Второй батальон с зенитным взводом двинулись на железнодорожную станцию на погрузку, а для остальных боевая тревога на этом закончилась. Вторым батальоном командовал подполковник Парамонов. Это был довольно пожилой, успевший повоевать в Великую Отечественную войну (контуженный на ней) мужик. Военную карьеру он не сделал, так как был прямой и резкий служака. Таких не продвигают по службе, но в случае необходимости вся надежда на них. Батальон Парамонова был лучшим, поэтому на учениях он отдувался за всех.
Погрузка танков на платформы – не такое простое занятие. Танки заползают с конца состава по двум наспех сколоченным направляющим (немцы, наверное, использовали для этой цели специальный пандус) и продвигаются к голове состава. На платформе их закрепляют. Удивительно, но никто не свалился. Одна зенитная установка заглохла на «пандусе», и ее долго заводили, но все обошлось. Парамонов был везде, и везде был слышен его раздраженный командирский голос. Наконец погрузка закончена, и Парамонов, построив отбывающих на учения перед составом, произнес короткую, но зажигательную речь. Во время этой речи его голос постепенно твердел и повышался, и кроме того он для убедительности размахивал здоровенным дрыном. Закончил он криком: «Мне поручили доставить вас в район учений, и я вас доставлю, трам-тарарам-бам вашу мать» и, повернувшись к вагону, швырнул в него дрын, чуть не проломив деревянную обшивку. Если бы за составом залегли немцы, то батальон после этой речи был бы готов к рукопашной атаке.
Вагоны, в которые погрузили личный состав, почему-то называют «теплушками», хотя с первого взгляда они производят впечатление «холодушек» (ветер свистит изо всех дыр и из не закрывающейся плотно задвижки). В конце вагона на полу установлены «самолеты» (почему их так называют – одному богу известно, потому что летать на них никак нельзя), которые похожи на пляжный лежак без ножек. На этих нарах солдатам предстояло провести ночь, из-за отсутствия места тесно прижавшись друг к другу. Старшие офицеры ехали в штабном вагоне, но командиры взводов, в том числе Блинов, должны были быть с солдатами и «стойко переносить тяготы и лишения воинской службы» (из воинской присяги). Замерзнуть Блинов не боялся, так как был одет по сезону (человек с юга, он плохо переносил холод), как кочан капусты. На нем были: теплое белье, полушерстяная полевая форма и меховой бронетанковый комбинезон с поднятым воротником, шерстяные носки, зимние портянки и валенки, шапка-ушанка с всегда опущенными и завязанными под подбородком ушами. Пронизывающий до костей ветер с моря добраться до тела Блинова не мог. Приходилось, конечно, потеть, но жар, как говорят, костей не ломит. Во время учений Блинов не раздевался около недели, и ничего. В одном американском боевике крутой спецназовец на вопрос, почему он не моется (действие развивается где-то на природе зимой), отвечает, что пот и грязь делают его тело водонепроницаемым, поэтому простуда ему не грозит. Нет худа без добра.
Теперь Блинов понял, почему комбат такое большое значение придавал изготовлению печек. Печка представляла собой стомиллиметровую трубу, одним концом приваренную к металлической пластине, на которой труба могла стоять (для большей устойчивости применялись самые разные приспособления). Сбоку прорезалось отверстие, к которому приваривался сосок. Принцип действия печки был очень прост – через сосок в трубу заливалась и поджигалась солярка. Труба раскалялась и хорошо грела. Солдаты тут же стали сушить портянки, отчего в теплушке смрад стоял невероятный – в нем чувствовались вся дневная усталость немытых ног, вакса и кирза сапог, грязь из станционных луж и еще черт знает что, не говоря уже о том, что солдаты с большим удовольствием пердят. Но Блинову это было уже до лампочки – обессиленный и разморенный теплом, он свалился на нары и, не раздеваясь, провалился в абсолютную пустоту, засыпая, как говорят по-русски, «без задних ног». Где-то в голове так и повис без ответа вопрос, что это за задние ноги.
Разгрузившись на каком-то небольшом разъезде, колонна двинулась в сопки Манчжурии (комбат насвистывал соответствующий вальс). Взвод должен был занять позицию в запасном районе и окопаться. Атака планировалась на следующее утро, так что ночь предстояло провести в палатке. Как комбат ориентировался на местности по карте (сопки нависали отовсюду и обзора не было никакого) и ориентировался ли вообще – неизвестно. Блинов топографическим картам предпочитал игральные, поэтому в ориентации участия не принимал. В какой-то момент они напоролись между сопок на танк командира полка (прибывший незадолго до учений вместо Борзова новый командир был какой-то незлой и от этого истеричный) – чумазый от копоти командир полка, высунувшись из люка, матерился, не понимая, куда исчез Парамонов вместе с батальоном. Наконец, комбат выбрал место и дал команду окопаться. Окапывались весь оставшийся день – снег, мерзлый грунт, окопы для установок, окопы для палаток и всякая суета типа разогреть и съесть сухой паек. К вечеру запалили в палатках печки-трубы, и Блинов, умывшись снегом, снова провалился в пустоту на теперь уже персональном «самолете».
