Блинову не повезло – он служил в армии и три раза был на различных сборах. В конце концов он стал испытывать ностальгию по казарме. Дело в том, что чем больше регламентирована жизнь, тем меньше обычных забот и обязанностей, тем свободнее ощущает себя интеллект человека. Один из великих французских философов вступал в армию для того, чтобы заниматься философией, а основную идею продумал в экстремальной ситуации во время войны, проведя сутки где-то в деревне за печкой. Многие начинали писать в тюрьме и на каторге (не дай бог). Если к этой свободе добавить еще библиотеку, общение с себе подобными и возможность иногда выпить, то можно пережить бессмысленность воинской службы в мирное время, ее тяготы и лишения и даже тупость и хамство старших по званию.
По бессмысленности и результату офицерские сборы для призванных в армию военнообязанных можно сравнить только с тренингами и обучающими семинарами, на которые теперь модно направлять сотрудников в солидных компаниях. Беззаботное времяпровождение с некоторой пользой (сертификат) для самих сотрудников (особенно, для тех, кто не умеет и не хочет работать самостоятельно), минимальной пользой для компании, зато с большой пользой для организаторов.
Не прошло и трех лет после дембеля, как Блинова призвали на сборы по подготовке командиров батарей. Зачем нужно столько командиров батарей уже списанной техники, никому не известно. Известно только, что проще команду выполнить, чем ее обсуждать. Недалеко от города Ош на юге Киргизии была размещена какая-то кадрированная часть (техника законсервирована, а личного состава нет, за исключением некоторых старших офицеров), при которой и проводились эти сборы.
На сборы прибыло порядка ста тридцати человек со всего Союза, от Грузии до Сахалина. Вряд ли можно было понять, по какому принципу комплектовались эти сборы. Здесь были молодые люди и мужики от двадцати трех до сорока лет, служившие и не служившие, зенитчики и черт-те кто. Ребята из Аджарии попали совершенно случайно – просто некого было по пришедшей разнарядке послать, у них даже высшего образования не было. Они вели себя скромно и все свободное время играли в футбол. Разместились в палатках по шесть человек в два яруса. Стояло, слава богу, лето, и можно было обходиться без печек.
Сугубо мужская компания, практически никакой дисциплины, незамысловатые занятия (в основном лингвистические игры типа – угадать слово из пяти букв, составить максимально возможное количество слов из букв заданного, крестики-нолики и др.), хороший сон после обеда, спорт (для некоторых книги), карты, выпивка. Почему-то обходилось без женщин.
С самого первого дня народ, призванный на сборы, начинает кучковаться – разбиваться на кучки, как неухоженная газонная трава. Причины объединения в кучки могут быть самыми разными – от общности интересов до соседства по палатке. В какие-то моменты разные кучки объединяются для совместного противостояния начальству. В принципе, народ кучкуется всегда и везде, но в местах длительного совместного проживания это проявляется наиболее ярко. Кучка может защитить, отстоять перед начальством, в кучке можно веселее провести время. Но, с другой стороны, в кучке приходится соблюдать неформальную кучковую мораль, а именно, помогать, защищать, делиться и т. д. Всегда находятся люди, которые не хотят кучковаться и стараются сохранять независимость, но даже им иногда приходится к кому-нибудь присоединяться.
Блинов оказался в кучке из 6–8 человек – все они закончили один университет, играли в слова и карты, любили выпить и не любили армию. Так получилось, что у кого-то в гарнизоне оказался знакомый, призванный на два года, и у него спрятали гражданскую одежду (в партизанской форме в городе ни выпить, ни погулять). Первое время, когда еще были деньги, в субботу и воскресенье они переодевались в гражданку и ехали гулять в город. Через пару недель деньги у всех закончились, и все жили ожиданием переводов из дома. Переводы были растянуты во времени, и на городские рестораны денег уже не хватало. Стандартным развлечением стали походы вечером на каменистую гору, расположенную недалеко от гарнизона. На деньги, которые удавалось наскрести, набирали дешевого портвейна, высокая рентабельность которого была доказана еще Зайцевым (Блинов рассказал о нем), и плавленых сырков. Обычно в разных местах горы собиралось несколько кучек с аналогичными намерениями и запасами. Вечером на горе было прохладно, очень близко светили звезды. Портвейн расслаблял и развязывал язык. Был один интересный парень, который всегда напивался вусмерть, и его приходилось тащить в гарнизон. Его старались избегать, уходили на гору тайно, но ничего не помогало – у него был нюх, и он всегда безошибочно находил их. В конце концов пришлось смириться.
