— Ну къ чему эта шутка? Я все время вѣдь вамъ не отвѣчалъ, хотя вы задѣвали меня лично…
Хойбро кивнулъ головой и сказалъ:
— Васъ, какъ представителя норвежекаго радикализма.
На это Бондезенъ ничего не отвѣтилъ. Онъ пожимаетъ плечами.
— Да, да, изъ насъ никто не перевернетъ міра, — говоритъ онъ. — Откровенно говоря, когда я читаю это заявленіе Линге и вижу его доводы, то, несмотря на все, я все-таки восхищаюсь имъ. Самъ чортъ ему не братъ! Его противники среди лѣвыхъ, его конкуренты думаютъ, что вотъ-вотъ они накрыли его, но онъ опять вынырнетъ. Чорть возьми!
— Есть два сорта людей, которьте пробиваются въ жизни, и въ каждомъ дѣлѣ они на высотѣ своего призванія, — возражаетъ Хойбро. — Это:- чистые сердцемъ — они пробиваются, они не всегда бываютъ практичны, но нравственно они всегда правы сами передъ собой. А потомъ — нравственно испорченные, нахалы, потерявшіе всякую способность чувствовать угрызенія совѣсти. Они могутъ выпрямиться, если даже ихъ согнуть въ три погибели.
Но теперь Бондезенъ находитъ, что эти постоянные отвѣты въ видѣ обвиненій черезчуръ близко касаются его и унижаютъ его. Онъ говоритъ вызывающимъ голосомъ:
— Ну, объ этомъ не будемъ лучше говорить; двумя-тремя утвержденіями нельзя убѣдить взрослыхъ людей. Но какъ бы то ни было, если такой человѣкъ, какъ Линге, колеблется въ своей до сихъ поръ послѣдовательной политикѣ, то это является каждому изъ насъ — вѣдь мы дѣти въ сравненіи съ нимъ — какъ бы предложеніемъ обдумать хорошенько этотъ вопросъ. Доводы Линге поражаютъ меня, я просто понять не могу, что эти простыя вещи до сихъ поръ не приходили мнѣ въ голову. Онѣ кажутся мнѣ такими ясными.
Хойбро громко, во все горло разсмѣялся.
— Я этого именно и ждалъ! — сказалъ онъ.
— Да, но замѣтьте, я предоставляю самому разсмотрѣть всѣ эти доводы. Я…
— Да, да, сдѣлайте это! Ха-ха-ха! Это именно то, что я сказалъ, — это преимущество нѣкоторыхъ людей, — что они могутъ такъ ловко обращаться со своими убѣжденіями. Такіе сомнительные поступки не заставляютъ ихъ блѣднѣть, не лишаютъ ихъ сна и аппетита. Они мѣняютъ все, осматриваются и потомъ остаются тамъ. Ахъ, да!
До этой минуты дѣвушки не говорили ни слова. Шарлотта взглянула на Бондезена; потомъ и она начала смѣяться и сказала:
— Вотъ именно это и говорилъ господинъ Хойбро!
Бондезенъ вдругъ вспыхнулъ, губы его задрожали.
— Мнѣ совершенно безразлично, что говорилъ господинъ Хойбро, и что бы онъ ни говорилъ, я не нуждаюсь въ томъ, чтобы ты была свидѣтельницей: въ этомъ дѣлѣ ты ничего не смыслишь…
Какая опрометчивость, какъ онъ могъ такъ проболтаться! Шарлотта низко опустила голову надъ работой; вскорѣ послѣ этого она опять посмотрѣла на него, но ничего не могла сказать ему. Она пристально посмотрѣла на Бондезена.
— Что ты хочешь сказать? — спросилъ Бондезенъ, все еще возбужденный.
Тогда вмѣшивается Хойбро и дѣлаетъ глупое и оскорбительное замѣчаніе, въ которомъ онъ тоже раскаялся:
— Фрёкэнъ хочетъ дать вамъ понять, что вы не должны говорить ей «ты».
