв сомкнувши, ни пером не шелохнувши,И шепнул я, вдруг вздохнувши: «Как друзья с недавних пор,Завтра он меня покинет, как надежды с этих пор».Каркнул Ворон: «Nevermore!»
При ответе столь удачном вздрогнул я в затишьи мрачном,И сказал я: «Несомненно, затвердил он с давних пор,Перенял он это слово от хозяина такого,Кто под гнетом Рока злого слышал, словно приговор,Похоронный звон надежды и свой смертный приговорСлышал в этом «Nevermore».
И с улыбкой, как вначале, я, очнувшись от печали,Кресло к Ворону подвинул, глядя на него в упор,Сел на бархате лиловом в размышлении суровом,Что хотел сказать тем словом Ворон, вещий с давних пор,Что пророчил мне угрюмо Ворон, вещий с давних пор,Хриплым карком: «Nevermore».
Так, в полудремоте краткой, размышляя над загадкой,Чувствуя, как Ворон в сердце мне вонзал горящий взор,Тусклой люстрой освещенный, головою утомленнойЯ хотел склониться, сонный, на подушку на узор,Ах, она здесь не склонится на подушку на узорНикогда, о nevermore!
Мне казалось, что незримо заструились клубы дымаИ ступили Серафимы в фимиаме на ковер.Я воскликнул: «О несчастный, это Бог от муки страстнойШлет непентес — исцеленье от любви твоей к Линор!Пей непентес, пей забвенье и забудь свою Линор!»Каркнул Ворон: «Nevermore!»
Я воскликнул: «Ворон вещий! Птица ты иль дух зловещий!Дьявол ли тебя направил, буря ль из подземных норЗанесла тебя под крышу, где я древний Ужас слышу,Мне скажи, дано ль мне свыше там, у Галаадских гор,Обрести бальзам от муки, там, у Галаадских гор?»Каркнул Ворон: «Nevermore!»
Я воскликнул: «Ворон вещий! Птица ты иль дух зловещий!Если только Бог над нами свод небесный распростер,Мне скажи: душа, что бремя скорби здесь несет со всеми,Там обнимет ли, в Эдеме, лучезарную Линор —Ту святую, что в Эдеме ангелы зовут Линор?»Каркнул Ворон: «Nevermore!»
«Это знак, чтоб ты оставил дом мой, птица или дьявол! —Я, вскочив, воскликнул: — С бурей уносись в ночной простор,Не оставив здесь, однако, черного пера, как знакаЛжи, что ты принес из мрака! С бюста траурный уборСкинь и клюв твой вынь из сердца! Прочь лети в ночнойпростор!»Каркнул Ворон: «Nevermore!»
И сидит, сидит над дверью Ворон, оправляя перья,С бюста бледного Паллады не слетает с этих пор;Он глядит в недвижном взлете, словно демон тьмы в дремоте.И под люстрой, в позолоте, на полу, он тень простер,И душой из этой тени не взлечу я с этих пор.Никогда, о nevermore!
ВОРОН[70]
Мрачной полночью бессонной, беспредельно утомленный,В книги древние вникал я и, стремясь постичь их суть,Над старинным странным томом задремал, и вдруг сквозьдремуСтук нежданный в двери дома мне почудился чуть-чуть.«Это кто-то, — прошептал я, — хочет в гости заглянуть,Просто в гости кто-нибудь!»
Так отчетливо я помню — был декабрь, глухой и темный,И камин не смел в лицо мне алым отсветом сверкнуть,Я с тревогой ждал рассвета: в книгах не было ответа,Как на свете жить без света той, кого уж не вернуть,Без Линор, чье имя мог бы только ангел мне шепнутьВ небесах когда-нибудь.
Шелковое колыханье, шторы пурпурной шуршаньеСтрах внушало, сердце сжало, и, чтоб страх с души стряхнуть,Стук в груди едва умеря, повторил я, сам не веря:«Кто-то там стучится в двери, хочет в гости заглянуть,Поздно так стучится в двери, видно, хочет заглянутьПросто в гости кто-нибудь».
Молча вслушавшись в молчанье, я сказал без колебанья:«Леди или сэр, простите, но случилось мне вздремнуть,Не расслышал я вначале, так вы тихо постучали,Так вы робко постучали…» И решился я взглянуть, —Распахнул пошире двери, чтобы выйти и взглянуть, —Тьма, — и хоть бы кто-нибудь!
Я стоял, во мрак вперяясь, грезам странным предаваясь,Так мечтать наш смертный разум никогда не мог дерзнуть,А немая ночь молчала, тишина не отвечала,Только слово прозвучало — кто мне мог его шепнуть?Я сказал: «Линор» — и эхо мне ответ могло шепнуть…Эхо — или кто-нибудь?
