Господи, как было бы здорово опять стать футбольным защитником и бежать через все поле, чувствуя, как прилипает грязь к твоим бутсам, и вдыхать запах плесени, исходящий от высоких, до ушей, наплечников, слышать, как отдается в футбольном шлеме твое собственное дыхание. Все просто, знай сбивай с ног любого, на ком футболка другого цвета.
Кому, черт возьми, решать, кто чокнулся по-настоящему? Думаю, у этого Вайса крыша едет не хуже, чем у его плюющегося дауна. Они знают, что Пташка чокнулся, и, наверное, думают, что и я тоже. Надо бы потолковать с пацифистом. Он уже достаточно давно трется среди дуриков и, пожалуй, знает побольше иных докторов. Это правило я усвоил давно: если хочешь знать, где КП, никогда не спрашивай офицера, — он, скорее всего, пошлет тебя на почту.
Я даже задумываюсь, не слишком ли подозрителен тот факт, что мы с Птахой многие годы были настолько близки. Ни у кого из моих знакомых не было такого близкого друга. Мы были словно муж и жена или что-то вроде этого. У нас был частный клуб для двоих. С тринадцати лет до семнадцати я провел с Птахой больше времени, чем со всеми остальными, вместе взятыми. Понятно, я бегал за девчонками, а Птаха игрался с птицами, но, по сути, он единственный человек, с которым я был близок. Обычно все утверждали, что мы даже говорим одинаково, я имею в виду тембр голоса, а еще мы всегда отвечали одно и то же, причем одновременно. Мне не хватает Пташки, хотелось бы, чтобы он вернулся, было бы здорово с ним поболтать.
Я сижу между дверями у его палаты и больше часа ничего не говорю. Даже почти не смотрю на него. Это похоже на долгое дежурство, будто я стою на посту. Я ушел в себя, оставшись в реальном мире только наполовину. Не знаю, что навело меня на мысль о том, как мы ловили собак, — может, воспоминание о том, какой это был для нас шок, особенно то, как мы ошивались в полицейском участке и разговаривали с копами. Это была хорошая инъекция жизненного дерьма.
«…Эй, Пташка!»
Он напрягается и прислушивается. Какого черта! Мне что-то не очень хочется говорить с ним об этом. Это не приведет ни к чему хорошему. Это вообще не то, о чем мне хочется поговорить. Пташка подпрыгивает и поворачивается так, чтобы меня видеть. Он наклоняет голову то так, то эдак, смотрит то одним глазом, то другим, как голубь.
«…А ну, кончай с этим, Пташка; хватит этого птичьего дерьма!»
Мы с Пташкой подрядились ловить собак в то лето, когда перешли в школу второй ступени. Собственно, эту работу мы придумали сами. В нашем Верхнем Мерионе никогда не было собачников, а потому там повсюду бегали целые стаи бродячих собак. Особенно где мы жили, в самой бедной части города.
В этих стаях было по десять-двенадцать никому не принадлежащих собак. Родители покупали деткам щенков на Рождество или на день рождения, а когда видели, сколько те едят, выбрасывали их, и собаки сбивались в стаи. Словно в каких-нибудь джунглях. В основном это были шелудивые дворняжки с короткими лапами и длинными хвостами либо с острыми мордами и густым мехом, — у всех был одинаково нелепый вид.
Обычно они бродили по округе ранним утром, переворачивая бачки с мусором и раскидывая повсюду отбросы. В дневное время они избегали людей, бродили поодиночке или спали. Иногда они даже возвращались к домам, где жили прежние хозяева, но по ночам то были настоящие волчьи стаи.
Иногда они нападали на ребенка, или какого-нибудь кота, или на бродягу, и тогда газеты поднимали большой шум. Подобное случилось, как раз когда закончился учебный год. Мне пришла идея попытаться справиться с ними при помощи своего револьвера двадцать второго калибра. К тому времени я уже прямо-таки помешался на оружии. Не знаю, воплотилась бы моя затея в жизнь или нет, если бы я не сказал о ней Пташке. Он заявил, что нам следует обратиться в полицию и сказать, что мы хотим поработать летом собачниками. У него тогда уже были канарейки, и для них требовалось много дорогостоящего корма.
И вот, как это ни удивительно, полицейские клюют на такую нашу идею. Комиссар подписывает соответствующие документы, и за какие-то две недели дело решается. Отрезают зад у старого патрульного микроавтобуса, там оборудуют большую клетку, устанавливают над задним бампером деревянную платформу, на которой мы могли бы стоять, с ручками, за которые мы могли бы держаться.
Водителем нашего фургона назначается сержант по имени Джо Сагесса — и вот мы при деле. Джо занимается у них в участке тем, что марает бумагу, и не очень-то счастлив, что ему досталась такая работенка, но коли ты влип, то ничего не попишешь. Где-то в Секейне он держит свору охотничьих собак, так что, похоже, у него можно будет кое о чем справиться в случае чего.