Бондезенъ смущенъ на одно мгновеніе, онъ извиняется, но вдругъ имъ снова овладѣваетъ гнѣвъ. Онъ выдаетъ тайну, уничтожая этимъ всякое возраженіе, которое онъ долженъ былъ бы на это сдѣлать; онъ обращается къ Хойбро и говоритъ:
— Я хочу обратить ваше вниманіе на то, что фрёкэнъ ничего не хотѣла дать мнѣ понять. Мы говоримъ другъ другу «ты».
Хойбро поблѣднѣлъ, но поклонился и попрссилъ извиненія. Онъ посмотрѣлъ на Шарлотту; взглядъ, который она бросила Бондезену, выражалъ большую радость. Такъ странно она смотрѣла на него, вся сіяющая. Хойбро не могъ понять этого. Ну, а впрочемъ, это совсѣмъ его не касалось! Итакъ, они, значитъ, говорили другъ другу «ты».
Онъ взялъ свою шляпу и направился къ двери, здѣсь онъ опять низко поклонился, простился почти шопотомъ, ни на кого не взглянулъ и вышелъ. Черезъ нѣсколько минутъ онъ бѣжалъ по улицѣ, безъ пальто, легко одѣтый.
Бондезенъ остался.
IX
Это была правда — Шарлотта и Бондезенъ говорили: другъ другу «ты», когда они оставались одни въ комнатѣ Бондезена на Парквегѣ, когда около нихъ никого не было. Она часто бывала тамъ; въ первый разъ это случилось въ тотъ вечеръ, когда они возвращались домой изъ собранія рабочихъ. Бондезенъ завладѣлъ ея сердцемъ. Съ тѣхъ поръ, въ предолженіе осени и зимы, она бывала тамъ не разъ; они забѣгали къ нему на часъ или на два послѣ поѣздокъ на велосипедѣ, а когда наступила снѣжная зима, они ходили вмѣстѣ въ театръ или въ циркъ, чтобъ послѣ этого хоть немножко посидѣть въ комнатѣ Бондезена. Ей было такъ жарко послѣ ходьбы, отъ свѣжаго воздуха. Она снимала пальто и шляпу, когда входила къ нему, Бондезенъ помогалъ ей. Дрова трещали въ печкѣ, и чтобъ въ комнатѣ было уютнѣе, они уменьшали огонь лампы.
Это такъ часто повторялось, что пылъ Бондезена началъ остывать. Самое скверное было то, что теперь Шарлотта сама приходила къ нему, безъ всякихъ приглашеній, когда у нея бывали дѣла въ городѣ; эти посѣщенія не всегда бывали ему пріятны. Онъ предпочиталъ торопливо и поспѣшно самому вести ее наверхъ, чтобы избѣжать встрѣчъ на лѣстницѣ, въ третій этажъ. Когда они доходили до двери, ему все еще приходилось употреблять предосторожности, высовывать голову на лѣстницу и прислушиваться, все ли спокойно въ верхнихъ этажахъ. Благодаря этому, каждый разъ они нѣсколько волновались, — это было очень пикантно. А въ комнатѣ, закрывъ дверь, онъ съ наслажденіемъ свободно вздыхалъ и дрожащими руками снималъ съ нея пальто. Но все это исчезало, когда она приходила къ нему среди бѣла дня, со свертками въ рукахъ, вся пропитанная запахомъ покупокъ, которыя она дѣлала для матери въ гастрономическихъ магазинахъ. Это уже совсѣмъ было похоже на жену, возвращающуюся домой съ мясомъ въ бумагѣ. И какъ мало привлекательно было при дневномъ свѣтѣ, снимать съ нея накидку и все прочее, когда каждую минуту можно было ожидать почтальона или товарища, или даже хозяйку, забывшую стереть утромъ пыль. Нѣтъ, Бондезену это совсѣмъ не нравилось.
