– Эк… экстремистских?!
– Ну, это, конечно, громко сказано, – успокоил его Сорокин. – Я имею в виду группировки какие-нибудь тайные… В молодежной среде. Нацболы, троцкисты, маоисты и прочие революционеры…
Учитель тоже приложился к пиву, облизнулся – язык у него оказался удивительно длинным. Не пеликан, а ящер какой-то… Птеродакль! – усмехнулся сравнению майор.
– Сейчас у многих молодых людей мозги набекрень, – грустно кивнул Вениамин Георгиевич. – Наркотики, секс… кхе… да! Ну и социальное неравенство юные умы будоражат. А тут еще взрослые… Некоторые, носящие святое звание учителя… масло в огонь подливают. Наша историчка, например. В КПРФ состоит, и на уроках детям о преимуществах социализма рассказывает. Или математичка, Эсфирь Абрамовна. Тоже… выражения допускает. Однажды Россию страной дураков назвала. Ученикам двойки беспощадно лепит. Недавно по соросовской программе компьютер в личное пользование получила и в класс принесла. Для пропаганды ихнего образа жизни… Ну, вы меня понимаете… вполне вероятно, на ЦРУ работает. Или Моссад…
Сорокин вдохнул обреченно.
– Об этом вы, Вениамин Георгиевич, позднее в отчете напишете. А сейчас меня другое интересует. Что, например, в народе о визите Первого президента говорят? Не высказывает ли кто угроз в его адрес?
– Да разное говорят, – с жаром зашептал Пеликан, забыв уже, что минуту назад комплексовал по поводу своей стукаческой участи. – Ругают в основном. Та же Ксения Спиридоновна… ну, я вам говорил про нее, историю в нашей школе преподает, такое про него буробит…
– Я имею в виду высказывания экстремистского характера, – перебил бесцеремонно майор, понимая, что нужной информации у агента нет. – Займитесь вплотную молодежными группировками.
– Постараюсь узнать, внедриться! – с готовностью кивнул Пеликан, заботливо поправив в нагрудном кармане рубашки конверт с деньгами – не дай бог, выпадет!
– Внедряться не нужно, – охладил его пыл Сорокин. – Так, поспрашивайте невзначай у школьников, учителей. У вас, кстати, доверенные лица среди учащихся есть? На чьи сообщения можно положиться?
– А как же! – с гордостью вскинулся Пеликан. – Есть у меня стукачи… в паре-тройке классов. Растим, так сказать, достойную смену…
Сорокин похвалил сдержанно:
– Вот вы оказывается какой… инициативный… Так вот и поинтересуйтесь у них о настроениях в молодежной среде. И завтра мне – сообщение в письменном виде, встретимся здесь же, в шесть часов вечера.
– Конечно, – подобострастно кивнул Пеликан, и, поняв, что разговор окончен, добавил вежливо. – До свидания, э-э… мы с вами так и не познакомились?
– Зовите меня Семен Семенычем, – серьезно отрекомендовался майор и поднялся из-за стола. – Я выйду первым, а вы посидите чуток. Допейте пиво, пока холодненькое, и – за работу,
Сорокин покинул кафе, и, идя по тенистой улочке, думал скорбно о том, что, какова страна, таковы, судя по всему, и спецслужбы. Разве можно считать Пеликана серьезным агентом? Другое дело – на западе. Там нужным информаторам несусветные бабки платят! Да что говорить об иностранных разведках, когда любая преступная группировка за важную информацию такие деньжищи отстегивает, что ему, майору, впору перевербовываться.
ХV
В горотделе Гаврилов прежде всего выслушал доклад начальника разрешительного отдела по результатам проверки владельцев нарезного огнестрельного оружия. Ничего, что смогло бы заинтересовать полковника Коновалова, она не дала. Практически у всех зарегистрированных в городе и районе охотников карабины и малокалиберные винтовки были тщательно вычищены, хранились, как и положено, в стальных сейфах, исключающих доступ посторонних. А вот депутат, Соловейкин, напротив, не сразу вспомнил, куда запрятал приготовленную для защиты демократии винтовку, а потом, хлопнув себя по лбу, вытащил ее, завернутую в дырявую мешковину, из заросшего паутиной чулана. Рыжий налет ржавчины на затворе и в канале ствола напрочь исключал народного избранника из числа подозреваемых
В ходе рейда милиционеры изъяли у населения три незарегистрированных гладкоствольных охотничьих ружья, один обрез и берданку со сломанным бойком. Все это добро лежало на столе в дежурной части, и после беглого осмотра Коновалов решил, что к покушению на президента конфискованные стволы отношения не имеют.
