Я инстинктивно упал на землю. Только лицо приподнял. Огонь распространялся на удивление быстро. Машина была объята пламенем. Я увидел, как Кувано снова куда-то побежал. Он несся к мальчику с велосипедом, который в растерянности застыл на месте. Кувано сбил его с ног, закрыл своим телом и снова закричал:
— Взорвется! Беги!
Парень в трениках продолжал стоять. Может, думал, как потушить. Он растерянно смотрел то на Кувано, то на машину.
Раздался грохот.
Дальше я помню только отрывки. Испуганное лицо мальчишки. Через мгновение — стоны. Поднимающийся клубами белый дым. Бьющая в нос кислотная вонь. Кувано, у него рука в крови. Разбросанные части тела, кровь.
Я пришел в себя, когда мы с Кувано бежали по кампусу университета в Комабе. Мы попали на территорию через задние ворота — через них мы когда-то уходили из восьмого корпуса. Миновав университет, мы сели на линию Иногасира. На Сибуе пока полицейских не было. Мы тут же пересели на кольцевую линию Яманотэ. Вышли на Синдзюку, я шел первым. Кувано молча тащился за мной. Мы забрели в полутемный джаз-бар, расположенный в подвале. Он работал всю ночь. Сели в углу и только тогда смогли осмотреть рану Кувано.
— Все в порядке. Ничего серьезного, — сказал Кувано.
Наверное, его задел отлетевший кусок машины. Свитер порвался, из рассеченной раны на предплечье шла кровь. В ране сидел кусок железа. Но, похоже, вены задеты не были. Я выдернул железяку, кровь пошла еще сильнее. Не знаю, может быть, следовало обратиться к врачу. Так и не решив, что предпринять, я крепко завязал рану носовым платком.
— Зачем ты сделал бомбу? — спросил я его шепотом.
Кувано долгое время ничего не отвечал. В баре сидели несколько посетителей. Они слушали саксофон Орнетта Коулмена,[38] звучавший из динамиков. «Голден серкл»,[39] — подумал я.
— Я тебя спрашиваю, зачем ты сделал бомбу? — повторил я.
— Знаешь журнал «Тик-так»?[40] — спросил Кувано, не поднимая глаз.
— Знаю. Библия доя бомбистов. Говорят, в книжных магазинах агенты безопасности ставят на контроль всех, кто покупает этот журнал. Его продают только в университете «Васэда», в книжном «Кисараги», так ведь?
Сказав это, я понял, что Кувано меня совсем не слушает. Он заговорил, будто сам с собой. Начал объяснять, как сделать бомбу:
— Для учебника по изготовлению бомб он не слишком подробный. Мне хотелось создать бомбу лучше, чем в «Тик-таке». Из чистого интереса. Взрывать я ее не собирался. Я начал изучать химию с самых азов, с формул. И тогда понял: самое главное — раздобыть хлорат натрия, и бомба готова. А этот хлорат входит в гербициды. В те гербициды, которые продаются в любом магазине. И название у них — обхохочешься: «Без травы». Смешно, правда? Так вот, добавляешь сахар, древесный уголь, серу, фосфор и перемешиваешь. Процентное соотношение смеси — задача сложная, но у меня, по-моему, все получилось, как надо. Размешивал я пером, ужасно трясся. Но еще сложнее детонатор. Вот его…
Кувано говорил, слова лились из него тяжелым потоком. Говорил он тихо и долго. Словно играл сейшн с Орнеттом Коулменом. Я дал ему пощечину. Кувано посмотрел на меня, будто наконец пришел в себя, и неслышно пробормотал:
— Я убил человека.
7
— Значит, это и есть ваше происшествие семьдесят первого года? — сказала Токо.
— Да.
— И он все-таки уехал во Францию?
Я кивнул:
— На следующий день он улетел из Ханэды.[41] У него был забронирован билет.
— Повезло ему, могли бы поймать.
— В те годы было не так, как сейчас, на определение отпечатков пальцев требовалось время. Нас с Кувано загребли в полицию за участие в демонстрации в шестьдесят восьмом году. Нарушение общественного порядка. Мы провели там три дня, и у нас взяли отпечатки пальцев. Но мы думали, органам потребуется несколько дней, чтобы сличить их с теми отпечатками, которые остались на месте взрыва. Собственно, так оно и произошло.
Токо вздохнула.
— Значит, погибший случайно оказался полицейским?
— Именно так. Двадцатипятилетний постовой. Потом прочитал о нем в газете. Четвертый дан по дзюдо. По утрам он бегал, тренировался. Та же привычка, что и у меня. Наверное, не будь он полицейским, не стал бы смотреть, как горит автомобиль, а смылся бы побыстрее.
