Вот сварила Осмотар пиво, но не бродит напиток, не растет на нем легкая пена, и задумалась Капо: чего бы еще в котел добавить, чтобы поспела молодая брага? Тут подала ей сестрица Калеватар щепку и сказала: «Может, она тебе поможет?» Взяла Капо щепку, потерла в ладонях, и явилась из ее рук рыжая белка. Попросила Осмотар белку, веселье лесов, сбегать в родную Метсолу, в зеленую Тапиолу, и принести оттуда еловых шишек и нежных сосновых почек для ее варева. Быстро обернулась белка, принесла в лапках еловых шишек и мягких сосновых почек, отдала дары Метсолы Капо, а та бросила их в пиво.
Но не забродило пиво, не заиграл в нем хмель — и вновь стала думать Осмотар: что бы еще бросить в котел? Тогда подобрала Калеватар лучинку и подала ее сестре со словами: «Посмотри, что выйдет в твоих руках из лучины?» Потерла Капо ее в ладонях, и вышла из рук желтая куница. Послала Осмотар златогрудую на скалы в медвежью пещеру, где живут суровые ворчуны, чтобы собрала она лапкой пену с медвежьей пасти. Побежав на утес, в берлоги мохначей, собрала куница пену-бродило со свирепых пастей и принесла ее на лапке в руки Капо. Бросила Осмотар пену в котел — но не бродит пиво, не шипит напиток мужей.
Уж и не знает Капо, что в брагу добавить, и тогда подала ей Калеватар подобранный стручок, чтобы потерла его Осмотар в своих ладонях. Так и сделала Капо, и вышла из ее рук пчела. Пчелу эту, царицу луговых цветов, отправила Осмотар к островам в синем море, чтобы нашла она там поляну сладких медовых трав и взяла с душистых цветочных чашек дань для Капо, дочери Калевы. Поспешила пчела и, улетев за третье море, нашла остров, где на медовом лугу дремала тихо хозяйка-дева — бедра ее обвили золотые цветы, грудь и чресла покрыли цветы серебряные, — там набрала пчела на крылья меду и с добычей устремилась обратно. Взяла Капо тот мед, бросила его в пиво, и взошло оно — вспенился молодой напиток, потек через край на радость героям, а особенно веселому Лемминкяйнену. Потом перелили брагу в дубовые бочки, схваченные медными кольцами, и скатили в погреб — так появилось хмельное пиво Калевы, что мужам дает веселье, женщин наводит на смех, а дураков гонит на драку.
Узнав начало пива, собрала хозяйка Похьолы по закромам ячмень, добыла вдоволь головок хмеля, запасла добавок, что клала Осмотар в брагу, и велела рабам натаскать воды в огромные котлы да порубить на дрова деревьев. И столько готовилось пива на свадебный пир в Сариоле, что иссякла в родниках вода и поредели леса, сведенные на костры под котлами.
Запылал в Похьоле огонь под хмельной брагой, и поднялся от костров дым такою огромною тучей, что поглотил он пол-Сариолы и окутал всю Карелию. Боязливо косился народ на небо — похож был этот дым на дым войны, на порождение огня великой битвы, но успокоил тревогу людей Лемминкяйнен-Островитянин, — поглядев на черное облако, сказал веселый Ахти:
— Нет, не война это, и не пастухи надымили кострами — то варит для пира пиво хозяйка Похьолы: видно, готовится выдать за меня дочку!
Вскоре приготовили в туманной Сариоле пиво, разлили его в дубовые бочки и заткнули медными втулками. Стала следом хозяйка Похьолы готовить для гостей яства: заклокотали котлы, зашипели сковороды, раскалились камни в печах. Еще не успела она испечь большие хлеба, сварить толокно, поджарить мясо и рыбу, как зашумело в бочках молодое пиво и воззвало из погреба:
— Пора бы меня уже выпить, чтобы прославить песней по заслугам!
Услышав, как негодует пиво, послала Лоухи людей искать искусного певца, чтобы восхвалил он брагу достойной песней. Но не нашлось во всей Похьоле застольных певцов лучше семги с косыми жабрами да кривозубой щуки, — вот только не дело семги — пение, да и щука на это не мастерица. Вспылило пиво в погребе, рассыпалось проклятиями из-за медных втулок и пообещало, что если не будет найдет певец, который восславит его звучной песней, то сорвет оно крепкие обручи и вышибет дно у бочек. Тут поспешила хозяйка Похьолы разослать послов, велев им звать на свадьбу гостей из народа Похьолы и сынов Калевы, а особо поклониться седому Вяйнемёйнену, чтобы пел он на пиру искусные песни.
— Зовите бедных и нищих, слепых и несчастных, хромых и калечных, — велела старуха Лоухи. — Кто идти не может — везите сюда на санях и лодках… Только не зовите Лемминкяйнена, стороной обойдите остров Ахти!