Мы договариваемся с полицией, что нам будут платить доллар в час плюс по доллару за собаку. По тем временам это куча денег. Мой старик едва заколачивает тридцать пять баксов в неделю, работая водопроводчиком.
Когда транспорт готов, нас посылают в Филадельфию на инструктаж. Там нам платят по доллару в час и больше ничего, так что нам вовсе не улыбается ни черта не делать, а только смотреть.
Муниципалитет покупает нам огромные сети, изготовленные специально для ловли собак. У них короткие рукоятки, всего около фута длиной, но сама сеть, похожая на большой сачок, имеет почти четыре фута в диаметре и весит больше тридцати фунтов. По бокам фургона приделаны крюки, на которые мы вешаем сети, когда разъезжаем на задней платформе.
В Филадельфии все собачники сплошь негры. Они истинные профессионалы, а один из них ловит собак уже семь лет. Эти ребята ловят собак не хуже, чем играет в баскетбол команда чемпионов. Это настоящее представление.
У них есть классный, специально оборудованный собачий фургон, и, когда захотят, они могут обойти клетку по специальному трапу и сесть позади водителя. Снаружи обычно ездит лишь один из них и, когда видит бродячую собаку, сигналит.
Сперва нас обучают пользоваться сетями. У этих ребят-профи есть отработанные подсечки слева, подсечки справа и приемы набрасывания сети, когда собака прыгает прямо на вас. Последние, по их словам, могут пригодиться, когда пес прыгает, метя вам в глотку. Они только рады нас разыгрывать.
С ними себя чувствуешь, словно среди заядлых охотников, причем на крупного зверя. Они частенько разговаривают о всяких собаках, которых им доводилось поймать, об этаких матерых зверюгах, которых им с трудом удавалось завалить в грузовик, а еще они любят показывать нам шрамы от укусов. Они получают полтора доллара в час вне зависимости от того, сколько собак поймают. Мы ездим с ними на грузовике целую неделю. В центре Филадельфии дома на улицах стоят, как правило, вплотную друг к дружке, так что у тамошних собаколовов есть целая система: они загоняют собак между рядами домов, как в ловушку. Когда они замечают собаку, один из них спрыгивает, взяв сеть, а фургон едет дальше, к собаке. Потом они высаживают еще одного человека с сетью рядом с собакой, а грузовик едет еще дальше, к другому концу улицы, и разворачивается. Третий, водитель фургона, выходит там, и у него тоже сеть.
Тот, что на середине улицы, рядом с собакой, старается подкрасться незаметно и набросить сеть сверху. Но это получается редко, и собака, как правило, уворачивается. Обычно собаки понимают, что их ловят, и начинают убегать. Тогда настает черед одного из тех, кто стоит в конце улицы. Тот, что на середине, бежит за собакой, чтобы та не останавливалась. Когда та пытается прорваться мимо крайнего, тот пробует поймать ее сетью слева или справа от себя. Если собака отпрыгивает и бежит назад, то ей уже требуется пробежать мимо двух сетей. Это очень похоже на игру в бейсбол, когда нужно перехватить игрока с третьей базы и заставить выбиться из сил. Заканчивается тем, что собака опрометью бросается вперед и, как правило, попадает в сеть.
Потом они громко и долго смеются, заталкивая собаку в фургон. Люди собираются вокруг и ругаются, а если оказывается, что собака кому-то принадлежит, препирательства бывают бурными. У собачников из Филадельфии есть специальный прием, с помощью которого собаку можно поднять, не вытаскивая из сети, и закинуть в клетку. Однажды, рассказали нам ребята, один чудик явился с ножницами для металла и перекусил прутья клетки, чтобы вызволить свою собаку. Рассказывая нам об этом, они смеялись до упаду. Так что, заперев собаку в своем фургоне, они поскорей смываются с той улицы, где ее поймали.
В Филадельфии собаколовы работают уже давно, поэтому на самом деле никаких стай там нет. А вот кого там действительно не хватает, так это кошколовов. Кошки в Филадельфии шныряют повсюду. В той части города птиц не видно вообще.
У собачников уйма подружек. Поймав семь или восемь собак, они по очереди отваливают на час или два, чтобы погостить у своих милашек. Остальные же в это время просто разъезжают по городу. Иногда, если собака так и напрашивается, чтобы ее поймали, они останавливаются и пытаются набросить на нее сеть. Большинство из подружек, которых они навещают, замужем, и когда эти парни возвращаются от них, то хихикают, смеются и всячески бахвалятся, хотя им бывает и самим страшновато. Они постоянно отпускают всевозможные шуточки насчет того, кто больше всех устал. По-настоящему они ловят собак часа три в день. А в остальное время представляют собой, без всякого сомнения, самую старую в Филадельфии фирму по прокату племенных жеребцов, с доставкой на дом и с устоявшейся репутацией.
