ВОРОН[67]
Как-то в полночь, утомленный, я забылся, полусонный,Над таинственным значеньем фолианта одного;Я дремал, и все молчало… Что-то тихо прозвучало —Что-то тихо застучало у порога моего.Я подумал: «То стучится гость у входа моего —Гость, и больше ничего».
Помню все, как это было: мрак — декабрь — ненастьевыло —Гас очаг мой — так уныло падал отблеск от него…Не светало… Что за муки! Не могла мне глубь наукиДать забвенье о разлуке с девой сердца моего, —О Леноре, взятой в Небо прочь из дома моего, —Не оставив ничего…
Шелест шелка, шум и шорох в мягких пурпуровых шторах —Чуткой, жуткой, странной дрожью проникал меня всего;И, смиряя страх минутный, я шепнул в тревоге смутной:«То стучится бесприютный гость у входа моего —Поздний путник там стучится у порога моего —Гость, и больше ничего».
Стихло сердце понемногу. Я направился к порогу,Восклицая: «Вы простите — я промедлил оттого,Что дремал в унылой скуке — и проснулся лишь при стуке,При неясном, легком звуке у порога моего». —И широко распахнул я дверь жилища моего —Мрак, и больше ничего.
Мрак бездонный озирая, там стоял я, замираяВ ощущеньях, человеку незнакомых до того;Но царила тьма сурово средь безмолвия ночного,И единственное слово чуть прорезало его —Зов: «Ленора…» — Только эхо повторило мне его —Эхо, больше ничего…
И, смущенный непонятно, я лишь шаг ступил обратно —Снова стук — уже слышнее, чем звучал он до того.Я промолвил: «Что дрожу я? Ветер ставни рвет, бушуя, —Наконец-то разрешу я, в чем здесь скрыто волшебство —Это ставень, это буря: весь секрет и волшебство —Вихрь, и больше ничего».
Я толкнул окно, и рама подалась, и плавно, прямоВышел статный, древний Ворон — старой сказки божество;Без поклона, смело, гордо, он прошел легко и твердо, —Воспарил, с осанкой лорда, к верху входа моегоИ вверху, на бюст Паллады, у порога моегоСел — и больше ничего.
Оглядев его пытливо, сквозь печаль мою тоскливоУлыбнулся я, — так важен был и вид его, и взор:«Ты без рыцарского знака — смотришь рыцарем, однако,Сын страны, где в царстве Мрака Ночь раскинула шатер!Как зовут тебя в том царстве, где стоит Ее шатер?»Каркнул Ворон: «Nevermore».
Изумился я сначала: слово ясно прозвучало,Как удар, — но что за имя «Никогда»? И до сих порБыл ли смертный в мире целом, в чьем жилище опустеломНад дверьми, на бюсте белом, словно призрак древних пор,Сел бы важный, мрачный, хмурый, черный Ворондревних порИ назвался «Nevermore»?
Но, прокаркав это слово, вновь молчал уж он сурово,Точно в нем излил всю душу, вновь замкнул ее затвор.Он сидел легко и статно — и шепнул я еле внятно:«Завтра утром невозвратно улетит он на простор —Как друзья — как все надежды, улетит он на простор…»Каркнул Ворон: «Nevermore».
Содрогнулся я при этом, поражен таким ответом,И сказал ему: «Наверно, господин твой с давних порБеспощадно и жестоко был постигнут гневом РокаИ отчаялся глубоко и, судьбе своей в укор,Затвердил, как песню скорби, этот горестный укор —Этот возглас: «Nevermore…»
И, вперяя взор пытливый, я с улыбкою тоскливойОпустился тихо в кресла, дал мечте своей просторИ на бархатные складки я поник, ища разгадки, —Что сказал он, мрачный, гадкий, гордый Ворон древнихпор, —Что хотел сказать зловещий, хмурый Ворон древних порЭтим скорбным «Nevermore…»
Я сидел, объятый думой, неподвижный и угрюмый,И смотрел в его горящий, пепелящий душу взор;Мысль одна сменялась новой, — в креслах замер я суровый,А на бархат их лиловый лампа свет лила в упор, —Ах, на бархат их лиловый, озаренный так в упор,Ей не сесть уж — nevermore!
Чу!.. провеяли незримо, словно крылья серафима —Звон кадила — благовонья — шелест ног о мой ковер:«Это Небо за моленья шлет мне чашу исцеленья,Благо мира и забвенья мне даруя с этих пор!Дай! — я выпью, и Ленору позабуду с этих пор!»Каркнул Ворон: «Nevermore».
«Адский дух иль тварь земная, — произнес я, замирая, —Ты — пророк. И раз уж Дьявол или вихрей буйный спорЗанесли тебя, крылатый, в дом мой, ужасом объятый,В этот дом, куда проклятый Рок обрушил свой топор, —Говори: пройдет ли рана, что нанес его топор?»Каркнул Ворон: «Nevermore».
«Адский дух иль тварь земная, — повторил я, замирая, —Ты — пророк. Во имя Неба, — говори: превыше гор,Там, где Рай наш легендарный, — там найду ль я,благодарный,Душу девы лучезарной, взятой Богом в Божий хор, —Душу той, кого Ленорой именует Божий хор?»Каркнул Ворон: «Nevermore».
«Если так, то вон, Нечистый! В царство Ночи вновь умчисьты.Гневно крикнул я, вставая: «Этот черный твой уборДля меня в моей кручине стал эмблемой лжи отныне, —Дай мне снова быть в пустыне! Прочь! Верни душе простор!Не терзай, не рви мне сердца, прочь, умчися на простор!»Каркнул Ворон: «Nevermore».
И сидит, сидит с тех пор он, неподвижный черный Ворон,Над дверьми, на белом бюсте, — там сидит он до сих пор,Злыми взорами блистая, — верно, так глядит, мечтая,Демон, — тень его густая грузно пала на ковер —И душе из этой тени, что ложится на ковер,Не подняться — nevermore!
ВОРОН[68]
Как-то ночью одинокойя задумался глубокоНад томами черной магии,забытой с давних пор.Сон клонил, — я забывался…Вдруг неясный звук раздался,Словно кто-то постучался —постучался в мой затвор…«Это гость, — пробормотал я, —постучался в мой затвор,Запоздалый визитер…»
Ясно помню тот декабрьскийЛютый ветер, холод адский,Эти тени — по паркетучерной бахромы узор, —Как меня томило это,как я с книгой ждал рассветаВ страшной скорби без просвета —без просвета по Линор,По утраченной недавносветлой, ласковой Линор,Невозвратной с этих пор.
Вдруг забилось неприятносердце в страхе под невнятныйШорох шепотный пурпуровыхмоих тяжелых штор;Чтоб унять сердцебиенье,сам с собою без смущеньяГоворил я, весь — волненье:«То стучится в мой затвор,Запоздалый гость, — смущенноон стучится в мой затвор,Этот поздний визитер».
Взяв себя немного в руки,крикнул я в ответ на стуки:«О, пожалуйста, простите, —я сейчас сниму затвор!Задремал я… рад… приятно…но стучались вы невнятно,Было даже непонятно —непонятно: стук ли, вздор?..А теперь я различаю —это точно — стук, не вздор!..»Дверь открыл: ночной простор.
Никого! В недоуменьи,с новым страхом и в смущеньиОт неведомых предчувствий,затаившийся, как вор,Я смотрел, на все готовый,в сумрак холода ночного,И шепнул одно лишь слово,слово-шепот, в ночь: «Линор»…Это я сказал, но где-тоэхо вторило: «Линор»…Тихий, жуткий разговор.
Я захлопнул дверь. Невольносердце сжалось острой болью.Сел… и скоро вновь услышалтот же звук: тор-тор… тор-тор…«А-а, — сказал я: — так легка мневся загадка: стук недавний —Дребезжанье старой ставни…только ветер… мелочь… вздор…Нет, никто там не стучался, —Просто ставни… зимний вздор…Мог бы знать и до сих пор».
