кодла. Меня в пресс-хате прессовали беспредельщики, а эти только заглянут в окошко и лыбятся только.
— А ты что, на СИЗО был? — удивился Сивый.
— Да там в отделе уже пресс-хаты сделали, реально к каким-то конченным меня кинули, еле отбился…
— Так надо в КГБ заяву писать, их менты знаешь, как очкуют — вклинился в разговор старших молодой, но острый умом, Колек: — Я в журнале читал, что на ментов надо или в КГБ, или в прокуратуру заявления нести.
— Да как-то стремно мне — стал потихоньку «отъезжать с темы» Александр: — у меня и документов на тушёнку нет никаких.
— Какие документы на два ящика тушенки, ты че, корефон?
— Ну да, точняк, что-то я затупил. Там же два ящика было. Слушай, мне что-то все равно сыкотно. Я итак под следствием хожу, а тут еще идти, заяву на мента писать…
— А ты не иди писать сразу. Пошли, с телефона позвоним, и если что-то не понравиться в разговоре, то свалим и все.
Когда друзья нашли на проспекте работающий телефон — автомат, Саша долго искал в кармане мелочь — очень ему не хотелось звонить в всесильный КГБ. Мента наказать хотелось, а звонить — наоборот.
— Ты что меньжуешься? — не отставал Колек.
— Да монетки нету. Давай лучше завтра позвоним.
— На тебе «двушку» — Коля протянул медную монету: — Ты давай, набирай. Я же серьезно. А гебистам скажешь, что кроме того, что тебя мент обокрал, то он на тебя грабеж повесил, а ты тут вообще не при делах, просто мимо проходил.
— Да я номер не знаю! — разозлился Саша, махнув перед носом Колька зажатой между пальцев монеткой: — А тут, на телефоне последний номер — ноль четыре, Горгаз.
— Набирай— Колек выхватил монетку из руки Саши и сунул в монетоприемник: — Двести девяносто…
Глава седьмая. Двуликие Янусы
Павел Громов.
Я целый день в просидел в кабинете, сверяя записи в «Книге учета преступлений и происшествий» и бледной копии журнала «Посещений больных на дому участковым врачом». Совпадения в записях этих двух журналов были. Очень хорошая девочка — доктор Новожилова Екатерина Викторовна, в ноябре этого года посетила парочку квартир, где, в течении двух недель после ее визита, умерли хозяева — пожилые и одинокие мужчина и женщина. Много это или мало — не знаю, наверное, немного. Но тут никто не заявлял о пропавших из квартиры деньгах — люди были реально одинокими. Я с сомнением посмотрел на стопки бумаг о пропавших из квартир деньгах — сроки поджимали, а решения не было. Был огромный соблазн пойти на поводу у шефа и сделать по обоим материалам постановления об отказе в возбуждении уголовного дела — основания у меня были, до помощника районного прокурора, проверяющего отказные материалы на предмет законности и обоснованности их вынесения, очередь дойдет, дай Бог, через полгода, а там или ишак сдохнет, или падишах. У меня оставалось двое суток до точки невозврата, и я выдвинулся в сторону участка доктора Новожиловой.
Моя рука не успела коснуться кнопки звонка возле деревянной, перекрашенной множество раз, двери, когда она распахнулась перед моим носом.
На пороге стояла худосочная бабуля с шальными глазами, в поношенном, как будто побитым пылью, темно –сером деловом костюме, с юбкой до колена. Если бы не отсутствие шляпы и крысы на плече, я бы назвал образ старухи шапокляк законченным.
— Ну и что ты тут вынюхиваешь? — бабка не дала мне даже рта открыть: — Что ищешь на свою голову? Иди отсель, пока я мильтонов не вызвала!
Я развернул удостоверение:
— Уголовный розыск, оперуполномоченный Громов, Дорожный РОВД.
— И что ты мне своей ксивой тычешь? Я тебя срисовала, пока ты на третьем этаже с глухой дурой Потеряевой через дверь перекрикивался…
— Зачем тогда меня милицией пугаете?
— Так прикольно же, тем более ты здесь шляешься, честных пенсионеров пугаешь…
— Это вы что ли уважаемая честная пенсионерка?
— А чем я тебе не пенсионерка? Самая натуральная!
— Нет, я насчет честности спросить хотел…
— А ты меня тут на скандал не провоцируй, у меня все судимости погашены, так что нефиг тут…
— Все, я понял, что разговор не получится, всего вам хорошего.
— И ты не хворай… — дверь за моей спиной захлопнулась, чтобы через пару секунд вновь распахнуться.
— Эй, Громов, иди суда…
— Что-то забыли? — я настороженно обернулся.
— Иди сюда, не бойся, я не укушу –противная бабка отступив в глубь квартиры, манила меня рукой.
Я пожал плечами и вошел в квартиру.
— Извиняй меня, что-то я погорячилась. Давай, присаживайся, поговорим.
— Слушая вас.
— Ты не дуй губы, я же извинилась. С чем ты народ обходишь, я слышала. Про докторшу нашу плохого сказать ничего не могу. Девица вежливая, знающая, обходительная. У меня была месяц назад, у меня температура под сорок была, вот я ее на дом и вызвала. Никаких чудо-таблеток она мне не предлагала, выписала микстуру от кашля и парацетамол.
— Спасибо, конечно, за информацию…
— А ты надеялся, что я тебе расскажу, как она отраву людям продает?
— Я надеялся на информацию, которая мне поможет…
— Ну ты не там копаешь, мент. Врачица наша на такое не способна, по ней же видно, что она тюха-матюха. А тут надо, чтобы в человеке духовитость была.
— Для чего духовитость?
— Ты меня за дуру то не держи, я у «хозяина» за две ходки «пятнашку» отмотала, а там тогда такой народ сидел, не чета нынешним. Я же от женщин слышала, что у покойниц деньги пропали, и якобы им какой-то доктор им чудо— лекарство, от всех болезней, за большие деньги обещал. А дальше то вообще просто. Если ты второй день тут бегаешь, а покупателей чуда таблеток не нашел, значит их и нет, живых во всяком случае. А если их живых нет, то значит таблетки эти всех на тот свет отправляют, а не по случайности, типа такое лекарство сильное, что от улучшения здоровья сердце не выдержало. А если бы я отраву продавала, я бы на месте отравителя должна была бы убедится, что человечек точно на тот свет отправился, и никакие врачи его не успели откачать. Правильно я говорю?
— А вас как по имени –отчеству величать?
— Матрена Васильевна Огородникова,