Если бъ онъ не былъ обрученъ съ Шарлоттой, онъ отказался бы отъ этихъ посѣщеній. А она ничего не замѣчала и не понимала, что первая вспышка исчезла. Она все приходила, приходила и приходила. Она была такъ же мила и нѣжна приходя, какъ и уходя; онъ никогда еще не видѣлъ подобнаго самообладанія. Но онъ не былъ виноватъ въ томъ, что онъ больше не ликовалъ, когда она входила къ нему.
Обо всемъ этомъ размышляетъ Бондезенъ и чувствуетъ, что ему всѣ надоѣли, самъ онъ и весь міръ.
Фредрикъ тоже провелъ его, обманулъ его довѣріе. Онъ никогда не мечталъ сдѣлать изъ него убѣжденнаго радикала, какимъ былъ самъ, для этого у Фредрика было черезчуръ мало силы воли. Но, несмотря на его проповѣдь, убѣжденія и стучанье по столу, онъ показалъ, что онъ все тотъ же Илэнъ, — аристократъ и бюрократъ. Вотъ почему Бондезенъ охотно бы бросилъ Илэновъ, завелъ бы новыя знакомства; это вѣдь ужасно утомительно быть вѣчнымъ другомъ одной семьи. Все было противно, и ничего нельзя было измѣнить. Фредрикъ основательно устроился теперь въ «Новостяхъ», и уже по этому одному Бондезенъ долженъ былъ держаться этой дружбы; у него было кое-что задумано, нѣсколько стихотвореній, нѣсколько настроеній, и онъ давно ужъ рѣшилъ дебютировать въ «Новостяхъ», въ этой газетѣ, которая все больше и больше читалась, — чуть не всѣмъ міромъ.
Только бы все шло удачно! Онъ рѣшилъ отъ Илэновъ итти прямо домой и попробовать, не можетъ ли онъ теперь написать нѣсколько стихотвореній; онъ такъ хорошо былъ утромъ настроенъ, когда всталъ, а теперь, кажется, все исчезло. Можетъ быть, было глупо сердиться, но Бондезенъ, все-таки, сердился. Хойбро разозлилъ его своими длинными, важными отвѣтами на всѣ его замѣчанія, а Шарлотта довела его до того, что онъ выдалъ всѣмъ ихъ тайныя отношенія. Ахъ, если бъ онъ не проболтался и не сказалъ бы ей «ты»! Теперь узелъ затянулся сильнѣе, это дѣлало его несвободнымъ, мѣшало всѣмъ его движеніямъ. Онъ не былъ созданъ для того, чтобы быть съ кѣмъ-нибудь въ очень близкихъ отношеніяхъ, и его обрученіе, состоявшееся какъ-то подъ горячую руку, съ глазу на глазъ, мучило его, вмѣсто того, чтобы дать ему счастье.
Когда въ комнату вошла фру Илэнъ и заговорила объ угловой комнатѣ, онъ не могъ порадовать ее и сказать, что онъ готовъ сію минуту снять эту комнату.
— Можетъ случиться, — говорила фру Илэнъ, — что Хойбро въ одинъ прекрасный день откажется отъ комнаты.
Она очень неохотно разстанется съ нимъ, онъ такой превосходный квартирантъ, но онъ сдѣлался такимъ страннымъ за послѣднее время; а если онъ откажется, — комната останется пустой!
Бондезену нужна была лишь одна минутка, чтобы все это сразу обдумать. Онъ зналъ, что если онъ переѣдетъ въ этотъ домъ, то окончательно будетъ пойманъ. Ихъ отношенія сейчасъ же будутъ обнаружены, а это равняется браку. У него и въ мысляхъ не было обмануть Шарлотту; никто не долженъ подозрѣвать его въ этомъ низкомъ образѣ дѣйствій; они давно уже сговорились между собой, онъ далъ ей слово. Но вотъ какъ разъ въ послѣднее время онъ почувствовалъ потребность немного подумать и обсудить это дѣло. Въ худшемъ случаѣ, ему пришлось бы приняться за науку и держать экзамены.
