Внезапно в наушниках прозвучал настойчивый сигнал. Один из «Бренов» был подбит. Эти машины (чуть крупнее джипов и с открытым верхом) использовались для многих целей, но в основном для транспортировки пехоты. Поврежденный грузовик перевозил мобильную группу прикрытия, защищавшую корректировщика Стайна. Мы не знали, что там случилось и насколько серьезно пострадали люди. Нашему отряду приказали взять их на броню. Уикс в разведывательном танке мчался первым. Вскоре мы увидели подбитый «Брен», от которого поднимался столб густого черного дыма. Чтобы защитить грузовик, тыловая батарея Стайна создала впереди дымовую завесу.
И тут немцы бросились в атаку. По ложбине, тянувшейся к северо-западу от гряды, хлынула темная масса танков. Я слышал, как Герцог докладывал: «Пять-ноль T-III и IV. Повторяю, пять-ноль». Эта армада катилась прямо к горевшему грузовику и находилась от него примерно в четырех тысячах ярдов. Танки шли не плотным ядром, а раздельно. Одна часть останавливалась и стреляла, а другая мчалась вперед. Затем они менялись: передние танки останавливались и открывали огонь, а задняя когорта подтягивалась, осматривалась и снова выпускала залп. Как только Уикс подъехал к грузовику, в него угодил фугас. Снаряд выбил столб дыма из моторного отсека. Я вызвал ребят по рации. В наушниках было слышно, как Уикс орал на своих парней. Похоже, один или двое из них получили ранения. Внутри танка царил хаос. Мы с Пизом находились в трехстах ярдах позади, когда я увидел еще одну вспышку фугаса. «Крусейдер» Уикса «сел на живот». Такое бывает, когда у танков ломается подвеска.
Позиция Стайна располагалась на юго-восточном крае гряды; он видел все, что происходило на равнине. (Я узнал это позже от Меллори, поскольку в то время был занят другими проблемами.) Очевидно, Стайн понял, что перемещение вражеских танков являлось началом основной атаки. Наш край гряды стал для немцев их schwerpunkt — критической точкой прорыва. Стайн видел, что в этом месте не было ни одного британского танка, кроме моей урезанной группы и отряда Мэрсдена. А мы уже несли потери. Помощи ждать не приходилось. Черные контуры «панцеров» виднелись теперь в 3500 ярдах. Стайн приказал своей батарее выкатиться вперед на равнину, а затем найти возможные прикрытия. 25-фунтовик представляет собой небольшую пушку. Ее дульный щит чуть выше человеческого плеча. Трое мускулистых парней могут перетащить ее на руках на любую позицию. Но стреляет она быстро и наносит солидный ущерб. Короче говоря, Стайн оказался в 3000 ярдах от немецких танков. Я не слышал его по рации; он был на другом канале. Но Меллори позже рассказал мне, что Стайн одновременно направлял огонь передней батареи и корректировал залпы тыловых орудий, а заодно запрашивал помощь от всех, кто мог его услышать.
К тому времени мой «Крусейдер» находился в ста ярдах от горевшего танка. Пламя с ревом вырывалось из моторного отсека. Я еще раз вызвал Уикса по рации и приказал ему эвакуировать экипаж. Находясь в подбитой машине, он, видимо, не понимал грозившей опасности. Пламя подбиралось к боеприпасам. Кроме того, парни могли задохнуться в дыму.
— Если я выгляну, они спустят на меня всех собак, — ответил Уикс, имея в виду, что попадет под огонь пулеметов.
Я отослал Пиза за людьми из подбитого грузовика, а сам направил танк на прикрытие Уикса. Мы услышали, как пули, будто камни, загрохотали по башне. Огонь шел слева, поэтому я приказал водителю зайти к левому боку горевшего танка и заслонить его нашим корпусом. Мы включили дымовые генераторы. Черная сажа взметнулась вверх. Я услышал титанический грохот и почувствовал: наша машина встала как вкопанная. Сначала мне показалось, что в нас попал снаряд. Но нет, мы просто врезались среди дыма в танк Уикса.
— Чертовы яйца!
Я услышал ругань Дэллинджера, моего водителя.
— Тут темнее, чем в заднице!
Несмотря на критическую ситуацию, я рассмеялся.
— Что тут смешного? — рявкнул Дэллинджер.
Наш танк дрогнул и развернулся, когда один трак нашел сцепление, а второй завис на чем-то — скорее всего, на гусенице Уикса. Его рация теперь молчала, и я никак не мог связаться с ним. В моем уме засела мысль: «Какая адская возможность умереть героической смертью!»
