чем у Индиго, и я дорожила ими так сильно, словно они были обнажённой частью моей души. Каждая прядь хранила ту версию моей жизни, какой она когда-то была, и я верила, что, если буду заботиться о них, эта версия вернётся.
Ещё в детстве мама втирала в мои волосы сладкое миндальное масло, расчёсывала их, пока они не заструились по моей спине, словно беззвёздное ночное небо. В те дни она рассказывала мне сказку о Рудабе, персидской принцессе, чьи волосы были словно река ночи, которой она позволяла разливаться по крепостной стене, чтобы её возлюбленный, король Зал, взбирался по ним в её покои.
– Ты моя драгоценная сказочная девочка, – как-то сказала мама.
Это было до того, как она стала работать дополнительные смены, а под глазами залегли тени. Когда мы переехали в Хок Харбор, я всё ещё держалась за мечту, что однажды всё станет как раньше. И первую неделю в новом доме я хранила свои надежды в каждом узелке, в каждом колтуне своих немытых нерасчёсанных волос.
Я хотела, чтобы мама поругала меня, вздохнула, посадила перед собой, упершись коленями мне в спину. Хотела, чтобы она расчёсывала мне волосы и напевала вполголоса, держа в зубах шпильки. Но привлекла я не её внимание – его. В конце той первой недели я сидела за столом во время завтрака, и Юпитер присвистнул.
– И откуда только взялось это маленькое дикое создание? – Он рассмеялся, дразняще улыбнувшись моей маме, но, когда посмотрел на меня, его улыбка не соответствовала его взгляду.
Воздух в уголке для завтрака стал влажным и спёртым. И хотя мне было жарко в моей толстовке и пижамных штанах, я хотела, чтобы мои волосы были достаточно длинными и смогли поглотить меня целиком.
Юпитер облизнул губы ярко-розовым языком.
– У тебя такие длинные волосы, что я могу завязать ими глаза и всё равно тебя не найти.
Моя мать сидела в кресле, притянув к груди костлявые колени, на которых балансировала её кружка с кофе. Когда Юпитер заговорил, она хлопнула ладонью по столу и поднялась так резко, что я вздрогнула.
– Почему ты всегда позоришь меня, Лазурь? – Схватив меня за руку, она потащила меня через коридор в ванную и прорычала: – Ты выставляешь меня в дурном свете. Посмотри на себя. Твои волосы… отвратительные. Я урабатываюсь до смерти, чтобы о тебе позаботиться, а ты не в состоянии позаботиться о себе самой?
Она выпустила мою руку, тяжело дыша, и втолкнула меня в ванную.
– Либо заплети их в косу, либо отрежь, – заявила она, хлопнув дверью.
С тех пор я никогда не распускала их дома. Но в Доме Грёз Индиго настаивала на этом. Только тогда я позволяла их ароматной тяжести укрыть мои плечи.
– Это похоже на магию, – говорила она, касаясь тёплыми пальцами моей головы. В её голосе были тоска и напряжение. – Уверена, это и есть магия…
Я всегда хотела, чтобы в моей жизни была магия, но тем субботним утром, зимой моего тринадцатого дня рождения, я больше не хотела волшебства. В тот день я оделась как обычно, чтобы отправиться в Дом Грёз. Я не спрашивала у матери разрешения. И вообще старалась не упоминать при ней Индиго, потому что в те моменты её лицо искажалось, а голос становился шёлковым и ядовитым: «Снова бежишь в дом мисс Кастеньяды? Милая, она будет считать, что ты слишком прилипчивая. Никому не нравятся прилипчивые девочки».
И как бы моя мать ни морщилась, произнося имя Индиго, я знала – она тайком благодарна за мою подругу. Ведь без Индиго я бы оставалась дома.
С ней. С Юпитером.
В такие дни я чувствовала, как тень Юпитера, прожорливая и липкая, цепляется к моей коже, неважно, куда я шла. Когда я открывала дверь в ванную, он был там, улыбающийся, удивлённый, с полотенцем, обёрнутым вокруг пояса. И тогда я вынуждена была смотреть на него, втискиваясь в узкое пространство, бóльшая часть которого была занята им.
Я ненавидела смотреть на него.
Юпитер был высоким, худощавым, с узкими плечами и тугим затвердевшим мешком плоти вокруг пупка, напоминавшим мне яйцо. Он был цвета зуба. Вот каким я его считала. Длинный человек-клык, и моя мать была нацеплена на него, как кусок застрявшего мяса.
Но его лицо было иным.
– Лицо суперзвезды, – говорила моя мать, подаваясь вперёд, чтобы погладить его по щеке.
У Юпитера были прямые белые зубы, квадратная челюсть, жёлтые волосы до плеч и серые глаза с тяжёлыми веками, придававшие ему неизменно сонный вид. В доме Индиго были картины с лицами ангелов, на которые я не могла смотреть, потому что эти лица слишком напоминали мне его.
В то утро, пакуя сумку, я не слышала, как он зашёл ко мне в комнату.
Я никогда не проводила особо много времени в этой комнате, которая была вроде как моей. Никогда не украшала её, не развешивала плакаты, хотя Юпитер приносил мне их целую кучу. Я не хотела претендовать ни на один уголок этого места.
– Я купил подарок твоей маме, принцесса.
Когда я обернулась, нас с ним разделял один фут. С его пальцев свешивалась золотая цепочка.
– Хочешь примерить? – спросил он, притворяя за собой дверь. Я сразу же вспомнила, насколько маленькой была эта комната. – Это может быть нашим секретом.
– Нет, спасибо. Не надо, – проговорила я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно. Я уже научилась вести себя спокойно в его присутствии. Если я была слишком нервной или голос звучал слишком тонко, Юпитер обнимал меня и успокаивал, а я терпеть не могла, когда он меня обнимал.
– Тише, тише, – успокоил он. – Посмотри, ты такая милая, не желаешь примерить мамин подарок, хоть и очень хочется? Ты моя хорошая девочка, а хороших девочек нужно награждать.
Я замерла, когда он приблизился.
– Повернись-ка, – велел он.
Я сказала себе, что, если сделаю, как он хочет, он уйдёт. И потому повернулась. Его дыхание было приторным и прогорклым. Он повесил золотую цепочку мне на шею. Холодный кулон ударился о мои ключицы. Юпитер развернул меня. Мы оба смотрели в зеркало. Я наблюдала, как он убрал косу с моего плеча, наклонился так, что мы теперь стояли вровень, и его лицо поднималось над моим плечом, словно ужасная луна.
– Прекрасно, – сказал он. – Я бы хотел, чтобы ты чаще носила волосы распущенными, Лазурь. Ты тогда так похожа на молодую версию своей матери.
Видимо, он почувствовал, что я хотела отстраниться, потому что его пальцы крепче сжали мои плечи.
– Знаешь, принцесса… – начал он, когда дверь