Утром получили команду выдвинуться в район атаки и присоединиться к танковому батальону. Батальон должен был кого-то атаковать, а взвод-батарея – обеспечить противовоздушную оборону. В район атаки вышли к обеду. Танки батальона встали перед большой сопкой, зенитные установки на расстоянии метров двухсот. Комбат отрядил Блинова на первую установку, несмотря на то, что командир зенитного взвода, в отличие от танкистов, должен находиться в бронетранспортере (комбат хотел, чтобы Блинов вкусил тягот и лишений по полной программе). Места в установке не было, и Блинов приспосабливался как придется. Радиосвязь в установках не работала уже лет двадцать, так что понять, что делать, можно было только по нелепому флажку, которым размахивал комбат на бронетранспортере. Взвод занял позицию, расположившись по всему фронту (расстояние между установками порядка ста пятидесяти метров, так что при заведенных двигателях орать бесполезно).
Глуши т. д.игатели опасно – две установки самостоятельно не заводились. Простояли минут тридцать, и тут танкисты заглушили двигатели, повылазили из танков и стали открывать сухие пайки. Решив, что атаку отложили на после обеда, комбат дал команду обедать. Солнышко светило вовсю, а сухой паек был вполне приличный (каши, тушенка, галеты и т. д.), и зенитчики в предвкушении одного из немногих удовольствий расслабились.
Но закон Мэрфи и его многочисленные следствия носят объективный и глобальный характер – в этот момент Парамонов, видимо, получил приказ атаковать. Танкисты быстро свернулись и двинулись на сопку (танки у Парамонова заводились). Комбат яростно махал флажком, но и так было ясно, что две заводящиеся установки должны дернуть две незаводящиеся, а расстояние между ними – метров сто пятьдесят. Пока дергались и снова расходились по фронту, танки скрылись за сопкой. Взвод рванул вслед за ними на максимально возможной скорости. На сопку буквально вылетели, и перед
Блиновым предстала картина атаки. Довольно большое поле длиной с километр, если не больше, и где-то сбоку что-то вроде трибуны, на которой много военных (потом говорили, что был сам командующий округом). Впереди в полукилометре куда-то прут танки, стреляя холостыми. Сверху на них парами пикируют МИГ и. Зенитчики, вспомнив наставления комбата, стали крутить стволами, изображая противовоздушную оборону. Прошли на ура.
Вот и все боевые учения. Никто, слава богу, не погиб.
Дембель
Последние полгода прошли под знаком ожидания демобилизации, и ничто уже не могло сломи т. д.х двухгодичника, который к этому времени был прилично закален. По совету Пономарева Блинов взял второй отпуск в декабре и отбыл на родину на сорок пять суток, после чего оставалось дождаться августа.
По возвращении он обнаружил на их половине общежития в трех комнатах с кухней одного Серегу Абакумова. Остальные куда-то рассосались. Выяснилось, что новый начальник ПВО полка майор Фомичев категорически против того, чтобы у молодых офицеров в общежитии дежурил дневальный, в обязанности которого входило топить печку и готовить нехитрую пищу, например, суп из консервированной сайры (сварил картошку с луком и бросил туда из банки сайру). Дневального сняли – народ разбежался кто куда, остались Абакумов с Блиновым. Последний месяц зимы стал последним кошмаром.
Самым сложным оказалось отопление – топить некому и нечем (уголь некому заготовить). Блинов с Абакумовым возвращались со службы, на которой свирепствовал все тот же майор Фомичев, после семи вечера. Первое, что необходимо было сделать, – это попросить или украсть где-нибудь у соседей пару ведер угля (уголь хранили в деревянных ларях открыто, так что доступ был достаточно свободным). Затем самая неприятная процедура – выгрести вчерашнюю золу. Поскольку протопить всю половину за вечер было невозможно, да и не имело смысла, ребята переселились на кухню, умудрившись поставить кровати вокруг печки – конструкция была сложная из-за недостатка места. Растопив печку, они ставили чайник и садились на кровати ужинать – коленки почти упирались в печку. На ночь загружали в печку второе ведро и, укрывшись всеми одеялами и шинелями, грезили о дембеле или вспоминали первый год службы, когда еще служили ребята первого призыва. Коллектив был классный, один Долганов чего стоил. Призванных новичков было мало, да и какие-то не те. Преферанс, баня, ресторан, Владивосток – все ушло. Не было даже Аксиньи. Все когда-нибудь кончается.
