Собственно, так и произошло на нескольких треках в «Притчах графа Диффузора», и это был определяющий момент для идентификации музыкантов.
«Я отдаю вам песню и смотрю, верна ли она, — вдохновлял приятелей Борис. — Подрубаетесь ли вы в ту струю, которая течёт в ней под поверхностью слов и нот? И когда это происходит, мы начинаем выстраивать её — на основе нашего мироощущения… И если всё идёт верно, то мы получим творение, которое принадлежит каждому из нас. Ибо каждый его прожил и каждый расплачивается за него собой».
Борис понимал, что идею коллективного творчества, которую он отчасти «подрезал» у The Beatles, исповедует сразу несколько местных команд — например, «Мифы» и «Россияне». Последняя группа считалась тогда несомненным фаворитом ленинградской рок-сцены.
«По моему мнению, в то время лучше всех на концертах смотрелся Жора Ордановский с “Россиянами”, — рассказывал Марат. — Очаровательный парень, резкий и прямой, далёкий от всякого “эстетства”. Кстати, когда мне был нужен свидетель на свадьбу с Олей Липовской, Борю я отверг сразу… Просто представил себе, как он явится в женском платье или вовсе голышом, и поэтому пригласил Ордановского. Жора оказался идеальным свидетелем — сумел вовремя поставить подпись, вовремя улыбался, вовремя нажрался и даже буянить начал тоже вовремя».
Так случилось, что вскоре «Аквариум» выступил вместе с «Мифами» — в одной из школ на Васильевском острове. Народу в зал набилась тьма-тьмущая, и большинство из них оказались далеко не школьниками. Наверное, в этом сейшене, состоявшемся осенью 1975 года, не было ничего примечательного, кроме того, что он стал последним концертом перед уходом Фана в ряды Советской армии. Ждать возвращения друга в Ленинград надо было целый год, и это казалось Бобу и Севе невыносимым испытанием.
«Как-то раз я встретил в “Сайгоне” Гребенщикова и поинтересовался, как у “Аквариума” идут дела, — вспоминал Володя Рекшан. — Боб вежливо ответил, что они временно прекратили играть, поскольку басиста забрали в армию. Я спросил: “Будете ли искать кого-нибудь на замену?” Его ответ меня просто поразил: “Искать мы никого не планируем, а подождём, когда Фан вернётся из армии. Мы просто будем его ждать».
***********************************************
Мне всегда было непросто влезть в мозги Гребенщикова, но, судя по всему, в эти «военные месяцы» «Аквариум» действительно решил не выступать с концертами. Чтобы поддержать Михаила, музыканты отсылали ему в армию душевные письма. Вопреки цензуре некоторые из них дошли до воинской части, в которой служил Файнштейн-Васильев.
«Здесь петербуржно, — писал Боб зимой 1976 года. — Всех сайгонило и экзаменовало весь январь… Дюша флютится и ведет нудные беседы, как бы ему устроиться на работу. Джордж — не Джордж, головоломка, как и он сам. Приезжает Марат, но после этого немедленно уезжает. Поэтому смысла его приездов понять никто не успевает. Липовская же, не в пример ему, добросовестно беременеет».
Временно лишившись Фана и Дюши, «Аквариум» перешёл в аскетичную фазу существования: гитара, гармошка и виолончель. В это непростое время дуэт Борис + Сева разучил новые композиции — «С той стороны зеркального стекла», «Танец», а также психоделический «Блюз НТР»: «Я инженер со стрессом в груди, вершу НТР с девяти до пяти, / Но белый дракон сказал мне, в дверь подсознанья войдя, / Что граф Диффузор забил в стену гвоздь, / А я — лишь отзвук гвоздя». Примечательно, что этот программный номер Гребенщиков сочинил во время университетской практики, которая проходила в НИИ комплексных социальных исследований, на работе у Людмилы Харитоновны.
Тогда же Борис решил зафиксировать новые песни «для вечности». Запись происходила спонтанно — на квартире у вокалиста «Акварели» Якова Певзнера, проживавшего неподалеку от Витебского вокзала. В распоряжении музыкантов оказались четырёхдорожечный магнитофон «Юпитер» и самодельный ревербератор, а в гостиной было сооружено подобие звукоизоляции, собранное из картонных коробок для яиц. В этих монашеских условиях измученные студийным минимализмом Борис и Сева попытались записать вокал, гитару, гармошку и виолончель.
«Технические возможности не позволяли нам сделать наложение, — огорчался Гаккель. — К моменту этой сессии мы уже отрепетировали несколько песен и предполагали их играть вместе, но по техническим причинам это оказалось невозможным».
В итоге виолончель была слышна только в одной композиции. Все остальные песни, часть из которых фиксировалась в другом месте, были записаны под гитару и гармошку Гребенщикова. Несмотря на то что акустический альбом «С той стороны зеркального стекла» звучал сыровато, в нём отчётливо проглядывался фундамент будущей «новой религии». В немалой степени — благодаря пронзительным и самобытным текстам Гребенщикова:
Мне кажется, я узнаю себя
в том мальчике, читающем стихи;
Он стрелки сжал рукой,
чтоб не кончалась эта ночь,
И кровь течёт с руки.
«Песня “С той стороны зеркального стекла” была отмечена гармоническим совершенством, и в ней есть почти все кодовые “аквариумные” символы: Стекло, Игра, Покой, — размышлял журналист Василий Соловьёв-Спасский в книге “История светлых времен”. — Музыкально альбом незрелый, с дурацкими плёнками задом-наперед… Но есть в нём какое-то просветленное предчувствие будущих открытых континентов, те просторы, которые лишь чудятся в сновидениях кораблю, спускаемому на воду. В то время он был как тайна — загадочная и притягательная».
Долгие годы о деталях этой записи было известно немного — в частности то, что владельца студии музыканты почтительно называли Яков Соломонович. Но незадолго до сдачи книги в печать мне удалось разыскать подпольного звукорежиссёра в Санкт-Петербурге. Он вспомнил, как осенью 1976 года Гаккель познакомил его с Гребенщиковым, который показался саунд-инженеру «слишком заумным». Тем не менее вся сессия прошла на удивление быстро, а на прощание Борис подарил Якову Певзнеру польскую пластинку Living Blues, почему-то — со своим автографом. И стремительно растворился в ночи — вместе с двенадцатиструнной гитарой без чехла, хотя на улице гремел гром и хлестал ливень.
«В Википедии я указан как звукорежиссёр этой работы, — с удивлением замечал Марат. — Но всё дело в том, что в течение 1976 года меня практически не было в Ленинграде. И это ещё одно подтверждение того, что хронология Столетней войны составлена куда более основательно, чем история раннего “Аквариума”. Этот период особенно сложен для изучения, потому что был наполнен множеством бурных событий, мало связанных друг с другом, и определить их последовательность почти невозможно».
Спустя годы Гребенщиков рассказывал, как после записи «С той стороны зеркального стекла» он пытался убедить музыкантов написать собственную песню. Но — увы и ах — ничего из этой романтичной затеи не получилось.
В очередном письме Фану Борис констатировал кризис внутри группы:
«Почему-то, к сожалению, только мои вещи делаются нами, а мне давно кажется, что в интерпретации я сильнее, чем в чистом