Я в смятенье оглянулся, дверь закрыл и в дом вернулся,Стук неясный повторился, но теперь ясней чуть-чуть.И сказал себе тогда я: «А, теперь я понимаю:Это ветер, налетая, хочет ставни распахнуть,Ну конечно, это ветер хочет ставни распахнуть…Ветер — или кто-нибудь?»
Но едва окно открыл я, — вдруг, расправив гордо крылья,Перья черные взъероша и выпячивая грудь,Шагом вышел из-за штор он, с видом лорда древний ворон,И, наверно, счел за вздор он в знак приветствия кивнуть,Он взлетел на бюст Паллады, сел и мне забыл кивнуть.Сел — и хоть бы что-нибудь!
В перья черные разряжен, так он мрачен был и важен!Я невольно улыбнулся, хоть тоска сжимала грудь:«Право, ты невзрачен с виду, но не дашь себя в обиду,Древний ворон из Аида, совершивший мрачный путь.Ты скажи мне, как ты звался там, откуда держишь путь?»Крикнул ворон: «Не вернуть!»
Я не мог не удивиться, что услышал вдруг от птицыЧеловеческое слово, хоть не понял, в чем тут суть,Но поверят все, пожалуй, что обычного тут мало:Где, когда еще бывало, кто слыхал когда-нибудь, —Чтобы в комнате над дверью ворон сел когда-нибудь,Ворон с кличкой «Не вернуть»?
Словно душу в это слово всю вложив, он замер снова,Чтоб опять молчать сурово и пером не шелохнуть.«Где друзья? — пробормотал я. — И надежды растерял я,Только он, кого не звал я, мне всю ночь терзает грудь…Завтра он в Аид вернется, и покой вернется в грудь…»Вдруг он каркнул: «Не вернуть!»
Вздрогнул я от звуков этих, — так удачно он ответил,Я подумал: «Несомненно, он слыхал когда-нибудьСлово это слишком часто, повторял его всечасноЗа хозяином несчастным, что не мог и глаз сомкнуть,Чьей последней, горькой песней, воплотившей жизни суть,Стало слово «Не вернуть!»
И в упор на птицу глядя, кресло к двери и к ПалладеЯ придвинул, улыбнувшись, хоть тоска сжимала грудь,Сел, раздумывая снова, что же значит это словоИ на что он так сурово мне пытался намекнуть.Древний, тощий, темный ворон мне пытался намекнуть,Грозно каркнув: «Не вернуть!»
Так сидел я, размышляя, тишины не нарушая,Чувствуя, как злобным взором ворон мне пронзает грудь,И на бархат однотонный, слабым светом озаренный,Головою утомленной я склонился, чтоб уснуть…Но ее, что так любила здесь, на бархате, уснуть,Никогда уж не вернуть!
Вдруг — как звон шагов по плитам на полу, ковромпокрытом!Словно в славе фимиама серафимы держат путь!«Бог, — вскричал я в исступленье, — шлет от страстиизбавленье!Пей, о пей, Бальзам Забвенья — и покой вернется в грудь!Пей, забудь Линор навеки — и покой вернется в грудь!»Каркнул ворон: «Не вернуть!»
«О вещун! Молю — хоть слово! Птица ужаса ночного!Буря ли тебя загнала, дьявол ли решил швырнутьВ скорбный мир моей пустыни, в дом, где ужас правитныне, —В Галааде, близ Святыни, есть бальзам, чтобы заснуть?Как вернуть покой, скажи мне, чтобы, все забыв, заснуть?»Каркнул ворон: «Не вернуть!»
«О вещун! — вскричал я снова, — птица ужаса ночного!Заклинаю небом, Богом! Крестный свой окончив путь,Сброшу ли с души я бремя? Отвечай, придет ли время,И любимую в Эдеме встречу ль я когда-нибудь?Вновь вернуть ее в объятья суждено ль когда-нибудь?»Каркнул ворон: «Не вернуть!»
«Слушай, адское созданье! Это слово — знак прощанья!Вынь из сердца клюв проклятый! В бурю и во мрак — твойпуть!Не роняй пера у двери, лжи твоей я не поверю!Не хочу, чтоб здесь над дверью сел ты вновь когда-нибудь!Одиночество былое дай вернуть когда-нибудь!»Каркнул ворон: «Не вернуть!»
И не вздрогнет, не взлетит он, все сидит он, все сидит он,Словно демон в дреме мрачной, взгляд навек вонзив мнев грудь,Свет от лампы вниз струится, тень от Ворона ложится,И в тени зловещей птицы суждено душе тонуть…Никогда из мрака душу, осужденную тонуть,Не вернуть, о, не вернуть!
ВОРОН[71]
