Далее: между господином Кршичкой, отцом сына Иозефа, на которого совершил нападение кот, и господином Густолесом, владельцем черного кота, напавшего на сына господина Кршички, уже в течение длительного времени имело место политическое напряжение. Таким образом, государственная прокуратура считает доказанным, что кот господина Густолеса действовал умышленно, с целью нанести физическое увечье сыну политического противника своего хозяина, что вышеуказанному действительно удалось. Поскольку, согласно действующему австрийскому закону от 8 января 1801 года, котов следует считать лицами слабоумными, за которых всем своим имуществом и жизнью отвечают их владельцы, вся вина падает исключительно на господина Густолеса.
Тем временем в ветеринарном отделе сельскохозяйственной секции технических наук было подвергнуто исследованию душевное и физическое состояние кота, и материалы переданы в государственную прокуратуру.
Заключение гласило:
№ 2145/65
«Г-н Франтишек Густолес.
Исследованный широк в кости и хорошо упитан. Страдает, однако, воспалением надкостницы, так что его укус может быть опасен для жизни.
По этим причинам желательно, чтобы исследованный был уничтожен.
Д-р М. Кашпарек»
Государственная прокуратура направила этот акт к исполнению в полицейский комиссариат, где его тотчас приобщили к остальным документам по делу Густолеса.
Между тем кот был возвращен господину Густолесу. Каково же было удивление бедной его семьи, когда в пять утра за господином Густолесом пришли четверо полицейских и увели несчастного с собой! В полицейском участке строгий вахмистр не слишком приветливо обратился к задержанному:
— Вы — Франтишек Густолес?
— Так точно, ваша милость!
У одного молоденького полицейского на глазах выступили слезы.
— Дайте сюда дело Франтишка Густолеса и не плачьте мне тут!
Дело принесли.
— Густолес, выслушайте распоряжение наместника от 15 июня 1911 года за номером 75/289:
«По делу Франтишка Густолеса согласно ветеринарному заключению за № 2145/65 утверждается, чтобы упомянутый был безотлагательно уничтожен. Настоящее постановление является окончательным, и на основании § 5 закона о чуме рогатого и прочего скота от 12 февраля 1867 года обжалованию не подлежит.
Императорско-королевский советник Ваничек»
— Видите, — сказал несчастному полицейский чин, — приговор не обжалуешь! Пишите завещание и не ревите. Все равно вам конец. Вот только из Вены подтвердят приговор и решат, каким способом вас уничтожить.
Хотелось бы мне знать, как господин Густолес выпутался из этой истории?!
О странном прощании старого сэра Арчибальда Торберна
со старым 1728-м годом
На рубеже графств Вестморленд и Даргем, там, где на невысоком холме пролег водораздел речки Эйден и ручья Микльтонского, на скверной дороге, ведущей к Эпльби, высился родовой замок Торбернов. Вообще говоря, уже слово «высился» есть большое преувеличение, а еще большую и к тому же заведомую ложь изрекал в округе всякий, кто произносил слово «замок». В действительности то были причудливые развалины, укрытые кронами старых дубов и сосен; пригодной для жилья осталась лишь башня. Но сэр Арчибальд Торберн вместе со своим слугой дерзко утверждал, что его замок все же высится!
И если в его присутствии кто-нибудь неосмотрительно решался заметить, что эта древняя развалина погребена под ветвями дубов, сэр Арчибальд вне себя от гнева восклицал, что в королевском суде в Лидсе при всем грозном трибунале докажет, что именно тут, под этими дубами, бард в тринадцатом веке сочинял балладу о короле Хорне.
По всему краю было известно, что из-за этого сэр Арчибальд обломал свою палку об голову управляющего королевскими имениями в Волсингене. Известно было также и то, что он утверждал, будто бы получил эту палку от короля Карла II, когда тот после реставрации в 1680 году направлялся на север усмирять мятежных шотландцев. С королем тогда выступило много всякого сброду из Пемброка, Кардинага, Дербингена и графства Чейстерского. Об этих людях пелось:
Там, где Пемброк и Кардинаг,Там драка и разбой.Горят дома и дети плачут,И всюду стон и вой.Он всем кричит: «Спасайся,Спасайтесь все, кто может!С нами орлы из Чейстера,За ними карнаргонцы,И хваты дербингенцыИдут за нами тоже!»