Город Ош кроме пары ресторанов запомнился городским парком, в беседках которого местные мужчины целыми днями пили зеленый чай (злые языки говорили, что их женщины и дети в это самое время работают на хлопковых полях). Чайник стоил всего пять копеек, так что, на худой конец, на чай с лепешкой какие-то копейки всегда можно было найти (портвейн разливали под полой). Так, полулежа на ковре за низеньким круглым столом, можно было убить время, которое никак нельзя было употребить на что-нибудь полезное.
По понедельникам начальник сборов, вредный, стукаческого типа майор, проводил общий развод. После уморительных формальных процедур построения и доклада этот майор с упорными терпением и тупостью все два месяца читал нотацию, начинавшуюся фразой, которая стала на сборах крылатой: «Продолжается употребление спиртных напитков, продолжается курение в палатках…». Народ одобрительно гудел, так как никаких мер борьбы с этими вредными в советской армии явлениями никто не предпринимал, хотя речь всегда заканчивалась обещанием найти и наказать виновных.
За два месяца случилось только одно серьезное происшествие.
Обед в солдатской столовой, мягко говоря, своеобразен. Столы рассчитаны на десять человек, которые размещаются на двух скамейках. На столе – десять алюминиевых мисок и два котелка. В одном – первое (жидкая баланда с несколькими, намного меньше десяти, кусочками не то мяса, не то сала, не то косточек, которые нужно как-то разделить), в другом второе (аналогичная баланда, но в виде каши). Плюс хлеб и какое-то питье. К обеду все уже голодны, потому что завтрак (хлеб с маслом и что-то вроде каши) происходит рано, в восемь утра. Столовая была летняя, так что в ней был свежий воздух и стояла веселая атмосфера – занятия на сегодня закончились, осталось поесть, поспать и поиграть или выпить.
В тот день обед, как обычно, гремел мисками и ложками, когда вдруг кто-то истерично заорал: «В супе черви!» Все стали присматриваться к содержимому миски, и действительно, в том, что должно было называться мясом, обнаружили червячков. Слабонервные выскакивали, чтобы сблевнуть. Более серьезные тут же вспомнили восстание на броненосце «Потемкин» и начали бузить. Такая причина. Поднялся гвалт – все кричали и стучали ложками по мискам и столам, а потом с призывом «Братва, едем на обед в Ош!» начали стихийно расходиться. В это время прибежал начальник сборов вместе с двумя капитанами, и им удалось каким-то образом построить большую часть сборов. Майор сказал, что, действительно, в первом было испорченное мясо, и виновные будут наказаны, но во втором мясо нормальное (он сам только что попробовал), и призвал всех вернуться в столовую и съесть второе. Но тут сборы проявили редкое единодушие – несмотря на вопли майора, все дружно разбрелись и из гарнизона вышли кто куда. На ужин никто не явился.
Вечером большинство были в поддатом состоянии и веселы. Буза продолжалась. Настроение было такое, что теперь у них есть полное право послать все куда подальше, по крайней мере сегодня. Пили вино, пели песни и играли в карты. Разве что девушек, как всегда, не было (если бы сборы происходили в наше время, девушки были бы точно). Бузили даже те, кто в общем-то достаточно лояльно относился к сборам, в силу природного чувства ответственности (бывает и такое, и с такими людьми приятно работать) или солидной должности. Один мужик по фамилии Калюжный (очень какая-то солидная фамилия) прибыл на сборы из Красноярского горкома партии. Ему было больше сорока лет, и по виду он был кем-нибудь на уровне зам завотдела. Молодежь на сборах не знала, большая это должность или нет, но обращались к Калюжному уважительно, несмотря на то что он относился к сборам добросовестно и как коммунист помогал начальнику сборов, как мог. Возможно, в Красноярск пришла разнарядка на приличного коммуниста – вот он и попал.
Редко пьющие люди, выпив больше нормы, ведут себя неадекватно. Большинство, конечно, просто вырубаются, блюют и сильно мучаются по утрам. Но Калюжный был здоровый мужик из Сибири, и он поймал кураж. Он затягивал традиционные застольные песни типа «Из-за острова на стрежень» или «Славное море – священный Байкал».
