ли в этом пейзаже какая-то красота? Тсаис не могла ответить на этот вопрос. В ее искаженном представлении туманный горизонт верещатника и зазубренная гряда утесов казались безжизненно-унылыми, а лес не вызывал ничего, кроме ужаса.
В чем заключалась красота? Девушка растерянно вертела головой, прищуриваясь и приглядываясь то в одну, то в другую сторону. Услышав звуки шагов, она резко обернулась, широко раскрыв глаза и ожидая новых неприятных неожиданностей. Но это был человек в черном капюшоне с маской. Тсаис облегченно прислонилась спиной к косяку двери.
Хозяин избушки, высокий и сильный, приближался медленными шагами. Почему он закрывал голову и лицо? Он почему-то стыдился показывать лицо? Тсаис ничего не понимала — ей самой любые человеческие лица, с их водянистыми глазами, влажными неприятными отверстиями и щетинистой порослью, казались отвратительными.
Человек в маске остановился напротив:
— Ты хочешь есть?
Подумав, Тсаис ответила:
— Хочу.
— Тогда давай поедим.
Хозяин избушки зашел внутрь, расшевелил угли в камине и нанизал на вертела кусочки мяса. Тсаис неуверенно стояла поодаль. Она всегда готовила для себя сама. Она ощущала неудобство — идея сотрудничества еще никогда не приходила ей в голову.
Через некоторое время человек в маске выпрямился, и они сели друг против друга за стол, чтобы подкрепиться.
Через некоторое время хозяин произнес:
— Расскажи мне о себе.
И Тсаис, еще не научившаяся о чем-либо умалчивать или притворяться, объяснила ему свое происхождение следующим образом:
— Меня зовут Тсаис. Я прибыла на Землю из Эмбелиона, где меня сотворил чародей Панделюм.
— Эмбелион? Где это? И кто такой Панделюм?
— Где Эмбелион? — в замешательстве переспросила девушка. — Не знаю. Эмбелион — не на Земле. Это не очень большое место, там в небе переливаются разноцветные волны. Панделюм живет в Эмбелионе. Он — величайший из ныне живущих чародеев. По меньшей мере он так говорит.
— А! — откликнулся человек в маске. — Кажется, я начинаю понимать.
— Панделюм меня сотворил, — продолжала Тсаис, — но он допустил какую-то ошибку, когда меня выращивал. — Тсаис неподвижно смотрела в огонь. — Весь мир кажется мне мрачным и зловещим, наполненным уродством и ужасом. Любые звуки режут мне уши, все живые существа в той или иной степени мне отвратительны — неуклюжие кожаные мешки, набитые вонючими внутренностями! Как только я появилась на свет, я хотела только рубить, крушить, давить, уничтожать! Я ничего не знала, кроме ненависти. А потом я встретила свою сестру, Тсаин, — она такая же, как я, но без изъяна в мозгу. Она сказала, что существуют любовь, и красота, и счастье… Я попросила Панделюма отпустить меня на Землю, чтобы я могла найти любовь и красоту.
Ее изучали серьезные голубые глаза:
— И ты их нашла?
— До сих пор, — тихо и озадаченно отозвалась Тсаис, — я не встретила ничего, кроме зла — такого зла, какое не приснилось бы в кошмарном сне.
Постепенно, с трудом выбирая слова, она поведала человеку в маске о своих несчастьях.
— Тебе не повезло, — заметил тот, продолжая внимательно ее разглядывать.
— Мне кажется, что я должна себя убить, — сказала Тсаис тем же отстраненным, словно исходящим издали голосом. — Потому что я никогда не найду то, что ищу.
Наблюдая за ней, человек в маске видел, как нежная кожа девушки отливала медью в красноватых лучах вечернего Солнца, как распустились по ее плечам черные волосы, как задумчиво смотрели в огонь ее большие миндалевидные глаза. Он внутренне содрогнулся при мысли о том, что это грациозное создание погибнет и смешается с прахом триллионов, удобривших древнюю почву Земли.
— Нет! — резко произнес хозяин избушки.
Тсаис удивленно обернулась к нему: неужели он считал, что ее жизнь ей не принадлежит, что она не вправе распоряжаться собой по своему усмотрению?
— Разве ты не нашла в этом мире ничего, с чем не хотела бы расстаться? — спросил он.
Тсаис нахмурилась:
— Не помню ничего такого… Хотя, пожалуй, мне нравится твоя хижина — в ней чисто и тихо.
Человек в маске рассмеялся:
— Тогда живи здесь сколько хочешь — она твоя! А я попробую показать тебе, что мир иногда не так уж плох — хотя на самом деле… — Он прервался, после чего с горечью сказал: — Со мной этот мир обошелся жестоко.
— Как тебя зовут? — спросила Тсаис. — И почему ты носишь черную маску?
— Как меня зовут? — Казалось, хозяин избушки был не слишком доволен этим вопросом. — Итарр. Да, пусть будет так — Итарр. Я ношу маску потому, что самая подлая женщина в Асколаисе — и не только в Асколаисе, подлее нет ни в Альмерии, ни в Кочике — во всей Вселенной! — сделала мое лицо таким, что я не могу на него смотреть.
Слегка успокоившись, он устало рассмеялся:
— Но время для гнева давно прошло.
— Она еще жива?
— О да, она жива! И, без сомнения, околдовывает губительными чарами всех, кого встречает. — Итарр повернулся, глядя в огонь. — Когда-то я ни о чем таком даже не подозревал. Она была молода и прекрасна, она источала бесчисленные тонкие ароматы и завораживала прелестными игривыми манерами. Я жил на берегу океана в белоснежной вилле, окруженной тополями. Напротив, на другом берегу Сумрачного залива, темнел выступавший далеко в море мыс Печальной Памяти. Когда небо багровело на закате, а горы становились черными, казалось, что горбатый мыс — силуэт одного из древних богов Земли, уснувшего в воде… Там я проводил все свои дни и был настолько доволен жизнью, насколько это возможно, пока умирающая Земля совершает последние обороты вокруг гаснущего Солнца.
Однажды утром я изучал звездные навигационные карты. Подняв голову, я увидел ее под арочным входом виллы — такую же юную и грациозную, как ты. У нее были чудесные рыжие волосы, спускавшиеся на плечи сзади и спереди. Да, она была прекрасна и — в длинном белом платье — казалась чистой и невинной.
Я полюбил ее, а она говорила, что тоже меня любит. Она подарила мне браслет из черного металла. Ослепнув от любви, я надел этот браслет, хотя не мог прочесть начертанные на нем символы пагубной колдовской руны. Прошли несколько недель, полных неописуемых радостей и наслаждений. Но через некоторое время я обнаружил, что Джеванна одержима темными страстями, удовлетворить которые неспособна любовь обычного человека. Однажды в полночь я застал ее в объятиях обнаженного черного демона — эта сцена до сих пор словно выжжена в моей памяти огненной печатью!
Я в ужасе попятился. Они меня не заметили, и я медленно ушел оттуда. На следующее утро она выбежала ко мне на террасу, радостно улыбаясь, как счастливое дитя.
— Пойди прочь! — возмутился я. — Ты невыносимо омерзительна!
Она произнесла одно слово, и