Я открыл люк, вскарабкался на башню, но забыл перекрыть дымовые свечи. Они изрыгали черное зловонное облако, которое лишило меня воздуха, когда я начал звать Уикса. Была надежда, что его экипаж уже выбрался из танка, однако все оказалось гораздо хуже. Сквозь дым я увидел Уикса, который вытаскивал стрелка из люка башни. Пламя бушевало прямо рядом с ними. Если бы танк взорвался, мы испарились бы в одной красной вспышке. Хотя наша плоть и без того могла свариться в любое мгновение. Я начал спускаться, чтобы помочь капралу вызволить экипаж из машины. Это казалось не очень опасным делом, учитывая то, что оба танка были затемнены «стигийским мраком», а моя машина прикрывала нас от вражеских пулеметов. Меня распирала злость на немцев, потому что до этого момента в африканской кампании доминировал дух рыцарства, который диктовал пулеметчикам прекращать стрельбу, когда танкисты выбирались из горящей машины. Я спрыгнул вниз, ухватился за скобу слева от орудийной башни и поднялся на багажную полку, наверху которой, как поленья в сочельник, горели рюкзаки и спальники экипажа. Мне оставалось лишь немного приподняться и принять стрелка. Я не понимал, почему пули продолжали свистеть вокруг нас. Затем до меня дошло, что это работал второй пулемет — и он обстреливал танки с другого направления. (В конечном счете оказалось, что это был наш пулеметчик. Он позже получил строгий выговор за стрельбу по своим сослуживцам. Но тогда он палил во все, что двигалось. Вот такая вышла история.)
Пока я поднимался к Уиксу, по корпусам обоих танков колотили и рикошетили снаряды 50-го калибра. Трассирующие пули мелькали и визжали вокруг меня, капрала и его стрелка. Внезапно ветер изменился. В одну секунду дым сдуло в сторону, и машины остались на виду у двух пулеметчиков. Только стыд за свою трусость и восхищение мужеством Уикса — а также атмосфера грозившей нам опасности и ярость на немцев за обстрел при таких условиях — помешали мне забраться обратно в люк, из которого я только что вылез. Короче говоря, к нам на помощь примчался Пиз на своем А-9 (с уцелевшими парнями из подбитого «Брена», которые неистово вжимались в каждую ямку на корпусе танка, прячась от свистящих пуль). Мы кое-как вытащили экипаж из машины Уикса, перегрузили раненых ребят ко мне и дали деру оттуда. А его танк так и не взорвался. Буквально через четыре дня мы столкнулись с ним на поле боя. На его борту белыми буквами было написано «Бешеная Марта», и управляли им теперь рачительные немцы.
Пока мы выбирались из этой передряги, Стайн, оборонявший подходы к хребту, вписал свое имя в легенды Королевской артиллерии. Его пушки, стрелявшие 25-фунтовыми снарядами, были очень уязвимыми при такой отчаянной и открытой манере боя. Орудийный расчет, прикрытый лишь тонким щитком (спасавшим заряжающих от вспышки при залпе), не имел защиты от пулеметного огня или фугасов. А этого добра было навалом — не только от приближавшихся танков, но и от «Восемь-восемь» и 105-мм пушек. Весь трагизм ситуации заключался в том, что ничего подобного бы не происходило, если бы Восьмая армия получала нормальное вооружение и обладала эффективной тактикой. Немцы имели орудия, которые могли стрелять осколочными и фугасными снарядами. Почему у нас не было таких пушек? Почему нашим парням все время приходилось импровизировать? Почему наши артиллеристы проявляли доблесть и рисковали своими жизнями из-за отсталого вооружения, которое следовало модернизировать месяцы назад? Почему нужны были герои, подобные Стайну, чтобы использовать эти медлительные, ничем не защищенные орудия против современных немецких танков? Вся организация военных действий выглядела сплошным безумием.
Атака немцев длилась долго. Она захлебнулась лишь тогда, когда австралийская пехота при поддержке двух эскадронов «Грантов» убедила врага зайти к нам попозже. Исход боя был продуктом удачи и рыцарства — неплохая сага для полковых летописцев, но дурная пародия на правила ведения войны. Стайн потерял девять храбрых парней и четыре орудия. Трудно поверить, однако сам он не получил ни царапины. Его батарея в тот день подбила пять «панцеров» — наверное, не очень внушительная цифра, но действия его людей помогли удержать линию фронта и сохранить нашу позицию. Если бы не Стайн, потери людей и машин могли бы возрасти раз в двадцать. И еще неизвестно, что стало бы с нашим полком.
После сражения Меллори представил Стайна к ордену «За выдающиеся заслуги», а четырех его людей к боевым медалям — причем троих посмертно. Нас с Уиксом отметили благодарностями. Пустяковые почести. Позже Меллори рекомендовал наградить Уикса «Медалью за мужество», а меня — орденом «Боевого креста». Когда я пришел к нему и рассказал реальную историю (после чего, на мой взгляд, с меня нужно было сорвать погоны, а не упоминать в наградном приказе), он засмеялся и сказал:
