Миссис Кокс и миссис Прево подруги. Миссис Кокс сразу узнала в Пташке одну из птиц миссис Прево. Иногда они обмениваются птицами, чтобы в вольере появилась новая кровь. У них много общего, разве что миссис Кокс очень тощая.
Миссис Кокс говорит, что я могу оставить Пташку в клетке для самок и снова приехать, когда захочу. Если Пташке приглянется один из ее молодых кенаров, она продаст его мне. Очень мило с ее стороны, но я не хочу расставаться с Пташкой вот так. Я приезжаю каждую субботу и даю Пташке возможность полетать с другими самочками. К разделяющей вольер сетке подлетает много самцов, которые начинают петь для нее, но, похоже, среди них нет ни одного, которого она предпочла бы другим. Есть там один самец, который нравится мне самому: у него зеленая спинка и желтовато-зеленоватая грудка, а маховые перья по бокам белые. Головка приплюснута, ножки длинные. В районе горлышка хорошо виден соответствующий изгиб, но я никогда не замечаю, чтобы он пел. Он летает очень грациозно, с большим достоинством. Миссис Кокс говорит, что он чоппер; он поет очень громко, но некоторые звуки у него не совсем хороши, и это наследственное. Его прадедушка был роллером, но все остальные в роду были чопперами.
Миссис Кокс говорит мне об еще одном человеке, который разводит канареек, его зовут мистер Линкольн. Он чернокожий и живет в квартале за Шестьдесят третьей улицей на другой стороне городского парка. Она говорит, что всех своих птиц он держит в спальне на втором этаже домика, построенного муниципалитетом для бедных; соседние дома стоят впритык, так что другого места у него попросту нет. Он женат, и у него пятеро детей. Кроме выращивания птиц, он ничем не занимается, и вся его семья живет на пособие по безработице. Миссис Кокс рассказывает обо всем этом таким же голосом, каким всегда говорит о птицах, о том, что они сделали или чего не сделали.
Когда я впервые прихожу к мистеру Линкольну, он ведет себя так, будто у него вообще нет никаких птиц. И только после того, как мы немножко поболтали о птицах и я показал ему Пташку, он разрешает мне посмотреть на трех или четырех канареек, которые живут у него в клетке, стоящей в комнате на первом этаже. Мы немного пообсуждали их, а потом он подмигивает и приглашает сходить с ним на второй этаж.
Там у него потрясающий вольер. Единственный недостаток в том, что он внутри дома и пахнет там птицами крепко. Мистер Линкольн содержит его в чистоте, но при двухстах птицах и без притока воздуха немудрено, что там пованивает. Он жалуется, что не может из-за соседей открыть окна, завесив их чем-нибудь. Боится, а вдруг те нажалуются о его птицах в службу занятости.
Все птицы в одной комнате. С одной стороны стоят клетки для выведения птенцов, а с другой — клетки, где канарейки могут летать. Дверь комнаты открывается в небольшую прихожую. Клетки, где канарейки спариваются и высиживают птенцов, он делает сам и красит в разные цвета в соответствии с его замыслами, касающимися выведения новых видов. Мистер Линкольн в первую очередь интересуется окрасом птиц. Он делится со мной планами. Он ставит эксперименты по скрещиванию канареек с различными другими видами птиц, чтобы добиться новой окраски. У него есть несколько канареек, которых он получил в результате скрещивания их родителей с коноплянками; они очень хорошенькие — пушистые, красновато-оранжевые, с бледными полосками. Других канареек он пытается скрестить с маленькими североафриканскими чижами; эти темного окраса, с яркими красно-оранжевыми грудками. Еще он затеял скрещивание с какими-то птичками, которых он называет «австралийскими огненными зябликами». Эти получаются с красными головками, а все остальное темное.
Мистер Линкольн говорит о первичной и вторичной гибридизации и показывает мне птиц, которых зовет «мулами». Ему приходится мне объяснять, что мул это птица, у которой не может быть потомства. Я не решаюсь ему сказать, что всегда думал, будто мул это особая разновидность лошади с длинными ушами. Он мне рассказывает, что большая часть его первичных гибридов являются мулами. Говорит, иногда приходится проводить скрещивание до десяти раз подряд, пока не удается получить репродуктивную птичку. Единственный способ добиться своего — это гибридизация. У мистера Линкольна есть потрясающие книжки с диаграммами и рисунками схем гибридизации и скрещивания. Он объясняет мне, что такое линейная селекция. У него также имеются различные специальные корма, которые он сам разработал, чтобы заставить птиц хотеть спариваться. Говорит, если человек съест какой-нибудь из этих кормов, ему, должно быть, самому удастся скреститься с птицей. Мистер Линкольн никогда не говорит «трахнуться», или «насрать», или что-нибудь в этом роде. Только «скрещивание», или «спаривание», или «испражнения». Может, из-за моей молодости, или потому, что я белый, но это навряд ли. Похоже, мистер Линкольн не слишком обращает внимание на цвет моей кожи.
Главное, чего он добивается, — это вывести абсолютно черную канарейку. Ему хочется сделать ее такой черной, чтобы та казалась лиловой. Говорит, в зеленых птицах скрыто много черного цвета, и он пытается его высвободить. Он добивается этого, скрещивая самых что ни на есть зеленых птиц — тех, у которых меньше всего желтого, — с белыми птицами. Сперва они получаются белыми, серыми или крапчатыми. Он берет самых темных, с пятнышками, и опять скрещивает с темно-зеленым отцом или матерью. Вот уже девять лет он применяет такую линейную селекцию, и некоторые из его птиц темней уличного воробья. У них нет ни единого желтого перышка; те их части, которые черные, стали глубокого черного окраса, а те перышки, что посветлее, — темно-серого. Мистер Линкольн показывает мне перо, которое носит в бумажнике. Говорит, когда у него будет черная птица, вся такая же черная, он сможет умереть счастливым. Это перо настолько черное, что, должно быть, принадлежало ворону или грачу. Интересно, что его темные птицы совершенно замечательно поют. Мистеру Линкольну до этого и дела нет, но большинство молодых самцов в окрашенных черным цветом клетках так и закатываются красивыми гортанными трелями. Все они роллеры. Мистер Линкольн заявляет: «Это потому, что мы, негры, поем всегда», — тоном, каким говорят черные, когда захотят оскорбить какого-нибудь «снежка». Но вообще-то мистер Линкольн сказал эти слова не совсем так. Ведь, говоря их, он улыбнулся и пристально на меня посмотрел.
Он разрешает мне посадить Пташку в вольер, где летают самки. Я замечаю, он не слишком высокого мнения о Пташке как о канарейке; она для него просто тупая и скучная блондинка, но на него производит впечатление то, как она разрешает мне себя брать и с собой обращаться. Он говорит, что никогда не видел такой ручной птицы и я, должно быть, здорово умею обращаться с такими как она. Он позволяет мне сидеть в его вольере и смотреть на птиц столько, сколько захочу. Я часто прихожу туда и вижу, как мистер Линкольн чистит клетки и наводит в них порядок, а он делает это все время, пока я смотрю на птиц. У него руки быстрые и проворные, как и его птицы.
Через некоторое время его жена начинает приглашать меня пообедать. Хочу вам сказать, ребятишки мистера Линкольна считают, что он замечательный человек. Наверное, так и есть. Когда я провожу время с мистером Линкольном, моя мать думает, что я у Эла. Я ей так говорю. Эл заверяет, что если надо, он меня всегда прикроет. Он интересуется, не завел ли я наконец себе подружку, но я ему отвечаю, что собираюсь в Филадельфию смотреть птиц. И рассказываю о мистере Линкольне. Эл предостерегает, что моя мать меня убьет, если прознает, куда я еду. И он прав.
Мистер Линкольн предупреждает, что не продаст мне ни одной из птиц, которые отмечены в его схемах селекции, но любую другую уступит по сходной цене с большим удовольствием. У него есть один кенар, который мне по-настоящему нравится. Я мог бы наблюдать за его полетом весь день, и он знает, что я им любуюсь. Ему это не нравится. Это единственный кенар из всех, когда-либо мной виденных, который подлетал бы к разделительной сетке и старался клюнуть меня в палец.
Этот кенар постоянно дерется с другими самцами. Верней, пытается завязать драку. Он взлетает на какой-нибудь насест и сперва сбрасывает с него всех, кто оказывается справа, а затем слева. Потом перелетает на другой насест и делает то же самое. Если он видит, что какая-то другая птица задерживается у кормушки больше чем на несколько секунд, он пикирует на нее, точно ястреб. Я показываю на него мистеру Линкольну. Тот качает головой и говорит: «Драчун, ссоры у него в крови».
Оказывается, что при выведении черных канареек особо проявляется именно этот наследственный признак. Он сильно связан с черным цветом, при этом должен появляться совершенно черный цвет, который, однако, настолько смешан с желтым, что вместе они дают темно-синий. Мистер Линкольн уверяет, что перепробовал абсолютно все, чтобы выделить этот черный, но в конце концов оставил эту затею. Этот кенар последний из таких. Всех остальных он уже продал. Говорит, другая характерная для них черта — что все самцы с такими свойствами еще и ужасно злобные, хуже шмелей. Они дерутся друг с другом едва ли не до смерти. Собственно, они начинают борьбу еще в гнезде. Бьются и бьются до тех пор, пока либо не победят, либо их самих не заклюют.