Быстро встал, — окно открыл я.Широко расставив крылья,Крупный ворон — птица древняя —в окно ко мне, в упор,Вдруг вошел, неторопливовсхохлил перья, и красивымПлавным взлетом, горделиво,— словно зная с давних пор, —Пролетел, на бюст Паллады сел…как будто с давних порТам сидел он, этот Ворон.
Сколько важности! Бравады!Хохотал я до упаду:«Ну, нежданный гость, привет вам!Что ж, садитесь! РазговорЯ начну… Что много шуманатворил ты здесь, угрюмыйВорон, полный древней думы? —Ну, скажи — как бледный хорНазывал тебя — в Аидебестелесных духов хор?»Ворон крикнул: «Nevermore».
Я вскочил от удивленья:новое еще явленье! —Никогда не приходилосьмне слыхать подобный вздор!«Вы забавны, Ворон-птица, —только как могло случитьсяЯзыку вам обучитьсяи салонный разговорЗавязать, седлая бюсты?Что ж, продолжим разговор,Досточтимый «Nevermore»…»
Но на белом четко-черныйон теперь молчал упорно,Словно душу всю излилв едином слове ворон-вор!И опять понурый, сгорблен,я застыл в привычной скорби,Все надеясь: утро скорбьутишит… Вдруг, в упор,Неожиданно и властно,с бюста белого, в упорПтичий голос: «Nevermore».
Вздрогнул я: ответ угрюмыйбыл в том крике мне на думы!Верно, ворону случалось частослышать, как повтор,Это слово… звук не нежный…Знать, его хозяин прежний,Зло обманутый в надеждах,повторял себе в укор,Обращаясь безотчетно к ворону,ронял укорБезысходным: «Nevermore».
Весь во власти черной тени,в жажде предосуществлений,Я теперь хотел жестокос этой птицей жуткий спорЗавязать, — придвинул креслоближе к бюсту… и воскресла —Там в мозгу моем воскресла,словно грозный приговор,Логика фантасмагорий,странно слитых в приговорС этим криком: «Nevermore…»
И теперь меня глубоковолновали птицы Рока —Птицы огневые очи,устремленные в упор.Свет от лампы плавно лился,он над вороном струился…Я мучительно забылся, —мне казалось: с вечных порЭтот черный хмурый воронздесь, со мной, с извечных порСо зловещим: «Nevermore».
Словно плавное кадилов кабинете воскурилоФимиамы, и туманынаплывали с алых штор.Простонал я: «Дух угрюмый,что томишь тяжелой думой?Обмани предвечным шумомкрыльев черных, и ЛинорПозабыть совсем дай мне —дай забыть мою Линор!»Крикнул ворон: «Nevermore».
«Прорицатель! Вестник горя!Птица-дьявол из-за моря!За душой моею выслал Адтебя? — Хватай же, вор!Ветер… злая ночь… и стужа…В тихом доме смертный ужас —Сердце рвет он, этот ужас,строит склеп мне выше гор…Ну, хватай! Ведь после смертипозабуду я Линор!»Крикнул ворон: «Nevermore».
«Прорицатель! Вестник горя!Птица-дьявол из-за моря!Там, где гнутся своды неба,есть же Божий приговор!Ты скажи — я жду ответа —там, за гранью жизни этойПрозвучит ли речь приветаиль пройдет хоть тень Линор —Недостижной здесь навеки,нежной, ласковой Линор?»Крикнул ворон: «Nevermore».
В непереносимой мукея стонал: «О, пусть разлукиБудет знаком это слово,мой последний приговор!Вынь из сердца клюв жестокий,ворон, друг мой, — одинокоУлетай в Аид далекий,сгинь в неведомый простор,Населенный привиденьямиаидовый простор!»Крикнул ворон: «Nevermore».
И зловещий, и сердитыйвсе сидит он и сидит он,Черный ворон на Палладе,охраняя мой затвор…И от лампы свет струится…И огромная ложитсяОт недвижной этой птицына пол тень… И с этих порДля души моей из мракачерной Тени — с этих пор —Нет исхода — Nevermore.
ВОРОН[69]