— Отчего же не звать его? — спросила хозяйку Похьолы служанка, что отправлялась в те края.
— Оттого не зови сюда Ахти, — сказала Лоухи, — что горячий он задира и не может обойтись без спора. Посеет он раздор и злость на свадьбе — в стыд введет невинных девиц и засмеет сариольских мужей. Только и жди от него беды!
С тем разошлись послы по восьми дорогам и созвали на пир народ Похьолы и людей Калевы — знатных и бедных известили о свадьбе, рыбаков и пахарей, охотников и искусных в ремеслах мастеров, и только молодого Лемминкяйнена обошли приглашением послы, одного удальца Кауко не позвали на праздник.
21. Гости сходятся на пир
Прошло немного времени, и услышала Лоухи, хлопочущая о свадьбе, великий шум и конский топот с морского берега. Поспешив к околице, увидела она на побережье множество саней и всадников и всполошилась, решив, будто идут на Похьолу войной недруги. Но только подкатилась толпа ближе, как разглядела старуха Лоухи, что не войско идет на Сариолу, а множество разряженных гостей во главе с зятем ее Ильмариненом спешит в Похьолу на веселый пир.
Как буря, валящая деревья, как бушующий морской прибой, приближались гости. Но легко было в толпе мужей узнать жениха — заметен он был, словно черемуха в лесу, словно месяц в звездном небе, — черный конь его был, как жадный волк, как ворон на добыче, на дуге его саней щебетали семь птиц, семь золотых колокольчиков, а сами сани были скованы великим кузнецом из стали, красной меди, серебра и олова.
Подъехал зять ко двору хозяйки Похьолы, и велела та своим слугам освободить коня Ильмаринена от оглоблей и дуги, избавить от шлеи, покрытой светлым оловом, ремней и хомута, напоить вороного водой из родника, что бежал меж золотых корней сосен и корней тенистой ели, отвести в станок за резную загородку, насыпать в ясли овса, отборного ячменя, яровой пшеницы и ржи, а после почистить дивного жеребца моржовой щеткой, расчесать ему гребнем хвост и покрыть златотканой попоной. Поднялся Ильмаринен с пестрых саней, и повела его Лоухи к самым большим во всей Сариоле палатам, где решила править свадьбу, — закричит петух на крыше тех покоев, а внизу не слышно, залает в глубине щенок, а у дверей — тишина. Подойдя к крыльцу, увидела хозяйка Похьолы, что шире ее зять всех гостей в плечах и выше на голову, — тогда велела она слугам, сняв двери, раздвинуть косяки, чтобы не сломал их Ильмаринен плечами, поднять притолоку, чтобы не цеплял он ее шапкой, и опустить порог, чтобы не надломил он каблук на сафьяновых сапогах.
Вошел кователь в покои, а там убранство, какого не видывали: столбы под потолок из свилеватой яблони, на печке из морских камней — изразцы с лилиями, на стены пошла береза Карьялы, пол — из немецких дощечек, на нем шелковый ковер, а стол весь сияет золотой посудой.
— Пошли здоровья, Укко, всем в это славное жилище, пошли благоденствие под эту дивную кровлю! — сказал от сердца Ильмаринен.
— Будь и ты здоров, — ответила хозяйка Похьолы, — явившись в нашу убогую избушку, в наше сосновое гнездышко!
Тут велела старуха Лоухи служанке, наймычке из деревни, принести зажженную бересту, чтобы смогла она посмотреть, какого цвета глаза у зятя: синие, карие или светлые, как лен? Принесла служанка огня, но трещала и коптила береста, застила глаза черным дымом, и тогда велела Лоухи дать ей огня на восковой свече. Принесла работница белую восковую свечу, и осветила хозяйка Похьолы очи Ильмаринена.
— Знаю я теперь, каковы твои глаза, — сказала старуха Лоухи, — светлы они, как морская пена, глубоки, как жилище подводных трав, ясны, словно утренний цветок! Эй, слуги! Ведите дорогого моего зятя на высокое сиденье, на почетное место молодых!
Усадила хозяйка Похьолы всех гостей за столы и принялась потчевать их мясом, пирогами, колбасой, семгой и жареной свининой, а прежде прочих — Ильмаринена. И так много было яств, и так полна была посуда, что прогибались столы и едва не валились угощения через край. Не забыла Лоухи и про спелое пиво — велела слугам налить его гостям в кубки, чтобы гуляла на губах пена и стекал с бород хмель, а прежде всех приказала услужить зятю.
Заиграло пиво в кружках, потекла по усам молодая брага, и тогда сказал старый Вяйнемёйнен, хранитель напевов и знаток заклинаний:
— Доблестный ты напиток, пиво, только не пьют тебя в молчании! Дай мужам охоту к песне, наполни уста славными напевами!
Но молчали за столом гости — и удивился этому хозяин Похьолы, а старуха Лоухи сказала:
