дети и внуки не знали, можно ли этому верить и нужно ли.
Но как же вы могли об этом не знать?
Да разве возможно, чтобы это оставалось незамеченным?
В 2011 году впервые опубликовали дневник Фридриха Кельнера за период с 1939 по 1945 год. Кельнер в описываемое время служил простым чиновником в суде в гессенской провинции, где жил до своей смерти в 1970 году. Не имея доступа к секретным документам, он записывал слухи, разговоры местных жителей и прежде всего информацию из газет, доступных каждому. Из его дневника становится очевидно, что людям, которые «ни о чем не знали», было известно довольно многое о диктатуре, войне и Холокосте. Например, в 1941 году Фридрих Кельнер пишет: «Больницы и дома престарелых превратились в центры убийств». Он замечает, что в газетах все чаще объявляют о смертельных случаях в больницах и домах престарелых. Его внимание привлек случай одной семейной пары, вовремя забравшей домой из такой больницы сына, у которого диагностировали психическое расстройство. В это же время, как раз перед нападением на Советский Союз, до Фридриха Кельнера дошли слухи о массовых убийствах евреев: «Находящийся в отпуске солдат стал свидетелем жестоких расправ на оккупированной территории Польши. Он видел, как обнаженных евреев и евреек выстроили перед длинным глубоким рвом, затем украинские эсэсовцы выстрелили им в затылок, и тела упали в ров. Когда могилы начали засыпать, оттуда еще доносились стоны!» В сентябре 1942 года из Лаубаха, где жил Кельнер, выслали две еврейские семьи, и это тоже нашло отражение в его дневнике: «В последние дни из нашего округа депортируют евреев. Из города вывезли Штраусов и Хайнеманнов. Я узнал из проверенного источника, что всех без исключения евреев отправляют в Польшу, и там их убивают эсэсовцы».
С 1996 года художник Гюнтер Демниг начал реализовывать проект «Камни преткновения». Более чем в 800 немецких городах и деревнях установили маленькие мемориальные таблички из латуни. Они лежат перед домами людей, которых забрали нацисты. Показательно, что на некоторых улицах таблички лежат перед каждым третьим домом. Иногда там написано одно имя, иногда имена всех членов семьи. На этих улицах невозможно было бы не заметить отсутствие соседей: семьи евреев, девочки с синдромом Дауна, гомосексуала, коммунистки.
Но во многих немецких семьях родители, дедушки и бабушки никогда не затрагивали опасные темы. При слове «нацисты» имелись в виду какие-то другие люди. Разве можно представить, что этот приветливый дедушка во время войны совершал преступления, а эта добродушная старушка с восторгом приветствовала Гитлера? Точно так же Дженнифер Тиге не могла представить, что ее бабушке хорошо жилось в доме у самой границы концлагеря.
Жизнь Рут Ирен Кальдер — один из немногих очевидных примеров самообмана и насквозь лживой семейной истории. Рут Ирен не совершала преступлений, но была соучастницей и получала свою выгоду. Амон Гёт поднимался по карьерной лестнице в СС, она поднималась вместе с ним. Амон Гёт остается кем-то чужеродным, от кого легко откреститься, но в Рут Ирен, соблазнительной приспособленке, можно увидеть себя — хотя бы часть отражения.
Узнав в 1946 году о казни Амона Гёта из хроники, она закричала и в беспамятстве заметалась. Агнес Кальдер упоминала, что Рут Ирен после этого быстро поседела и начала красить волосы в черный.
Моника Гёт говорила, что ее мать постоянно пересматривала американский художественный фильм «Я хочу жить!» со Сьюзен Хэйворд в главной роли. Это яркое воззвание против смертной казни. Сюжет строится вокруг убийства, из-за которого в США казнили невинную женщину.
Одним из любимых фильмов Рут Ирен был послевоенный «Третий человек». В красавице Алиде Валли она узнавала себя. Алида Валли исполняет роль спутницы Гарри Лайма, преступника и убийцы, которого сыграл Орсон Уэллс. Она бесконечно верна возлюбленному и остается с ним вплоть до его гибели.
По словам дочери, Рут Ирен заводила новые романы, но ни одного мужчину она не любила так, как Амона Гёта. После войны она какое-то время встречалась с американским офицером. Он оплатил ей курсы английского языка. Вернувшись в Техас к жене и ребенку, американец регулярно отправлял Рут Ирен любовные письма и ежемесячно высылал чеки, пока она не покончила жизнь самоубийством в 1983 году.
В 1948-м, спустя два года после казни Амона Гёта, Рут Ирен подала прошение американским властям, желая сменить фамилию. Она утверждала, что свадьба с Амоном Гётом не состоялась только из-за того, что в конце войны в стране воцарился хаос.
Отец Гёта, Амон Франц Гёт, с которым Рут Ирен состояла в переписке, прошение поддержал. Он подтвердил, что его сын перед окончанием войны жил с Рут Ирен. Поскольку второй брак Амона Гёта к тому времени был расторгнут, ей разрешили сменить девичью фамилию. С тех пор ее звали Рут Ирен Гёт.
В ее рассказах Амон Гёт продолжал существовать как венский джентльмен, обаятельный и остроумный, который, увы, героически погиб на войне. О его преступлениях Рут Ирен Гёт никогда не говорила, в этом она не отличалась от большинства современников. От постоянных расспросов дочери она отмахивалась.
Моника считала мать самолюбивой хладнокровной особой, которая прежде всего пеклась о красоте. Рут Ирен сделала подтяжку лица и поправила нос, который считала «еврейским». Она до конца жизни винила мир в том, что у нее слишком рано отняли ее самую большую любовь.
От незаконно присвоенного имущества, которым Амон Гёт обзавелся в Плашове, его спутница жизни, судя по всему, не отказалась. Рут Ирен работала секретаршей. В свободное время она позировала на фотосъемках для модных показов, а по вечерам подрабатывала в швабингском баре «Грюнен Ганс». По словам Моники Гёт, Рут Ирен любила прогуливаться по Швабингу, ее платье всегда сочеталось по цвету с помадой, а рядом обычно семенил ухоженный пудель по кличке Месье.
Дочерью и ее проблемами она не интересовалась. «Ничем не обремененная Рут, — так ее назвала Моника Гёт. — Все чувства отданы умершему Амону».
* * *
Книга о матери повлекла за собой двойное разочарование в бабушке. В книге явственно показаны ее бессердечие и эгоизм: во-первых, она жила в концлагере с преступником, а во-вторых, стала ужасной матерью или, скорее, настоящим монстром. О дочери Рут Ирен не заботилась, даже била ее. Моя мать во многом ее винит. Она прошлась по ней так, что от Рут Ирен живого места не осталось.
По-моему, это несправедливо. Бабушка умерла и не может себя защитить.
Одновременно в книге подчеркивается, что они