Сам о себе, — полагая, что этим он напустит страху на тех, с кем общался, а равно и на крестьян в деревне под своей резиденцией, — сэр Арчибальд Торберн утверждал, будто бы происходит из Дербингена. Иногда он посылал своего слугу Филетта к сельскому старосте, требуя, дабы тот немедля явился к нему в замок. Слово «замок» внизу, в деревне, слуга Филетт произносил с великим почтением в голосе.
Староста любил ходить к старику, зная, что там его ждет немалая потеха. Торберн всякий раз угрожал, что велит его вздернуть на дубе, под которым Кромвель однажды писал грозное письмо королеве Елизавете. Затем, показывая старосте обломок своей палки, сэр Арчибальд восклицал:
— Понюхай, староста, чем пахнет эта палка; ее мне пожаловал Карл II. А ну, Филетт, вытяни его этой палкой разок по спине!
И Филетт с серьезным видом ударял старосту Гнаса по спине пресловутой палкой, которую некогда собственноручно вырезал своему господину из корневища можжевельника, что рос на противоположном склоне.
— Премного благодарны, ваша милость, — отвечал староста, — я знаю, что вам угодно. Вам нужны лепешки и сало.
— Филетт! — кричал сэр Арчибальд Торберн, извлекая из ножен старую шпагу с обломанным острием. — Проткнуть эту пуританскую собаку сею знаменитой шпагой, которой мои предки изгнали норманнов из Карнарвонского залива?
— Оставьте его, — торжественно ответствовал слуга Филетт, — оставьте его, ваша милость, ваша шпага вам еще понадобится для других, более важных дел.
Это была правда, поскольку на ней, вместо вертела, над огнем разбитого камина в одной из комнат башни они жарили диких лесных кроликов. Кстати сказать, там же эта шпага и лишилась когда-то своего острия.
— Ладно, раз ты просишь, пусть будет по-твоему, оставлю его в живых, — говорил сэр Арчибальд. — Но в наказание за свою дерзость, ты, Гнас, пуританская собака, ты должен доставить в замок целую свинью, а не только кусок сала. Иначе качаться тебе на суку. Самое лучшее, конечно, было бы, если бы я велел всех вас, деревенских, вздернуть! Чтобы вы помнили, что сэр Арчибальд Торберн происходит из Дербингена! — При словах «из Дербингена» голос старика обычно доходил до рыка.
Староста уходил, а сэр Арчибальд брал волынку, усаживался на большую дубовую лавку, служившую ему постелью, и говорил:
— Пой, Филетт!
Барин растягивал меха, и Филетт пел ужасным голосом:
Там, где Пемброк и Кардинаг,Там драка и разбой.Горят дома и дети плачут,И всюду стон и вой.Он всем кричит: «Спасайся,Спасайтесь все, кто может!С нами орлы из Чейстера,За ними карнаргонцы,И хваты дербингенцы идут за нами тоже!За ними карнаргонцы,И хваты дербингенцы идут за нами тоже!»
После они одевались и отправлялись объедать богатых дворян по соседству… эти бедняги, отроду не обидевшие даже мухи, а единственно по мере своих сил опустошавшие обильные запасы в погребах соседей.
В ту пору, после длительного перерыва, в старой доброй Англии опять славно зажили в дворянских поместьях. С 1660 года, когда Карл II восстановил королевство, физиономии англичан изменились. Пуританство исчезло из повседневности. Религиозная нетерпимость потеряла свою остроту, снова пошла веселая жизнь. Меланхолии как не бывало, и подданные короля не могли нахвалиться, что на дорогах стало спокойно.
Сэр Арчибальд Торберн с Филеттом лучше других могли оценить всю прелесть свершившихся перемен.
Погреба были опять полны, яств всюду в изобилии, а Торберна за его лживость любили во всех графствах в округе.
28 декабря 1728 года сэр Арчибальд Торберн пребывал в отличном расположении духа.
Он гостил в Консетте, в замке своего друга Бернарда, и, потягивая из большого кубка старое вино, слушал рассуждения гостей о том, как они отпразднуют проводы старого и встречу Нового года — праздник, которому ныне, тоже после длительного перерыва, вновь сопутствовали пирушки, полные буйного веселья.
Гости порешили, что наступление Нового 1729 года они отправятся праздновать к графу Альстон-Муру.
Настроение было столь веселым, что сэр Арчибальд Торберн напился.
В такие минуты он обычно начинал хвастаться вдвойне. Кто-то обозвал его бабой, после чего в неописуемом негодовании сэр Арчибальд вместе со слугой Филеттом покинул замок, предварительно вызвав всех присутствующих на дуэль.
