— Почему же? — интересуюсь я.
— Он сексуально примитивный человек и совершенно не знает, чего хочет женщина, — задумчиво отвечает Джеки. — То есть он относится к тому типу парней, которые твердо уверены в том, что «кунилингус» — это название ирландской авиакомпании или что-то в этом роде. — Она так заливисто начинает хохотать над своей собственной шуткой, что мне начинает казаться, будто она сейчас грохнется со своего стула еще раз. — Простите, — старается успокоиться Джеки. — Я понимаю, это старо и вы уже слышали.
Мне становится спокойно и приятно. В самом деле, не часто увидишь такого раскрепощенного человека на подобном мероприятии, в противоположность целому собранию зажатых в журналистов, ди-джеев, всевозможных администраторов, представителей связей с общественностью и прочих деятелей СМИ, бросающих слова на ветер и лижущих друг другу задницы с одинаковым рвением.
И хотя Джеки Фальстаф является членом клуба Красивых Людей, она все равно отличается от всех остальных. Для начала, она действительно по-настоящему красива. То есть, если у нее отобрать Гуччи, снять фальшивый загар, изменить изысканную прическу, она все равно останется своеобразным, уникальным человеком. Вернее, останутся те, кто с удовольствием будет восхищаться ею и исполнять все ее желания.
Я понимаю, что сейчас у меня начнется сентиментальное излияние чувств. Со мной это происходит всякий раз, когда я напиваюсь вдрызг. Ну, с этим уже ничего не поделаешь. Но есть в ней что-то непостижимое, что-то располагающее в ее честных голубых глазах, и мне хочется выплеснуть все, что у меня на сердце, словно я пришла в исповедальню.
Именно так я и поступаю, к большому удивлению Фионы. Сама себе поражаюсь. Меня просто несет. И самое главное, я рассказываю ей абсолютно все, что связано с Люком, как бы парадоксально это ни звучало. Я говорю о том, что вы можете знать человека и в то же время не знать его совершенно. Я распространяюсь о том, как это странно — быть влюбленной. Я распинаюсь на тему о разнице между любовным сексом и сексом плотской страсти, заканчивая тем, что, возможно, на самом деле никакой разницы-то и нет. Я продолжаю что-то бубнить в течение, как мне кажется, часов семи, не менее, и к тому времени, как я иссякаю, я уже готовлюсь увидеть свою новую знакомую в состоянии, близком к коматозному.
Но — ничего подобного. Она продолжает внимательно слушать меня, сидя на краешке стула, все так же склонив голову к плечу.
— Хотите услышать мою теорию? — вопрошает она и тут же выпускает из ноздрей две тонюсенькие струйки дыма.
Мы с Фионой синхронно киваем.
— О верности мужчины можно судить при наличии у него свободы выбора.
Я улыбаюсь. Что ж, неплохое утверждение. Хотя идет вразрез со всем тем, что я когда-то читала в учебных пособиях относительно любовных отношений. Но вот сейчас мне почему-то кажется, что Джеки может быть права. Вернее, это только один из вариантов правильного ответа. Один из тех, с помощью которого мы можем успокаивать или наказывать самих себя.
Простите великодушно, но, кажется, мне пора еще немного выпить.
Глава 8
Среда. Утро. Издательство «Мортимер Пабликейшнз».
Для человека, страдающего похмельем, лучшего места не сыскать.
Когда я, переваливаясь, как пингвин, медленно прохожу во вращающиеся двери Дома Глендоувер, я начинаю чувствовать, что реальность самым серьезным образом давит на меня. Где-то там, на заднем плане, раздается гул — это идет созидательная работа — город движется вперед, сам себя изобретая заново. И это еще раз напоминает мне о том, что, несмотря на все доказательства противоположного, жизнь все-таки продолжается.
Последние несколько дней я вела себя так, словно все для меня вдруг стало невозможным. Будто все вокруг замерло, застыло навсегда. Но конечно, это не так. Земля крутится, и ей так же наплевать на все твои заботы и огорчения, как вон тем вращающимся дверям. Ну что ж, приняв эту истину, я понимаю, что мне становится немного дико возвращаться в это знакомое окружение. Ведь последний раз, когда я входила сюда, я была совершенно другим человеком. В тот, последний раз, у меня еще был Люк, и все было по-другому.
Теперь, когда меня лишили моего круглого окна в крыше, окрашенного в нежный розовый цвет, мне кажется, будто я все стала видеть по-новому. И, надо признаться, вид этот отвратителен.
Кроме того, что в Глендовере размещаются редакции таких журналов, как «Глосс», «Уордроуб», «Сиззл» и «Бластед», это здание, наверное, самое ужасное во всем западном Лондоне. Или нет, пусть будет лучше в Западном полушарии.
Когда вы впервые входите сюда, вы смущаетесь: это строение не соответствует вашим ожиданиям увидеть нечто грандиозное. Крошечные офисы, которые, сверкая, глядят на вас со страниц журнала «Констракт» (это еще одно детище «Мортимера») слишком сильно отличаются от тусклых кабинетов с низкими потолками и повышенной пожароопасностью.
И даже не так важно, как выглядит редакция. Все дело в том, где она находится.
Вы, наверное, вряд ли поверите, что журнал «Глосс» уживается на одном этаже с победителем торговых премий и профессиональным изданием «Разведение форели на фермах». Или вот еще. Если вам в свое время не удалось вдоволь посмеяться над снимком чопорной Вероники, который вы видите в каждом номере нашего журнала на страничке редактора, здесь вы можете от души хохотать сколько угодно. Однако здесь я сама бываю редко, а потому мне жаловаться не пристало.
Пока я работаю сколько могу в домашних условиях, эти заседания для меня являются чем-то «недействительным», как любит выражаться сама Вероника. Правда, я сама не до конца понимаю значение этого выражения, как и того, зачем мне так необходимо являться сюда. Ведь ни одно мое предложение, с которыми я выступала на этих заседаниях, не было даже принято во внимание. Тем не менее Вероника уверена, что мне полезно поприсутствовать здесь хотя бы для того, чтобы мой вклад в общее дело не выбивался из общего потока и оставался в духе «Глосса», если такое понятие вообще существует.
Но как бы там ни было, сегодня я все же явилась сюда. Если не духом, то хотя бы в телесном воплощении. Неприятный привкус «Ликвид Эн-Эр-Джи» еще держится у меня где-то на корне языка. И Вероника, судя по ее пристальным взглядам и сложенным в трубочку губам, похожим сейчас на кошачью задницу, не очень довольна моим видом. Однако ей удается на одном дыхании произнести фразу: «О, Марта, как я рада видеть тебя, надеюсь, ты чувствуешь себя уже значительно лучше» — которая звучит, как старческое ворчание — и после этого начать вести собрание, то есть перейти к сути дела.