Пепельница была доверху набита окурками, но Токо вынула из пачки новую сигарету.
— Получается, взрыв — результат случайного стечения обстоятельств. Почему же ты не пошел с повинной? Тебя бы не стали судить строго. Ты нарушил всего лишь правила дорожного движения. Тебе бы не дали никакого срока, в худшем случае — условный. Ты же ничего не знал про бомбу. И Кувано обвинили бы не в убийстве, а в повлекшей смерть преступной оплошности.
— Может быть, — ответил я. — Я думал об этом. Мы целый день после случившегося мотались с ним по кафешкам на Синдзюку и ломали голову, что нам делать. Но Кувано никак не мог прийти в себя. Для трезвого решения требовалось время. Вот я и убедил его. Чтобы он уезжал, как планировал. А если решит сдаться, то ему достаточно обратиться в японское посольство в любой стране. И тогда, получив от него сигнал, я тоже приду в полицию с повинной.
— Он так и не сдался?
Я молча кивнул.
— Ты не испытывал к нему ненависти?
Я хотел налить виски в стакан — моя бутылка была уже пуста. Я открыл новую, которую поставила мне Токо.
— На мне тоже лежит часть ответственности за произошедшее. А он, мгновенно оценив ситуацию, спас ребенка. Мальчишка остолбенел в прострации. Если бы Кувано не повалил его, тот бы погиб или получил тяжелые ранения. Я же и пошевелиться не смог. Разве я имею право его ненавидеть?
Токо встала и открыла окно. Оглянулась и сказала:
— У твоей истории есть урок.
— Какой урок?
— Если держать тормоза в порядке, можно обойтись без сентиментальных воспоминаний.
Я улыбнулся:
— Это точно.
Она была абсолютно права.
Через открытое окно выветривался дым, скопившийся в комнате. На смену ему приходил свежий холодный воздух.
— Повезло ему. Так и не поймали.
— Тогда система расследований за рубежом была недостаточно развита. Деятельность Красной Армии[42] стала привлекать к себе внимание позже. За год до этого угнали самолет «Ёдо»,[43] это происшествие взбудоражило всю страну. Во второй половине того же года отдельные группировки начали целенаправленную борьбу, проводя серии взрывов. В декабре взорвалась рождественская елка на Синдзюку.[44] Кувано купил билет до Лондона, наверное, поэтому его не удалось разыскать ни полиции, ни через Интерпол.
— А чем занимался ты?
— Да разным. Пришлось поработать и в не совсем легальных местах.
— Неплохо тебе удалось скрываться.
— До сих пор — да.
— А теперь опять превратился в объект пристального внимания.
— Похоже, что так. Но хочу тебя предупредить, органы безопасности основательно покопались в нашем с Кувано прошлом. Думаю, и о моих отношениях с твоей матерью им известно.
— Мама умерла, — сказала она. — А ты, как и прежде, продолжаешь бегать.
— Может, ты и права. Но я собираюсь не только убегать, но и догонять. Я найду того, кто убил Юко и Кувано.
Токо посмотрела на меня. В ее глазах читалось удивление ребенка, который в первый раз увидел в зоопарке необычное животное.
— И откуда у тебя появляются такие странные мысли?
— Кувано был моим единственным другом. А Юко — единственная женщина, с которой я жил вместе.
Она смотрела на меня не отрываясь. И наконец произнесла:
— Что-то мне тоже выпить захотелось.
— Выпей.
Она встала и действительно принесла еще один стакан. Налила виски до краев и поднесла стакан к губам. Она пила виски не разбавляя, но помногу. Я же пил совсем по чуть-чуть и мог продолжать до бесконечности.
— А ты не хочешь поручить все полиции? Что ты один можешь сделать?
— Не знаю. Но хочу попробовать.
— Так же как вы пробовали заняться студенческой борьбой? Опять начнешь игру, в которой победитель известен?
— Может, и так.
Я отхлебнул виски и продолжил:
— Теперь мой черед задавать вопросы. Ты не знаешь, почему твоя мать вчера оказалась в парке?
Она опять потянулась к стакану. Содержимое его значительно уменьшилось. Я вспомнил, как пила Юко. Не могла и кружки пива выпить. Тут же становилась красная как рак.
— Я же сказала тебе, что́ говорила полиции. Не имею ни малейшего понятия. Но теперь поняла: она с тобой хотела встретиться. Раз она знала, где ты живешь, то могла быть в курсе и твоих привычек.
Я думал об этом. Вполне возможно. Действительно, в последнее время я стал весьма неосторожен.
— Но если так, почему она не пришла ко мне в бар?