А вот над списком, полученным из местного военкомата, задуматься следовало, в него попало шестеро козловцев – один с афганской войны еще и пятеро с нынешней чеченской. Гаврилов подчеркнул в коротком перечне фамилий одну. Жарков Александр Николаевич, двадцать два года, сержант запаса, награжденный за участие в боевых действиях на территории Чеченской республики звездой Героя России.
– Снайпером воевал, – скупо пояснил подполковник. – Меня в военкомате насчет него особо предупредили. Импульсивный, неуравновешенный. Безработный. Выпивает крепко. Одним словом – чеченский синдром.
– Герой России – и безработный? – поднял брови Коновалов. – Да его в этой дыре на руках должны носить. Как образчик патриотического воспитания.
– Носили, – вздохнул Гаврилов, – а потом бросили. Неудобным героем оказался. Речи на собраниях говорить не умеет, да и то, образование-то у него – сельское профтехучилище на базе девяти классов. На торжественных приемах напивался и районному начальству грубости разные говорил. Насчет тыловых крыс, обозников… – подполковник сжал губы, пряча усмешку. – Ну а работа – куда ж его, низкоквалифицированного? Устроили на ремзавод, а через полгода уволили за прогулы. Выучился на шофера – права отобрали за аварию по пьяной лавочке. Тюкнул какую-то иномарку, большие деньги задолжал… Короче, выпал он из нашего поля зрения, – виновато признался Гаврилов.
– Вот-вот, уже кое-что, – оживился Коновалов, переписывая в свой блокнот данные Героя России. – Уже горячо… Давай-ка сюда квартировладельца, я с ним потолкую. А ты скомандуй своим орлам – пусть мне паренька того, Жаркова, из-под земли достанут. Немедленно!
Через десять минут помощник дежурного по РОВД лениво впихнул в комнату для допросов задержанных низкорослого кривоногого мужичонку. Одернув замызганный пиджак со свернувшимися в трубочку лацканами, доставленный с интересом глянул на Коновалова, на убогую обстановку, состоящую из металлического стола в пятнах, проступающей из-под коричневой краски ржавчины, на две привинченных к полу табуретки того же тусклого цвета, сел напротив полковника, снял с головы засаленную, как у паровозного машиниста кепку и неожиданно оказался солидно лыс.
– Допрашивайте, сатрапы! – заявил он, попытавшись вольготно откинуться на несуществующую спинку воображаемого кресла, и едва не сверзился с табуретки.
– Осторожно, господин Пузырев, – заботливо предупредил его Коновалов. – Мы, хотя и сатрапы, как вы изволили выразиться, но здоровье наших сограждан для нас превыше всего!
– С чего бы это? – насторожился мужичок. – Хватают ни за что ни про что, садят в кутузку, где бациллы туберкулезные кишмя кишмят… потом о здоровье заботятся.
– Кишат, – улыбнувшись, поправил его полковник.
– Что? – вытаращил глаза Пузырев.
– Кишат, говорю бациллы. Только не в камере ИВС, которую, как меня здешнее начальство уверило, хлоркой три раза в день обрабатывают, а в квартирешке вашей. Я там побывал давеча. Такая антисанитария!
– А вы, позвольте удостовериться, кто такой будете, чтоб по квартирам чужим шарить? – важно осведомился задержанный.
– Я руководитель центра стратегических исследований социальных проблем, – представился Коновалов. – Зовут меня Владимир Савельевич Комаровский. Доктор социологических наук, профессор кафедры… Впрочем, это не важно. Мы с группой э-э… коллег проводим мониторинг… э-э… чтоб вам было понятно, скажу проще. Исследуем глубинную, так сказать, жизнь простого народа на примере малых городов, и вашего Козлова в частности.
– Ученый? – встрепенулся мужичок. – Из Москвы?!
– Из нее самой, – опять изобразил приветливую улыбку полковник.
– И что вас интересует?
– Я ж объяснил. Социальное самочувствие народа…
– Хреновое самочувствие! – веско заявил Пузырев. – Такое, прямо скажу, товарищ профессор, хоть помирай. Реформы эти долбанные народ добивают.
– Ну, народ – это слишком обще, – вошел в роль ученого Коновалов. – А вот вы, конкретная, так сказать… социальная единица. В чем заключаются ваши персональные проблемы?
– Да жить невмоготу стало простому русскому человеку! Союз развалили, государство разворовали, капиталы за границу вывозят, – начал горячо перечислять мужичок.
– Вы к себе, к себе поближе, – терпеливо урезонил его полковник. – Давайте на своем, так сказать, опыте.
