приговорен к пожизненному заключению, но он умер в тюрьме, потому что ему не было предоставлено условно-досрочного освобождения или отсрочки исполнения приговора для лечения, несмотря на серьезное заболевание сердца. В Европе в то время тоже было много борьбы, и в разгар этого неправомерные операции, подобные нашим, обвинялись в преступлениях.
Однако в Европе, где нет смертной казни, никто не был приговорен к смертной казни, и многие люди вернулись в общество и ведут активную деятельность. Даже в Японии условно-досрочное освобождение должно быть доступно для бессрочного условно-досрочного освобождения. Если это так, то я обеспокоена тем, что правительство принимает репрессии против политической деятельности. Организация, которая руководила уже прошедшей борьбой, исчезла, и времена меняются, но я не думаю, что справедливо, когда человека, который сожалеет и извиняется, приговаривают к пожизненному заключению с суровым приговором.
Кроме того, правительство Японии неоднократно получало рекомендации по вопросам прав человека от Комиссии ООН по правам человека и других организаций. Я думаю, что в Японии нужны кардинальные реформы, чтобы довести тюремные условия (жизнь в тюрьмах) до уровня развитых стран. Первый — это выплаты заключенным на основе тюремной работы, называемые «баунти».
Это не «трудовая премия», а «вознаграждение» за исправительно-воспитательную работу, около 12 000 иен. Позже почасовая оплата увеличилась бы до 20, 30 тысяч иен, но… Стоимость рабочей силы в Японии чрезвычайно низка по сравнению с Соединенными Штатами и Южной Кореей. (По данным ООН, оплата труда заключенных выплачивается низшим чинам тюремных служащих. На вопрос, какой процент от средней заработной платы им выплачивается, Южная Корея, Перу, Украина и т. д. Платят от 9 до 100 %. Япония ответила, что нет ответа.)). Таким образом, невозможно компенсировать жертвам, и даже если выйти из тюрьмы, в мире, где трудно «вернуться в тюрьму», невозможно прокормить себя небольшой суммой вознаграждения, и также можно заставить семью и друзей нести это бремя. Нет сомнений в том, что люди склонны совершать преступления снова, потому что они не могут позволить себе жить, и это не помогает предотвратить рецидивизм.
Второй момент заключается в том, что заключенные исключены из всеобщего медицинского страхования в Японии. Поскольку они исключены из системы национального медицинского страхования, находящейся в ведении Министерства здравоохранения, труда и социального обеспечения, и поставлены под управление медицинского обслуживания Министерства юстиции, они не могут получать медицинскую помощь того же уровня, что и граждане. В тюрьмах вообще медицинская система настолько плоха, что к моменту перевода в наш центр они уже серьезно больны, и во многих случаях уже слишком поздно. Более того, поскольку стоматологическое лечение в тюрьмах, в том числе и в нашем центре, не связано с зубными протезами, заключенные, нуждающиеся в зубных протезах, вынуждены платить сотни тысяч иен из собственного кармана.
Кроме того, большинство людей не могут пользоваться системой назначенного врача (право назначать врача, например врача общей практики, и получать медицинское обследование и лечение за свой счет), поскольку стоимость лечения слишком высока. Я думаю, что это должно быть под юрисдикцией Министерства здравоохранения и социального обеспечения, как во Франции, и должно покрываться Национальным медицинским страхованием.
В-третьих, я чувствовал необходимость коренного изменения бесчеловечного исправительного воспитания заключенных, которое следит за каждым их шагом. Это не только обеспечило бы соблюдение прав заключенных, но и значительно уменьшило бы нагрузку и нагрузку на тюремный персонал. Есть много сотрудников, которые серьезны и сочувствуют заключенным. Но старые системы и правила создает реальность, противоречащую первоначальной идее «коррекционного» образования, что является сильно возмутительным. В Японии «Закон Мэйдзи» (вступил в силу в 1908 году (Мэйдзи 4)) действовал около 100 лет. В 2001 году инцидент, связанный со смертью и травмами заключенных в тюрьме Нагоя, стал социальной проблемой, и в 2001 году (Хэйсэй 12) наконец был внесен серьезный пересмотр. А с июня 2010 года он был изменен на «Закон о тюрьмах Хэйсэй» и «Закон об обращении с исправительными учреждениями и заключенными и т. д.»). Тем не менее, основная концепция исправительного воспитания и обращения с заключенными, а также подробные правила и формы поведения, по-видимому, не сильно изменились со времен закона о тюрьмах Мэйдзи. Конечно, поскольку это тюрьма, то, конечно, есть ограничения прав человека. Однако необходимо создать стороннюю организацию с полномочиями рассматривать ограничения прав человека.
В соответствии с Законом о тюрьмах был создан «Ревизионный комитет», но он не имеет полномочий). Я полагаю, что вышеперечисленные пункты являются проблемами японской тюремной администрации, к которым я хотел бы обратиться исходя из своего опыта. Я надеюсь, что такие люди, как лектор, с которым я познакомился в тюрьме, будут все больше и больше сталкиваться с заключенными.
Я хотела бы дорожить полученным опытом и возможностями. И я хотела бы использовать то, что я узнала до сих пор, в остальной части моей жизни.
Введение Хироко Нагаты
Мы не сделали ничего хорошего. Признаём это, и не будем тянуть кота за хвост.
Вообще довольно самонадеянно с моей стороны говорить о революционном движении: в конце концов, кроме убийства четырнадцати своих товарищей и беспробудного пьянства я не прославилась ничем (что, однако, не означает, что я ничего больше не сделала).
Тем не менее, если мы хотим понять, почему у нас не получилось, надо исследовать опыт ОКА, иначе мы будем гладить хобот слона, думая, что это змея.
Нельзя быть такими самонадеянными!
Некоторые левые снобы будут воротить от этой книги нос: мол, фу, какая гадость! Там ведь насилие, кровь, кишки, убийства, много секса и наркотиков, а также ревизионизма! Конечно, это ведь ничего общего не имеет с революционной борьбой, в отличии, к примеру, от посиделок в дорогом кафе и обсуждений теорий Фуко и тому подобных высоколобых интеллектуалов.
Мне не близка эта точка зрения. Я люблю секс, пиво и драки. Я люблю брутальную литературу, а также я прожила брутальную жизнь. Поэтому неженки, мечтающие о «чистом» марксизме пусть идут подальше и закроют эту книгу, а почитают, скажем Троцкого (его хорошо читать на ночь). Тогда как нормальные люди займутся делом.
Вообще проблема японских коммунистов в том, что им не хватает партийностью в своём стиле, но при этом у них явный избыток самой подлой групповщины.
Я столкнулась с этим в нашей Фракции Красной Армии, где господин (не товарищ!) Такая Сиоми всем навязывал свои бредни как последнюю истину.
Вот здесь я и буду восполнять недостаток партийности в нашей левой прессе, чтоб мир не только смеялся над нами, но и ужасался нам и удивлялся.
Впервые я подумала об этой книге в тот момент,
